Миру видней

На этих словах Дмитрий Иванович обернулся:

– Дорогие мои девочки, подождите меня в коридоре. Я выйду через минуту, у меня один интимный вопрос к врачу, не подумайте ничего – просто не хотелось бы при дамах.

– А можно я хотя бы посижу у Ивана Сергеевича? – робко спросила Оленька и сложила руки в молитве.

– Ну это не положено, но если только через стекло реанимационной.

– Да-да, через стекло, это замечательно, спасибо огромное.

– Пойдемте, я сейчас провожу девушку и вернусь. Подожди меня, Митя.

Они вместе вышли в коридор, Катерина с Олечкой повернули налево, в сторону реанимационной палаты, а Белла с гидом решили куда-нибудь присесть, но ни лавочек, ни мало-мальского стульчика поблизости не оказалось – ну да кабинет-то не приемный. Белла завернула за угол и увидела в конце коридора каталку и два стула.

– Пойдем сядем, – предложила она, как-то сама собой перейдя на «ты» с гидом: возраст почти одинаковый, да и обстановка располагает. – Что-то устала я.

– Пойдем, – ответила гид, не найдя в панибратстве Беллы ничего плохого.

Молчали минут пять. Белла не выдержала первой.

– Прости, как тебя зовут? Утром все было как в тумане, и я не запомнила.

– Капа, дома Капуня, на работе Капитолина Ивановна. Так что выбирай что нравится.

– Да, – вздохнула Белла, – у меня тоже дурацкое имя, меня зовут Белла. Приятно познакомиться, – и протянула Капе руку.

– Да я уже привыкла, – сказала групповод, – только незнакомые люди сначала удивляются, а потом склоняют его как хотят.

– Это да, вот в школе меня все звали Белка, и я настолько привыкла, что, уже когда поступила в институт, еще долго на Беллу не откликалась. Однажды между парами однокурсник крикнул другому: «Пойдем на белку посмотрим, она там так смешно кривляется», я въехала ему по лицу и только потом поняла, что он имел в виду настоящую белку в парке возле института.

– Ну и я, как слышу «Капитолина Ивановна», оглядываюсь, ищу – кому это они.

И они стали смеяться и взахлеб рассказывать друг другу смешные истории, связанные с их именами. Белла даже встала и, облокотившись на каталку, смешно размахивала руками, пародируя разных людей. Внезапно каталка поехала, с нее стала потихоньку сползать простынь, и начали медленно показываться торчащие ноги с какой-то биркой на ноге. Первой поняла, что это труп человека, Белла и жутко заорала, а каталка по инерции все продолжала ехать.

– Держи ее, – опомнилась Капуня.

Белла, не переставая орать, попыталась остановить, но поскользнулась и упала. Так получилось, что этим она еще сильнее подтолкнула каталку. Капа бросилась за ней, но не успела. Из-за угла на крики выскочил Дмитрий Иванович, он ожидал чего угодно, но только не нападения каталки – и та победила, сбив его с ног. Правда, и сама потерпела крушение: все произошло очень быстро, каталка вместе с ношей навернулась на Дмитрия, накрыв его с головой.

Белла продолжала визжать, но уже на полтона ниже, потому что со всех сторон вылетели врачи и санитары и стали вызволять Дмитрия Ивановича. Когда он понял, что именно на него упало, непроизвольно перейдя на фальцет, заорал.

– Молчать! – Все мигом смолкли. – Белла Сергеевна, – продолжал он, – скажите мне, почему я не удивлен? Почему там, где вы, все рушится и падает? Вы даже мертвым покоя не даете.

– А почему у них мертвые стоят в коридоре? – попыталась оправдаться Белла.

– Потому что вы стояли у дверей морга, там написано «МОРГ» – или вы неграмотная, вас родители и этому не научили?

– Да оставьте вы в покое уже моих родителей – ну и что, что там морг: почему каталка стояла возле, а не внутри? – немного коряво от пережитого шока продолжала она.

Тут низенькая, рыженькая, жутко хорошенькая санитарка промямлила:

– Да я что, привезла одна, двери держать не могу – вот пошла в морг за подмогой, всего-то пять минут меня не было, они чай пили и меня позвали.

– А тормоз почему не поставила? – очень строго спросила Катерина Михайловна.

– Я это, забыла, – через слезы, вытирая рукавом красивый носик в конопушках, признавалась рыжая.

Белле стало ее очень жалко, она отчасти считала себя тоже виноватой в происшествии: не стала бы она облокачиваться на каталку – та бы не поехала.

– А вы, – поднялась она на врача, – маленькую, хрупкую, бедную девушку одну заставляете возить трупы. Я, конечно, не знаю, но уверена, что по инструкции это категорически запрещено.

– Да, особенно маленьким и хрупким, – поддакнул ей Дмитрий Иванович и, схватив за руку, поволок из отделения, как маленькую девочку из магазина с куклами.

Белла упиралась и кричала:

– И только посмейте ее наказать! Я пойду в инспекцию по труду, мы все пойдем, мы все свидетели! – последнее она уже выкрикивала на улице.

– Ладно, Роза Люксембург, успокаивайтесь уже, никто ее не накажет, а вот вас надо бы наказать.

И повернувшись к Капитолине крикнул:

– А ты куда смотрела, я же говорил тебе – за ней надо глаз да глаз.

– Да знаешь, как-то расслабилась, все хорошо было.

– Вам, может, и было, а мне не очень, мне срочно нужен душ, позвонить и обед – и именно в этой последовательности.

Виолетта сидела в лобби гостиницы, потягивала вино и наблюдала, как этот недоделанный Казанова Юрий пытается соблазнить девушку на ресепшен. Вино было дрянь, но выпить хотелось: во-первых, для того, чтобы успокоиться, а во-вторых, просто так – это в Благовещенске десять утра, а в Москве еще четыре часа ночи: бывало, в это время, подцепив в ночном клубе себе какого-нибудь парня лет тридцати – только не моложе, это табу, разницу в десять лет она считала максимальной, – они ехали в караоке. Там они еще добавляли и только после этого ехали к ней домой. Воспоминания о прошлой жизни сделали мир немного ярче и радостней. И вот вся эта прекрасная жизнь, все то, о чем она так долго мечтала, что она так скрупулезно выстраивала, все это теперь может рухнуть из-за какой-то мрази. Нет, этого Виолетта допустить не могла.

Она приехала в Москву из такого же провинциального города, как этот Благовещенск, ну, может, только чуть ближе к Москве. Но там не было ничего, здесь есть граница, она и кормит народ, и развлекает, и другие плюсы дает, а там, в ее родном городе, не было ничего. Когда-то там было большое градообразующее предприятие, но оно исчезло вместе с Союзом, как и исчезла надежда людей хоть на какое-то приличное существование. Окончив школу с золотой медалью, она взяла с собой маленький потрепанный чемодан и поехала поступать в Москву. В нее не верил никто: ни мать, ни отец, ни трое маленьких братьев. Отец матерился ей вслед и орал, что шалаву обратно в дом не пустит. Мать тихо плакала, на пороге она сунула ей в руку деньги. Виолетта, а тогда просто Вика, знала, что это последние деньги и что, скорее всего, мальчишки в школу пойдут в обносках, а семья все лето будет питаться только с огорода, но взяла – понимала: без них она не выживет.

– Я верну, – только и прошептала она матери.

И вернула, через пять лет вернула все и даже больше. Поступив в Москве в институт экономики и бизнеса на специальность «менеджмент», она не могла сразу отдать долг, хоть и работала как лошадь, но все деньги уходили на жизнь в столице. Нет, на шикарную жизнь, конечно, не хватало, а только на такую, чтоб свести концы с концами. После института устроилась на одну работу, потом на другую, с каждой новой работой и должностью она зарабатывала себе имя, и авторитет, и, конечно, опыт. О личной жизни даже думать было некогда, Вика зарабатывала деньги. Да если честно, то и претендентов на ее сердце практически не было – это сейчас, став крутым специалистом и зарабатывая хорошие деньги, она могла позволить себе и стилиста, и парикмахера высшего уровня, и визажиста. А тогда девочку из рабоче-крестьянской семьи никто даже краситься не научил, лет до тридцати трех это была серая мышь с русой косой, тонкой, как крысиный хвост; лицом, никогда не знавшим косметики, с бесцветными бровями и ресницами и тонким, большим носом. Нос, правда, и сейчас никуда не делся, но при правильном оформлении он стал уже аристократическим штрихом, а не минусом. Каждый месяц она отправляла деньги родителям, одну треть зарплаты: так она сама себе пообещала еще тогда, на пороге дома, взяв у матери последние. Росла зарплата – росли и переводы домой. Когда умер папа, она стала отправлять больше, понимая, что маме трудно поднимать троих пацанов. Но потом Вика получила письмо матери, это было настоящее бумажное письмо, что было очень странно: ведь мать могла позвонить, а тут прошлый век – письмо, бумажное.