Тихий человек

Кирчнер кивнул.

– Хорошо. Теперь медленно сосчитайте от десяти до нуля. С каждым счетом вы будете все глубже погружаться в расслабленное состояние.

За следующие тридцать секунд Кирчнер заметно расслабился. Его дыхание замедлилось и стало более глубоким. Морщины разгладились, и он снова помолодел.

– Вернемся в вечер убийства. Вы едете с работы домой. Может быть, у вас в машине играет музыка или, наоборот, вы наслаждаетесь тишиной.

– Играет радио, – прошептал Кирчнер сонным голосом.

– Вы подъехали к дому. Припарковались там же, где обычно?

Кирчнер кивнул.

– Вы глушите двигатель и выходите из машины. Какая погода?

– Светит солнце. Галстук я снял еще раньше, рукава рубашки закатаны. Я без пиджака, потому что слишком жарко.

– Что происходит дальше?

– Я вхожу в дом. Понимаю, что Алисия дома, потому что вижу ее сумку в шкафу. Вешаю свою куртку и зову ее по имени, но она не отвечает. Я снова зову – на этот раз кричу около лестницы, подумав, что она в спальне. В ответ тишина. Я понимаю, что она, скорее всего, на кухне.

В этот момент его голос сорвался и лицо исказилось болью. Уинтер вмешался, чтобы Кирчнер не выпал из процесса.

– Хорошо, оставайтесь пока в коридоре. Что вы видите?

– Все двери закрыты.

– Это необычно?

– Нет. Уходя на работу, мы закрываем кота в кухне, потому что его везде рвет шерстью. Но сейчас он как-то выбрался. Сидит на самом верху лестницы.

– Опишите его.

– Черно-серый полосатый кот. Крупный.

– Как его зовут?

– Мышь. Когда он был котенком, имя ему подходило. Но потом он его перерос.

– Что происходит дальше?

– Мышь спускается и подходит ко мне. Я беру его на руки, чешу и ругаю за то, что он выбрался из кухни.

– Что вы в этот момент ощущаете?

– Я в недоумении. Его здесь быть не должно. Алисия, скорее всего, случайно выпустила его из кухни. Так бывало раньше.

– Но в этот раз что-то не так. Что-то не так, как всегда. Что?

– Не знаю, – он еле заметно мотнул головой.

– Осмотритесь. Есть ли что-то, что не как обычно или не на своем месте?

– Не думаю.

– Ощущается ли какой-нибудь запах?

Кирчнер сморщился.

– Что такое? – мягко спросил Уинтер.

– Ничего не чувствую.

– И это необычно?

Он кивнул.

– Алисия приходит с работы раньше меня, поэтому по будням ужин готовит она. Я готовлю по выходным.

– Идите к кухонной двери.

Как только Уинтер произнес эти слова, дыхание Кирчнера ускорилось, и он начал ерзать на кресле.

– Положите руку на ручку двери. Дверь открывается на вас?

– Нет, от меня.

– Значит, вы ее толкаете. Что происходит дальше?

Кирчнер неожиданно открыл глаза.

– Вы сами знаете, что дальше, – зашипел он.

– Я только думаю, что знаю. Это не одно и то же.

– Дальше я открыл дверь и убил жену.

– Это уже обработанная сознанием версия. Я хочу знать, что случилось на самом деле. Мне нужны детали. Что вы увидели? Какой запах почувствовали?

– Зачем вам такого рода детали?

– Потому что моя работа – влезать в мозг людей, которые совершают эти преступления. Я могу их поймать, только если пойму, как они мыслят.

Кирчнера не удовлетворило такое объяснение. Он хотел, чтобы Уинтер поскорее убрался из его квартиры и из его жизни. Реакция была очень понятна. Его травма еще не зарубцевалась, рана лишь слегка затянулась, а Уинтер снова раздирал ее в кровь.

– Мистер Кирчнер, – вмешалась Андертон, – мы знаем, что это очень тяжело, но вы могли бы нам помочь.

– Зачем? Вы же не настоящие следователи.

Андертон вздрогнула. Он попал в больное место.

– У меня к вам такой вопрос, – снова включился Уинтер. – Сколько раз в день вы проживаете убийство Алисии?

Кирчнер молчал. Он пребывал в очень удрученном состоянии. По некоторым признакам можно было заключить, что он принимает медикаменты. Алкоголь – однозначно, но, вероятно, и лекарства, которые без рецепта не купить. Белки глаз у него были в красных прожилках, кожа – землистого цвета, волосы взлохмачены, потому что он постоянно проводил по ним дрожащей рукой. Возможно, руки дрожали из-за характера вопросов, но вероятнее всего из-за приближения «счастливого часа» в ближайшем питейном заведении.

– Смерть Алисии отравляет все ваше существование, – сказал Уинтер. – Даже когда вы не думаете о ней, ее образ где-то рядом. Воспоминания ежедневно, ежесекундно преследуют вас. Когда же вы сознательно вспоминаете ее убийство, становится еще хуже. В случае с эмоциональными переживаниями мозг не делает различия, воспоминание это или то, что происходит сейчас. Каждый раз, когда вы вспоминаете о случившемся, вы снова и снова переживаете события того дня.

– Вы даже понятия не имеете, о чем сейчас говорите.

– В этом-то все и дело, мистер Кирчнер, что я прекрасно это понимаю. Я вас прошу лишь о том, чтобы вы поделились со мной одним из ваших и без того повторяющихся переживаний. Возможно, они нам не помогут. Но могут и помочь. Если есть хотя бы теоретическая возможность успеха, согласитесь, она стоит некоторого дискомфорта с вашей стороны. Вы ведь и без нас будете распинать себя этими воспоминаниями.

Кирчнер глубоко вздохнул, силясь принять решение. Одно дело – сидеть в пустом зале и смотреть, как раз за разом на большом экране бесконечно разворачиваются твои воспоминания. И совсем другое дело – распахнуть двери и пригласить весь мир смотреть на них вместе с тобой. Когда он, наконец, заговорил, его голос был совсем безжизненным – безэмоциональным, плоским, мертвым.

– Я открыл дверь, и меня будто лошадь ударила копытом. Меня отбросило назад, я упал на пол, стал пытаться отползти. Мозг отключился, и я действовал на автопилоте. Поднялся на ноги, в ушах звенело. Я понял, что случилось что-то плохое, но не мог понять, что именно. Но вскоре я все понял. Понял, что произошел взрыв. А потом я вспомнил, что Алисия была в кухне. Я каким-то образом дошел до двери и зашел. Был очень сильный запах гари. Я увидел опрокинутый стул. Что на нем кто-то есть. Я подбежал, это была Алисия. Я попытался ее разбудить, но не смог. Я все пытался и пытался, но она не просыпалась. Вот и все.

– Спасибо, – сказал Уинтер.

Кирчнер смотрел в одну точку, по его лицу текли слезы.

– Уходите, – сказал он.

Спортбар на набережной назывался «У Фрэнки». Стены были украшены вещами и символикой хоккейной команды «Канакс»: клюшки, шлемы, форма с автографами игроков. На большом экране транслировался футбольный матч, который никто не смотрел. Столик Уинтера был достаточно близко к бару, чтобы наблюдать за происходящим, и достаточно далеко, чтобы это происходящее не отвлекало от мыслей. Обычно он избегал спортбаров в принципе, но этот был почти пуст и находился недалеко от отеля. К тому же здесь был приличный выбор виски. Последний фактор стал решающим.

На помощь Дэвида Хэмонда надеяться не приходилось. Номер его мобильного, который был у Андертон, работал, но сам он отказался помогать следствию. Теперь он жил в Монреале, за пять тысяч километров от Ванкувера, рассчитывая отдалиться от событий годичной давности географически и эмоционально. Его жена умерла, и он хотел продолжать жить. Андертон была настойчива, но это ни к чему не привело. Что ж, это не конец света. Уинтер уже нашел большую часть искомого у Кирчнера.

Сделав глоток виски, он вытащил мобильный и зашел в почту. Сообщения от Андертон находились в отдельной папке. Он искал среди них те, в которых были приложения. В самом начале переписки Андертон присылала ему все документы по этому делу, надеясь его заинтересовать. Эффективная приманка, которую он заглотил.

Уинтер загрузил отчет о вскрытии тела Изабеллы Собек и начал его читать. Материалы придавали Уинтеру уверенности в том, что Изабелла была лишь экземпляром в коллекции Собека. Он относился к ней как к собственности, а не как к живому человеку. Ее имени так шли сокращения – Белла, Иззи, Иза. Подошло бы любое из них. Когда знакомишься с кем-то, сближаешься, неминуемо возникают такие ласкательные обращения. Но в данном случае этого не случилось. Для Собека она навсегда осталась Изабеллой. Уинтер не мог представить, чтобы Собек звал ее уменьшительным именем. Он даже не мог представить себе, чтобы он назвал ее «дорогая» или «милая». Словно это уменьшит ее ценность, снизит стоимость его собственности. Фотографии Уинтер уже видел. Если бы на ней был женат он, она была бы Белла. Без вариантов.