Недоступная и желанная

Любой знающий герцога Эйнсвуда не сомневался бы: в тот момент над самим Селлоуби нависла реальная угроза лишиться всех своих зубов, а заодно и челюсти.

Однако прежде чем Вир успел проявить малейший признак враждебности, с гневным опровержением слов Селлоуби выступил красный от возмущения Трент.

– Выбитые зубы? – выкрикнул он. – Что за чушь! Была только царапина на щеке. Да и все видели, что герцог только играл с леди. Хотел превратить все в шутку, чтобы повеселить зевак. Ты бы видел, Селлоуби, какие страшные физиономии были у тех бродяг, которые повылазили отовсюду и принялись подзуживать дамочек на мордобой. Ты ведь знаешь, на что способны женщины, когда заведутся. А та, с мастифихой, была с меня ростом…

В таком духе Трент продолжал еще несколько минут, не давая Селлоуби вставить ни слова. Когда баронет, наконец, остановился, злость его светлости улетучилась.

На какой-то момент, пожалуй впервые за год, Вир лишился дара речи. Он не мог вспомнить, когда последний раз кто-то заступался за него с такой горячностью. Однако, как Вир тут же себе напомнил, поведение его вряд ли могло вызвать желание заступиться: он всегда был далек от святости. Таким образом, подытожил Вир свои рассуждения, только парень с бараньими мозгами, такой как Трент, мог возомнить, что Вир Эйлуин Мэллори нуждается в настоящем друге или хотя бы в верном приятеле.

Поскольку сердце герцога Эйнсвуда давно зачерствело, его не очень тронуло заступничество Берти Трента. Душу его светлости точил червячок сомнений относительно собственного поведения в Винегар-Ярд. Неужели стрелы, выпущенные мисс Грендель, смогли не только поцарапать, но и пробить его толстую шкуру?

Зато полное замешательство, в которое привела Селлоуби обличительная речь Трента, произвело на герцога самое благоприятное впечатление – ничего более смешного он за последние месяцы не видел. Поразмыслив, Вир, сделал вывод, что и Трент является самым забавным сумасшедшим, какого ему когда-либо доводилось встречать. Это и побудило его светлость предложить Берти перевезти вещи из гостиницы «Джодж» в дом Эйнсвудов.

Во время обеда Лидия открыла, что мисс Тамсин Придокс обладает безупречными манерами и прекрасным аппетитом, а речь ее интеллигентна и не лишена юмора, абсолютно, впрочем, укладывающегося в рамки приличия. У девушки был тонкий музыкальный голос, напомнивший Лидии Сару, хотя новая знакомая, конечно же, была намного старше и жизнерадостнее.

За сыром и фруктами Лидия приступила к более детальным расспросам.

– Как я поняла, ты убежала из дома, – мягко сначала она.

Тамсин отложила в сторону нож, которым резала яблоко, и посмотрела Лидии в глаза.

– Я понимаю, мисс Гренвилл, что убегать из дома очень глупо, а искать приюта в Лондоне, возможно, вообще сумасшествие. Однако у каждого человека есть предел терпения, и я подошла к нему.

История Тамсин Придокс оказалась не совсем обычной.

Два года назад ее мать вдруг сделалась фанатично религиозной. Симпатичные платьица оказались слишком фривольными, чтобы их носить. Танцы и музыка, за исключением церковных гимнов, были запрещены, равно как и все печатные издания, кроме Библии и молитвенников. Томсин украдкой приносила номера «Аргуса», которые, согласно ее определению, стали для нее единственной связью с рациональным миром.

– Я прочитала множество ваших статей и эссе, – сказала она. – Я не сомневалась, что столкнусь в Лондоне с трудностями и готовилась к этому, уверяю вас. Если бы у меня не украли все пожитки, я бы не смела и думать о том, чтобы обратиться к вам. У меня было достаточно денег, чтобы платить за жилье на первое время, а потом бы я нашла работу. Я готова делать все что угодно, если, конечно, речь идет о честном заработке. – Лицо девушки дрогнуло, в огромных глазах блеснули слезы, однако она быстро взяла себя в руки. – Мама и ее друзья-фанатики выгнали папу из дома. Я не видела его две недели, когда мама объявила, что я должна отдать украшения тети Лавиньи. Секта захотела напечатать новые копии проповедей брата Огберта и купить для этого печатный станок. К сожалению, выяснилось, что все станки, имеющиеся в типографиях, могут быть орудием дьявола, и делать на них задуманную работу нельзя. Мама заявила, что я должна пожертвовать на это мои последние украшения, доставшиеся от тети. Это нужно, чтобы спасти души людей.

– Вне зависимости от того, хотят они сами, чтобы их спасали, или нет, – ворчливо заметила Лидия. – Таких спасателей полно и в Лондоне. Тратят деньги на издание Библии и религиозных брошюрок, в то время как людям нужны работа, крыша над головой и какая-никакая еда.

– Я тоже так думаю, – сказала Тамсин. – У меня рука не поднялась отдать вещи моей тети каким-то обманщикам. Они достались мне по ее завещанию, и когда я их надевала или просто рассматривала, то вспоминала о ней, о том, какая она была хорошая, как часто мы вместе смеялись. Я любила ее, оч… очень любила, – голос девушки дрогнул, и она замолчала.

Лидия тоже бережно хранила медальон Сары. Отнюдь не ценный. Отец наверняка заложил бы эту вещицу либо проиграл, будь она сделана из подходящего для этого металла. Случись это, у Лидии не осталось бы ничего в память не только о матери, но и о сестре. Она не могла носить этот медальон, так как на коже от него оставалось зеленое пятно, но точно знала: он лежит в ее спальне, в шкатулке. Каждый вечер Лидия доставала медальон и думала о своей младшей сестренке, которую так сильно любила.

– Извини, – мягко сказала она, – но шансы вернуть украшения твоей тети весьма невелики.

– Я знаю, надеяться бессмысленно, – ответила Тамсин. – Но я не возражала бы, если бы забрали все остальное, а украшения вернули, даже простила бы похитителей. Но к настоящему моменту воры, уверена, успели перетрясти добычу и возвращать украшения не собираются.

Лидия что-то прикинула в уме.

– А они были ценными?

– Точно не могу сказать, – ответила Тамсин. – Было колье с рубинами и подходящие к нему браслет и серьги. Еще очень милый гарнитур из покрытого сканью серебра с аметистами, кажется, старинной работы. И три кольца. Не знаю, сколько они могут стоить. Они были цельными, без клепки, я понимаю, что это важно. Однако я их даже не пыталась оценивать. Денежное выражение их ценности для меня не имеет значения.

– Если это старинные цельнолитые кольца, велика вероятность, что их будут хранить какое-то время, подыскивая достойного покупателя, – сказала Лидия. – А у меня есть информаторы, связанные со скупщиками краденого. – Она позвонила в звонок и попросила появившуюся через мгновение Милли принести письменные принадлежности. – Давай-ка составим детальный список, – предложила Лидия гостье, когда служанка вышла. – Ты можешь нарисовать их?

Тамсин кивнула.

– Отлично. Это повышает наши шансы проследить путь твоих украшений. Но вовсе не означает, что мы получим их назад, – предупредила Лидия. – Особо надеяться не стоит.

– Я, может, вообще не стала бы переживать из-за этих вещей, – несколько неуверенно сказала девушка. – Но вот парадокс: я уберегла украшения от мамы, которая хотела отдать их благочестивым людям только для того, чтобы они достались людям совсем не благочестивым. Если бы она узнала об этом, то сказала бы, что меня наказал Господь. Ой, как мне не хочется вновь выслушивать подобные сентенции и все ее назидательные проповеди! – Нижняя губа Тамсин задрожала, лицо порозовело. – Хочу сказать… Попросить… Вы же не сообщите им, где я нахожусь, правда? Я оставила им записку: мол, убегаю из дома с любовником. Они думают, что я сейчас в море на пути в Америку. Необходимо было уверить их в своей аморальности и недосягаемости, чтобы избежать погони. Понимаете?

– Если ты не можешь «чтить отца своего и матерь свою», это твое личное дело, – сказала Лидия. – И их беда. Меня это не касается. Но если ты действительно хочешь скрыть свое местонахождение, рекомендую сменить имя на какое-нибудь более распространенное.

«Хотя от лондонских злодеев это, конечно, не убережет», – отметила она про себя, подумав, что собеседница ее не только гораздо моложе своих лет выглядит, но и гораздо более ранима для своего возраста.