Страница 7 из 7
Потом они танцевали, и она объяснила то, что он чувствовал, но не мог высказать.
– Знаешь, – сказала она, – мы танцуем с тобой в одном ритме. Это как музыка внутри и настроена она у нас на одну тональность. Я почувствовала это ещё в первую нашу встречу. В жизни мне попадалось не больше трёх мужчин, с которыми было так.
Он промолчал и слегка привлёк её к себе, а она податливо подчинилась, и ему стало легко и хорошо.
Прошлое уходило, растворяясь в их общем настрое, а музыка внутри возвращала надежду…
Мой первый город
Я добирался в Краснодар и застрял в Ростове. Был конец июля и все поезда, проходящие на Юг, были забиты. Изрядно побегав и ничего не добившись, я вышел в город.
Время перевалило за полдень. Город жарился под солнцем, подставляя свои выпуклые бока. Невыносимая жара загнала меня в скверик на Садовой. Здесь был фонтан, и прохлада от него приятно освежала.
Мне нравится Ростов, особенно вечером, когда подъезжаешь, и город, устроившись по холму, закрывает полнеба и не понять, где звезды, а где огни города.
А еще приятны старые улочки у Дона, выложенные камнем и вечерний шум их дворов с запахом жареного лука и рыбы, доносящийся из полутемных коридоров, раскрытых вечером настежь.
Мне нравятся шумные, цветистые проспекты города, обрамленные каштанами и украшенные прохладным светом рекламы, а еще и девушками, наделёнными такой притягательной южной красотой, что порой и глаз не оторвать.
Да, мне многое нравится в Ростове, и иногда мне кажется, что я родился здесь и это мой родной город, но это не так.
Это началось давно и осталось как сон, который никогда не забывается. Мы привозили продавать сливы – я и тетка Клавдия, сестра отца и две наших соседки.
Мы ехали целую ночь, было холодно, хотелось спать и немели ноги – их нельзя было разогнуть, у заднего борта нам оставили слишком мало места. Выше кабины горой поднимались ящики слив.
С гулом мы летели сквозь тьму. Забываясь в дремоте, я видел розовый город, к которому ехал, преодолев каменную стойкость тетки. С легкостью я вспоминал и слёзы и мольбы, и обещания слушаться её. Всё осталось там, далеко дома и не имело сейчас никакого значения.
Я ждал дня и солнца, чтобы согреться и видеть всё, мимо чего мы едем. Я видел, как из красной зари родилось красно-оранжевое солнце. Оно подсыхало и нагревалось, а вместе с ним согревался и я, а согревшись – уснул и проснулся уже в Ростове.
Город и базар оглушили меня. Я вертелся в машине, тетки кинулись по базару, искать место. А потом мы начали разгружаться. Женщины раскраснелись, косынки их сбились, и они смеялись, ловко кидая ящики.
Люди подходили, спрашивали, улыбались и уходили, но подходили новые, и мне было легко и радостно смотреть на их взрослую игру.
Но вот с разгрузкой закончили, тетки взяли весы и начали торговать, а я, повертевшись возле, пошёл по базару.
Бесконечными рядами добра переплелось всё вокруг. Высохшими ртами старухи хвалили свои малосольные огурчики. Загорелые до черноты кавказцы в кепках-аэродромах, горячились за красно-оранжевыми рядами, и оранжевое солнце юга теплилось горками перед ними.
Воздух, густой и тягучий, как старое вино, комком залегал в горле. Запах чеснока, подгоревшего масла, мандаринов и рассола витал по базару, щекотал ноздри, волнами накатываясь на сердце и увлекая в лабиринты ларьков и стоек.
Сколько я ходил – не знаю, но когда вернулся, тетка Клавдия всплеснула руками:
– И где ты шляешься, окаянная душа! Прямо с ума сходишь, тут со сливами, а тут его нет. Чтоб не смел уходить!
Она усадила меня на ящик, дала кусок сухой солоноватой колбасы и булочку.
Тени потянулись к забору, а когда солнце закатилось за соседние дома, базар опустел и затих.
Появились уборщицы с вёдрами и мётлами. Они громко переговаривались, находясь в разных концах базара.
Вечер повис над городом. Из-за забора, из-за ближних домов и верхушек потемневших деревьев доносился манящий гул большого мира, и я слушал его, как слушают музыку.
Пришел сторож в старом солдатском бушлате. Посмотрел на нас, покачал головой, почмыхал и сказал, что базар не гостиница, и спать здесь нельзя. Тетки заволновались, пошептавшись, они дали ему по трешке. Сторож сунул их в карман и ушёл.
Мы легли спать под стойками.
Утром я проснулся и долго не мог ничего понять. Плотный гул окутывал всё вокруг, появлялись руки, загребали сливы и исчезали. Потом я вспомнил, где мы и вылез из-под стойки.
– Проснулся! – сказала тетка Клавдия. – А я уже думала – живой ли, такой гвалт, а он спит. Там, за тем ларьком вода, пойди, умойся.
Было воскресенье и, перекипев с утра, за полдень, базар опустел. Я томился под навесом, меня манил и звал город.
Тетка, забившись между ящиками, считала деньги. Я спросился пойти погулять, она неопределённо хмыкнула: то ли отстань, то ли иди. Поколебавшись, я выбрал последнее и вышел за ворота.
Отсюда пряные запахи базара уплывали в город, отсюда и я начинал знакомство с непонятным ещё мне значением – город.
Я уходил от базара и возвращался. Как только научившийся пловец пробует свои силы, отрываясь от берега, оглядывается и возвращается, так и я уходил от базара.
Я открыл для себя закономерность кварталов и, наслаждаясь этим, уходил по одной улице, а возвращался по другой. Заглядывал в подъезды и заходил в магазины. А когда желтые огни окон задумчиво глянули в улицы и ожерелья огней согрели город, я вернулся к базару.
Сторож не пустил меня в ворота, толи не признав, толи не желая признавать. Я перелез через забор, за длинным рядом ларьков и, крадучись, пробрался под навес. Тетка долго бранилась, а я лежал под стойкой и не мог заснуть – передо мной плыл и колебался город.
В следующие дни торговля шла плохо и, повертевшись с утра между ящиками, я убегал в город. Тетка махнула на меня рукой, у неё не было сил держать меня под навесом, и она слезно просила остерегаться машин и грозилась разделаться со мной дома.
Как лунатик кружил я в улицах. С открытым от любопытства ртом налетал на прохожих и шарахался от машин. Ел мороженое, покупая его на унёсённую у тетки мелочь. Сквозь железные прутья забора долго смотрел, как играют во дворе дети. А один раз до самых сумерек бегал за велосипедом и учил девочку моих лет кататься. Потом мы заехали во двор, и она закричала:
– Мама, посмотри, я уже умею кататься!
Чернявая красавица в ярком китайском халате посмотрела на меня и сказала:
– Светлана, сейчас же марш домой!
Я тоже посмотрел на себя, насколько это возможно: на измятые пыльные штаны, туфли с ободранными носками, и покраснел. Не поднимая головы, повернулся и побежал со двора.
А потом моё неуёмное любопытство сменилось такой же острой тоской по дому. Мне захотелось домой, и ничто не могло заглушить во мне это щемящее чувство. Мне надоел неугомонный базар и горячие улицы, мои дурацкие туфли и жаркие штаны и я мечтал, как уеду и сброшу всё, и пойду в трусах и босиком, и пыль, как пух, теплая, как руки матери, будет слаться под ноги.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.