Зови меня Закатом

В погребе было прохладно, одуряюще пахло нагревшимися на солнце плодами. Закат сидел на лавке под маленьким оконцем и чистил очередное яблоко, когда крышка скрипнула. По ступенькам в подпол спустился рыцарь. Огляделся, улыбнулся светло, здороваясь. Тут же перешел к сути дела:

– Дичка сказала, вы рассказывали ей о Темном Властелине.

– Да, – отозвался Закат, не отрываясь от работы. – И что? Это тоже запрещено светом?

– Нет, – улыбнулся Светозар. Присел рядом, взял одно яблоко, перекатил в ладонях. Откусил. Закат сдержал улыбку, краем глаза наблюдая, как рыцарь силится не кривиться от вкуса дикого плода. Наконец, тот сумел разжать сведенные челюсти и договорить: – Просто мне стало интересно. Расскажете?

Закат уже в открытую смерил его взглядом. Пожал плечами, будто говоря «Ты сам напросился».

– С чего начать? Дела давно минувших дней тебе наверняка рассказывали в вашей обители, в событиях последних лет ты сам принимал участие…

– Расскажите, каким был свет сто лет назад.

– Сто? Это не так уж много. Это всего… – Закат прикинул на пальцах, затем в уме, – десять, одиннадцать… Пятнадцать смертей назад.

Светозар совершенно не по рыцарски присвистнул.

– То есть за сто лет мы побеждали пятнадцать раз? И каждый раз он возрождался?!

Закат кивнул, и рыцареныш вскочил, пробежался по комнате. Неосмотрительно укусил яблоко, которое все еще держал в руках. Через силу прожевал и выдавил:

– Но это же бессмысленно!

Закат улыбнулся. Он вдруг увидел в этом рыцаре себя самого и ответил так же, как недавно отвечал себе:

– Не более бессмысленно, чем весна, наступающая вслед за зимой.

– Лучше скажите – осень, преследующая лето! Такую осень, возрождение зла, следовало бы отменить!

Закат медленно кивнул, будто бы соглашаясь, уронил в чан длинную закрученную очистку, посмотрел на сочное желтое яблоко в ладони.

– Допустим, у тебя получится отменить осень. Что ты отменишь вместе с ней? Яблоки? Тыквы? Дожди, поливающие сухую землю?

– Тогда я отменю только зиму!

– А с ней вешние воды, дающие жизнь новой траве. Это вечный цикл, такой же как жизнь и смерть, день и ночь… Время Героя и время Темного Властелина. – Закат отвернулся, опустил глаза, которыми до того сверлил юного рыцаря. – Впрочем, этой весны не было больше ста лет. Я имею в виду Героя.

– Каждый рыцарь несет в себе частицу света магистра!

– Разве я говорил что-то о магистре?

Миг они смотрели друг другу в глаза – черные в светло-карие. Светозар отвел взгляд первым, неловко взмахнул руками:

– Ну, он же Герой… Был Героем. Приезжал и лично убивал Темного Властелина. Какая разница, что теперь это делаем мы, рыцари…

– Может быть то, что даже Темный Властелин никогда не нападал вдвадцатером на одного?

Светозар вспыхнул, открыл рот, собираясь что-то сказать… Закрыл его. Отвернулся.

– Но мы же все равно свет?..

Это прозвучало поразительно жалобно. Закат усмехнулся.

– Вы так называетесь.

Светозар мотнул головой и вдруг выскочил вон, только огрызок яблока закрутился на дощатом полу. Подкатился к ноге Заката. Тот подобрал его, мгновение отрешенно рассматривал. Затем, словно очнувшись, выкинул в помойное ведро.

Никто не просил Светозара есть дикое яблоко. Их чистят, режут, заливают медом, варят несколько часов, прежде чем получится то повидло, которое едят рыцари.

Закат подбросил на ладони новое, еще не попавшее под нож яблоко.

Ему не требовалось кусать его, чтобы вспомнить вкус.

***

– Господин, деньги кончились… Продавать уже нечего, и дань сейчас не собрать, до урожая больше луны.

– Погреба пусты?

– Почти, господин. Остались прошлогодние яблоки, но…

Верный шут мнется, Закат – Темный Властелин, тогда он еще был Темным Властелином – решительно прерывает затянувшуюся паузу:

– Что «но»?

– Они дикие, господин, – признается Пай с таким тяжелым вздохом, словно это его личная вина. Темный Властелин смеется, ероша светлые волосы шута.

– Пай, при выборе питаться воздухом или дикими яблоками я выберу дикие яблоки. Пошли, покажешь, где ты это сокровище откопал. Надо переложить их свежим сеном, не дай тьма, сгниют.

Глава 4

Жатва началась внезапно для Заката и ожидаемо для остальных. Со своими корзинами, яблоками и мыслями о вечном он напрочь пропустил и сплевывание через плечо при виде сгущавшихся туч, и беготню с ведрами во время нескольких особенно жарких дней. Так что когда его до зари поднял лично Медведь и потащил в поле, Закат сначала шел, как разбуженный посреди зимы еж – сонный и колючий. Уже за воротами встретились с Щукой, щедро поплескавшим на соседей из ведра и едва не схлопотавшим за это затрещину от старосты.

Переговаривались шепотом, Закат отчаянно зевал, осовело оглядываясь. В поле вышли все мужчины деревни, начиная с круглолицего Колоса, недавно получившего от отца первые штаны, и заканчивая древним полуслепым Мхом. Тер глаза сонный Пай. Не было только Светозара, и Медведь, заметив, как оглядывается Закат, шепотом пояснил:

– Что свет не видит, то и запретить не может.

Закат непонимающе улыбнулся. Он чувствовал себя подростком, впервые допущенным к таинству взрослых, непонятному, но интересному и почему-то важному. Толпа, сгрудившаяся на дороге, выстроилась цепочкой, втянув Заката в свой ряд. Старый Мох, оказавшийся во главе шествия, направился вглубь поля, забурчал, заухал что-то невнятное, тут же подхваченное остальными. Закат старался повторять непонятные звуки и вскоре почувствовал их ритм, то, как начинает в такт биться сердце, как сами по себе подстраиваются шаги под мерное гудение глоток. Это объединяло, делая людей одним целым. Медведь топал перед ним, придерживая колосья, выписывал по полю кренделя вслед за всеми, так что казалось, что они – змея, медленно втягивающаяся в нору.

В центре поля обнаружилась загодя утоптанная площадка. Закат отшатнулся, едва не выпал из цепочки, но она удержала. Ритм, в который он только что бездумно влился, теперь звучал помимо воли, и вместо того, чтобы сделать шаг назад, он шагнул из собственного тела. Оказался на мгновение высоко в небе, взглянул на поле сверху. Потрясенный, узнал знак, который нарисовали их шаги – корону с изогнутыми зубцами. Люди хороводом стояли в центре, на месте крупного рубина в оголовье. Закат, вернувшийся в самого себя, вцепился омертвевшей рукой в оникс. Он понимал – и не мог поверить.

Третий день третьей луны. Шестой день шестой. Девятый девятой. Двенадцатый двенадцатой. Он это придумал, придумал так давно, что успел забыть. Придумал тогда, когда еще мог управлять ветрами, когда над Черным замком распахивались черные крылья, когда подчиненный дракон изрыгал пламя на неугодных.

Третий день третьего. Шестой день шестой. Девятый…

Я дарую вам хороший урожай, если вы выполните мой указ.

Сколько же лет это продолжалось? Как долго он мог исполнять договор, что традиция укоренилась настолько прочно, и даже сейчас, когда Темный Властелин не может и пылинки взглядом шелохнуть, они продолжают выполнять его приказ?

Он оглядывался, всматриваясь в ставшие родными лица. Они работали вместе, жили вместе, им он отдавал сплетенные корзины. Он привык к этим людям, а сейчас… Низкий гул, закрытые глаза, корона, легшая печатью на поле. Даже Пай стоял, мерно покачиваясь, зачарованный старым обрядом, который кончался кровью. Но чьей? Колоса, самого молодого? Мха, самого старого? Или его самого, пришлого чужака?

Его взяли за руки. Мужчины соединяли намеченный знак, вышел в центр древний, весь в морщинах старик Мох, воздел руки к небу. В одной из них мелькнул маленький серп, из тех, какими женщины срезали лесные травы. Гул достиг предела, Закат чувствовал, как звучит вместе со всеми, словно задетая пальцами струна, не выбирающая, петь ей или нет. Резко опустил руки старик, мелькнуло острие серпа в рассветных лучах, обагрилось кровью.