Рарок

Буда очень обрадовался этой мысли.

– Ничего из этого хорошего не выйдет, – осёк его Найрад. Он передвинул посох поближе, чтобы опереться на него обеими руками, будто готовясь уже встать и уйти, но продолжал сидеть. Найрад смотрел на пекаря исподлобья.

– Плохая идея, Буда. Вспомни себя, когда ты был годуном, и когда начал проявляться твой дар. Что ты почувствовал, когда тебе сообщили, что у тебя дар пекаря.

– Я очень обрадовался! – воскликнул Буда.

– Так, а ещё… Что ты делать стал? – настаивал Найрад.

– Ещё… – Буда почесал затылок, – ещё я… да, ничего, просто я стал сразу пробовать печь, и у меня стали получаться булочки, хлеб…

– Вот именно, Буда, у тебя стали получаться булочки, потому что от рождения ты наделён именно этим и никаким другим из всех даров Ивар! – Найрад наконец встал, – А если ты скажешь, что дар пекаря есть у того, у кого этого дара вовсе нет…

– Ничего не выйдет, – покачала головой Ружана, – Найрад прав, мы просто не должны говорить ему, и всё. Так долго, насколько хватит сил…

– А может быть хватит нам волноваться, а? Это ж всё будет только через двенадцать лет и не раньше! Я думаю, мы можем вполне забыть об этой проблеме и жить спокойно. А там видно будет, – Буда уже очень хотел, чтобы Найрад наконец ушёл, и они легли спать. Денёк-то выдался не из лёгких…

– Да, пока вы можете и не думать, и не переживать, – Найрад, понимая, что ему тут уже скоро будут совсем не рады, направился медленными и тяжёлыми стариковскими шагами к выходу, – Но время придёт, мои вы дорогие бруши, – покачал он головой, – Моя первая тысяча лет уже на исходе… И пролетели эти годы молниеносно… промчались так быстро, что… – Найрад на мгновение остановился и замолчал.

– Не беспокойся, Найрад, – Ружана подошла к старику и взяла его под локоть, – мы сделаем всё, как ты сказал… Мы не станем говорить ему…

– Хорошо, мать Ружана, – Найрад пристально посмотрел на неё, – я слышу тебя. Я верю тебе.

Затем Найрад перешагнул порог, и за ним тут же закрыли дверь.

Он оглянулся через плечо.

– Именно ты и скажешь ему всё, Ружана… Любящее родительское сердце, взирающее на любимое дитя – всё одно, что воск у самого пламени свечи – мягко и податливо… Что-то будет, когда пламя перестанет греть…

И Найрад отправился к библиотеке.

***

– …Они «умилялись малышу» на совете племени Большой Ивы? Как ты мог допустить это, мой неразумный младший Рах! – Вострогор был вне себя, – Такого я от тебя не ожидал! Я никак не могу понять, – Вострогор принялся ходить кругами по гостиной, и шлейф его тяжёлого плаща будто исподволь тянулся за ним по гладким камням, как сытая, ленивая, толстая змея – …Когда выбирали Раха, который бы захотел уйти к земледельцам, я ужасно удивился, что ты, мой брат, вызвался отправиться к ним! И вот теперь мой брат снова поразил меня в самое сердце… Как? Как ты позволил им это? Для чего ты послан к ним? Кто кем управляет? Ты – ими или они – тобой?

Найрад, даром что белобородый старец, сидел понурившись с виноватым видом, будто младший горняк, напортачивший с подпорками.

– Тогда, много веков назад я ушёл потому, что мне нравится жить с этими весёлыми брушами. Петь с ними песни вечерами, пить мёд и встречать их детей, приходящих в этот благодатный мир и приносящих свои удивительные волшебные уменья. Мне нравятся их простые жизненные дары, которые, я знаю, ты не считаешь столь изысканными, как таланты горняков… И мне нравится, что там, с ними, под ярким солнцем, на открытой ветрам Весёлой Поляне, мне дышится гораздо свободнее, чем в вечном сумраке пещер…

– Я знаю, тебя всегда тяготило звание младшего Раха, – Вострогор скрестил руки на груди и встал напротив Найрада, – ты никогда не горел желанием подчиняться мне, Найрад. И теперь это продолжается. Да, не стоит списывать всё на твою неспособность справиться со своевольными и легкомысленными земледельцами. Я думаю, ты и сам не прочь лишний раз пойти наперекор воле Старшего Раха…

– Вострогор, ты несправедлив ко мне! – Найрад встал в полный рост, – Разве не ты отказался созывать мастеров для обсуждения решения? Разве не ты сказал, что решение принимать брушам Большой Ивы?

– Я! – гордо ответил Вострогор, – Но я передал тебе волю своей части племени! А решение, принятое мастерами, важнее решения, принятого какими-то земледельцами!

– Брат, а не надеялся ли ты исполнить свою волю чужими руками? – Найрад поднял глаза на брата.

– Да как ты… – Вострогор слов не находил от возмущения, лицо его заалело, будто свет рубина коснулся его, – Я вот что скажу тебе, младший Рах, – и Вострогор приблизился вплотную к Найраду, – Хорошо, делай что хочешь, поступай, как знаешь, но отныне вина за все несчастья, если таковые произойдут по вине этого, оставленного тобою в живых опасного младенца, ляжет на тебя. Только на тебя, Найрад, мой строптивый брат, потакающий беспечным брушам, пляшущим и поющим свои глупые песни на краю бездны.

Найрад снова опустил голову.

…В брушей селенье

Царил безраздельно

Ивар волшебный -

Дар Созиданья,

Бруши таким

Волшебством обладали,

Что помогало

Им прокормиться,

Строить дома,

Прясть иль рыбачить,

Иль испросив

Ивы гибкие ветви,

Вечной, могучей

Царицы поляны,

Делать корзины,

Плести украшенья

Взмахом руки,

Волшебство излучавшей…

…Время-река,

Теченье которой

Бруши не в силах

Остановить.

Солнце садится

И снова восходит -

Так неизменно

Тянется нить

От поколений

Ушедших к грядущим

Сквозь сожаления,

Грезы, мечты,

Сквозь суету,

Сквозь смех простодушный,

Будней рутину

И тихие сны…

Время пришло,

И юному брушу

Надо взрослеть,

Но не смеет душа:

Рарок столь властен -

Грозы и пепел –

Сможет ли мир этот

Ими дышать?

«Рарок наш юный,

Ярости полон,

В доброе племя

Вражду принесет!»

«Он необуздан,

Он беспокоен,

Бруши, опасное

Время грядет!»

«Найрад Великий,

Рах наш мудрейший,

Встань на защиту

Брушей своих!

И от селенья

Хаос и ярость

Ты отврати!»

Лишь для двоих

Противостоянье -

Добрый Витамир

И Хаоса длань,

Непредсказуем –

Пусть сгинет во мраке.

Найрад, защитником

Племени стань!

… Но страх где бушует,

Нет ясности места…

…Прошло несколько лет. На благодатной земле Большой Ивы все было по-прежнему: ткач создавал волшебные ткани, пахарь гнал перед собой самоходный волшебный плуг, водонос из своего бездонного ведра волшебным черпаком разливал всем воду, а малыш Людша тем временем рос.

Прошло еще несколько лет, во время которых опять же ничего не происходило и все было по-прежнему, то есть абсолютно волшебно. Ну, разве что Буда на радостях по случаю пятилетия сына наколдовал так много сладкой выпечки, что излишек пришлось срочно отвозить брушам, что жили у Скал Кара, чтобы те помогли с ней расправиться.

Школ у брушей Большой Ивы никаких и в помине не было. А зачем? У каждого от природы уже есть свой особенный волшебный дар. Ты растёшь, и дар твой постепенно обретает силу. А как вырастаешь, так и начинаешь им пользоваться, вот и всё. Скажем, есть у тебя волшебный дар шить прекрасные наряды. Идешь к ткачу, берешь у него ткань, какая тебе нравится, затем наколдовываешь из этой ткани какой-нибудь наряд, и обмениваешь его на хлеб или сыр, или воду у других брушей-волшебников.