Страница 48 из 49
– Крест святой тебе защита!
Дмитрий Иванович порывисто перекрестился.
…Вал русского воинства неудержимо катился к Дону. И, питая его живительной силою, вливались и вливались в него дорогою все новые дружины и ополчения. А из‑под Мамаевой Орды ежеден со свежими вестями спешили ко князю проведчики-сакмагоны. Там, в задонской степи, рыскали, силясь обмануть супротивника, русские сторожи и татарские разъезды. И чем ближе сходились великие воинства, тем теснее становилось на ковыльных просторах, тем чаще и кровавее творились сшибки меж удальцами-разведчиками. Поредели в тех боях русские дозоры, но все так же исправно доносили великому князю о движении ордынского войска. Еще с Оки Дмитрий Иванович послал на подмогу сакмагонам третью крепкую сторожу с воеводою Семеном Маликом.
– Ну, брате, вовремя ты подоспел! – радостно встретил друга Горский, уже месяц, почитай, не слезавший с седла. – Тщусь закамшить давнего нелюбя своего – Саид-бея. Слышно, в большой чести он нынче у Мамайки. Да хитер, чертяка!
– Ничего, раскинем бредошок и на твою золотую рыбку! – прогудел в ответ Мелик. – Тем паче что Дмитрию Ивановичу языка нарочитого надобе.
Испокон веку состязались в Диком Поле в хитрости и ловкости русские заставы со степными находниками. Хазаров сменяли печенеги, печенегов – половцы, половцев – татары, а уловки да премудрости в тех кровавых играх остались прежними. И хоть знает их наперечет каждый проведчик, а все ж попадает ненароком в разоставленные супротивником сети…
Третий день Горский показывался на глаза татарским разъездам, надеясь, что рано или поздно юзбаши Саид сам захочет переведаться с недавним своим крестником, чтобы покуражиться всласть над русским недотепою. И прехитрый бей клюнул-таки на живца! С гортанным воем выметнулись из оврага, у которого неторопко проезжали Горский с Занозою, отборные нукеры Саида. Русичи, отчаянно нахлестывая коней, рванули в сторону недалекого кургана.
Саид, заранее торжествуя, не торопил загонщиков, ибо дичь сама устремилась в западню – с другой стороны кургана раскинул облавную дугу еще один десяток его воинов. Вот и сомкнулись крылья погони, означив сладкую минуту торжества над обманутым и повергнутым врагом, минуту власти над чужою жизнью.
Но как же переменчивы весы Судьбы! Откуда было знать хитроумному юзбаши, что в тени каменной бабы на вершине кургана таится засадная яма, а в ней поджидает его богатуров нежданная смерть, ибо нет спасения от тяжелых самострельных болтов, выпущенных едва не в упор. Лишь одного Саида пощадили железные стрелы, без жалости вонзившиеся в бока его любимого иноходца. Не сразу опамятовавшись от крепкого удара о землю, юзбаши чуть не завыл от бессильной злости и унижения, почуяв, что не только руки, но и шею его охватывают жесткие ременные петли.
– Ишь, не нравится! – зло снасмешничал вязавший бея Заноза. – Оно и верно – аркан не таракан, зубов нет, а шею гнет!
Поставленный на следующее утро перед великим князем, Саид поначалу на все вопросы лишь мычал да перхал, будто накрепко забило ему гортань при давешнем падении с коня пыльной травою. Подбодренный плетью, юзбаши разлепил узкие губы:
– Царь царей на Непрядве на Гусином броде стоит. Злует на князя рязанского. Тот Олег на Семенов день еще сулил быть с войском у Мамая, да нет его и доселе. Ягайло же, братьев своих опасаясь, покуда в трех переходах от Орды обретается.
Горский, который привел знатного языка в княжеский шатер, так и не понял, отчего переглянулись при сих словах удоволенно Боброк с Дмитрием Ивановичем. Все покуда складывалось по‑замысленному. И Олег не подвел. Преизлиха поводив Мамая за нос, стал он крепко в тылу московской рати, оберегая ее от внезапного напуска Литвы. Рязанская дружина сменила, будто по уговору, в том деле полки Дмитрия и Андрея Ольгердовичей, которые, неотступно следя движение Ягайловой рати, не дали-таки соединиться злонравному братцу с Мамаем.
К вечеру у придонского сельца Березуй густо запылила северная дорога – то подходили брянцы, полочане и новгородцы. В радостной многолюдной замятне Горский не сразу и не вдруг нашел Поновляева. Друзья обнялись.
– Ну что, рябой, готов на бой?
Петр шутливо сунул Мише кулаком в бок.
– Да все б ничего, только лук туг, копье коротко, а сабля не вынимается! – в лад другу отмолвил Поновляев.
– Теперь вместе будем, брате?
– То как князь укажет…
Глава 15
7 сентября русское воинство перешло Дон. Отскрипели, отхлюпали под тяжелой поступью ратей наплавные мосты. Последним, уже в сутеми, переправился на тот берег отборный великокняжеский полк. Не смешиваясь с иными ратями, разоставляемыми воеводами на широком Куликовом поле, он потек влево от переправы и растворился в тени вековой дубравы.
К полуночи, когда русский стан наконец угомонился, великий князь и Боброк верхами спустились в обширную низину меж двумя речушками.
– Дубяк и Смолка… – раздумчиво вымолвил Дмитрий Иванович. – Течь им назавтра кровушкой.
– И нашей, и татарскою… – глухо отозвался Боброк.
– Дмитрий Михалыч, – князь придержал коня. – Давно хотел спросить тебя, да опасался, обиды ради. Сказывают, ты волхв еси?
Боброк невесело рассмеялся.
– Дал Бог умение по звездам рати водить – вот и все мое волхвование.
Перемолчали. В сторожкой тишине каждый случайный ночной звук казался наполненным тайным зловещим смыслом.
– Ко мне нынче многие подходили, – печально вздохнул Боброк, – и волки-де воют, и совы кычут, и лебеди кричат. Не к добру, мол. А того в толк не возьмут, что распугали воинства зверей и птиц, согнали с привычных лежек. Вот они и жалуются на бесприютство.
– Так-то оно так, – недоверчиво протянул князь. – Но ведь есть, поди, провидческие знаки, приметы ли?
– Будущее с божьей помощью провидит лишь молитвенник наш, преподобный Сергий, – с горечью отмолвил Дмитрий Михайлович. – Я же, грешный, мню…
Он, мало не напугав князя, спрыгнул вдруг с коня, ухом прильнул к земле. Через минуту, показавшуюся князю бесконечно долгой, Боброк выпрямился.
– Слышал я, княже, – в голосе его сквозила светлая печаль, – как в стороне ордынской жабы черные в омутах женятся, как змеи подколодные в клубки свиваются, а Русь спит покуда, сердешная, а как проснется – заголосит, завоет по сыновьям своим, костью за нее павшим, да матери на расхытанье не выдавшим!
– Значит, не выдадим?
– Не выдадим, княже…
Наутро, едва утянуло за Дон теплые клочья тумана, в низину, разделившую рати, первыми спустились легкоконные всадники сторожевого полка. Там, на сырой землице, к которой припадал ночью вещий Боброк, столкнулись крылья великих воинств. Не дали русские всадники ордынцам облить стрелами своих пешцев, приняли на себя первый напуск вражьей конницы и растворились, растаяли в тесных рядах подступающего передового полка. Навстречу ему катился ощетиненный копьями и алебардами грозный вал генуэзских латников. Но на незримой черте, за которою становятся уже различимыми лица супротивников, воинства замерли.
Раздвинув строй наемников широкой грудью могучего гнедого жеребца, на ковыльное ристалище неспешно выехал татарский богатырь. Весь облитый железом, в плоской, надвинутой на глаза мисюрке, он издали казался похожим на изрядную бочку, поставленную стоймя на крутой бок другой бочки – побольше. Ордынец остановил коня меж ратями и, требуя равного поединка, легко подбросил тяжкое, мало не в ногу толщиною, копье. И утробный зык его, далеко разнесшийся над полем, был гулким, будто и впрямь исторгнутым чревом громадной бочки.
В сотне шагов от татарского поединщика из русских рядов столь же неспешно выбрался на простор его супротивник. Если и отличался он чем от прочих бронных всадников, то лишь могутной шириною плеч да кукулем с крестом, натянутым поверх высокого шелома. Рядовым ратником выехал на смертный бой инок Александр.
Лишь немногие могли рассказать потом, что створилось на том поединке. Ибо зрели его лишь несколько первых рядов растянутого на четыре версты великого воинства. К тому же видеть им довелось немногое: тяжкий скок коней, краткий треск и скрежет столкновения и выброшенные тем ударом из седел тела: татарин – снизу, русич – сверху. Да и сколь их осталось, тех видоков? Не все ли они полегли в первом же яростном суступе противоборствующих ратей? На костях богатырей-поединщиков насмерть сцепились пешие воинства. Хороши Мамаевы наемники, и крепкому строю вельми обучены генуэзскими командорами. В ином месте, где есть простор для искусного маневра, может, и преухитрили бы русских смердов черные латники. А здесь, в свальной резне, где и мечом-то толком не размахнуться, враз потеряли силу навыки правильного строя. Какой там строй, когда свои же задние ряды неотвратимо выпирают передних на безжалостные мужицкие рогатины!