Страница 10 из 11
Испытание и воспитание
Живя в Эстонии, уже с совершенной очевидностью понимала, что батюшка меня испытывает и воспитывает. Он стал говорить, что мне нужно обязательно поступать в регентский класс при МДА. Я ни с чем уже не спорила, все старалась исполнить. И вот прихожу в очередной раз к старцу, а он спрашивает: «Ты взяла у Светланы Ивановны[19] программу для подготовки к поступлению?» Я говорю: «Нет! А что, нужно было?» – «Да конечно же, иди, возьми, готовься!» – «Хорошо!»
На следующий раз он мне говорит: «А зачем тебе это нужно? В Пюхтицах монахиня Александра – такой прекрасный регент, она тебя лучше любой консерватории подготовит». Я опять соглашаюсь: «Хорошо». Еще в следующий раз батюшка опять спрашивает, как у меня дела с регентским? Я говорю, что вроде бы мне отменили учебу. Оказывается, нет, ничего не отменили, опять – «иди к С.И., занимайся музыкой, готовься». Я опять принимаю к исполнению, «ничтоже сумняшеся». Я тогда уже знала, что так бывает в духовной жизни: как бы все ни казалось нелогичным и противоречивым, надо стараться по возможности все исполнять. Очень старалась.
Архимандрит Наум на Великом входе литургии
В Эстонии я провела Великий пост 1984 года, не опустив ни одной литургии. Я тогда даже и не понимала, что можно что-то, положенное по Уставу, не исполнить. Мне было удивительно слышать, как отец Вячеслав при встрече говорил моему папе, что благодаря мне он смог отслужить все положенные Постом Литургии Преждеосвященных Даров. Так это мне странно показалось, подумала, что неужели, если бы меня не было, он не стал бы служить? Всё равно что-то бы придумали, но разве можно отменять литургию?
Но моя неуемная эмоциональность проявлялась и там, где надо, и там, где не надо. На пасхальных днях прилетел ко мне мой папа. Я встретила его в Таллине. Мы зашли с ним в ресторанчик пообедать. И тут мне надумалось порисоваться перед папой: я торжественно заявила, что не ем мяса. Здесь хочу обратить внимание, что мне никто не запрещал есть мяса. Это опять была моя собственная инициатива. Посты я соблюдала всегда, всю свою жизнь, но по окончании постов всегда обильно разговлялись, традиция такая дома была.
Оказавшись рядом с Пюхтицей, стала приглядываться и примерять к себе, а как это – люди совсем без мяса живут. Попросила у отца Вячеслава разрешения попробовать разговеться на Пасху без мяса, так только, на один мясоед. Да так вот и попробовала – один раз и на всю жизнь. Но на тот момент стаж моего неядения мяса составлял, не считая поста, не больше двух недель.
И вот я делаю такое заявление папе. Папа насторожился: «Это почему? Тебя, может быть, постригли?» И хоть я сказала, что никто меня не постригал, папу это не успокоило. Весь свой визит он был очень встревожен, на все смотрел с чрезвычайной недоверчивостью и, ничего мне не сказав, уехал домой, полный мрачной решимости. А я потом, ничего не подозревая, в очередной приезд в Россию заехала к своей бабушке, там увидела приехавшую маму и стала ее уговаривать вместе со мной поехать к батюшке. Мама не очень охотно, но все же поехала. Но как же я была потрясена тем, как мама повела себя у старца.
Она вдруг совершенно неожиданно заявила, что требует моего возврата домой и забирает меня немедленно. Батюшка спросил: «Почему?» А она говорит, что так требует папа. Папу вызывают в органы и спрашивают, где его дочь? Что она, сирота, что ли, жить где-то не пойми где? Там, по словам папы, секта какая-то, все очень неправильное и подозрительное. Я стояла совершенно ошеломленная таким маминым коварством и думала, что сейчас-то батюшка ей «пропишет»… Но, к моему совершеннейшему уже потрясению, что же я слышу! Батюшка говорит моей маме: «Ну что же? Она твоя дочь! Ты ее под сердцем носила, ты ее грудью кормила, ты ее растила, конечно, она совершенно бесспорно твоя, поступайте, как считаете нужным».
Я была настолько потрясена таким поворотом дела, что стала очень горько и многослезно плакать, просто рыдать. Я ревела просто безутешно, слезы лились и лились ручьем. Мама стала раздражаться и прикрикивать на меня, что нечего тут истерики устраивать, что никто еще не умер, чтобы так рыдать. Но я не могла успокоиться, а просто выла отчаянно. Батюшка, видя мое такое искреннее огорчение, оценил обстановку, понял, что для меня мамины слова были полной неожиданностью, и стал понемногу переходить на мою сторону. Он спросил у мамы, а что же они собираются со мной делать дома: замуж хотят выдать или как? Мама с пафосом воскликнула: «Что значит “замуж выдавать”? Она взрослый свободный человек, сама решит, что ей делать!» Батюшка тогда и говорит: «Вот именно. Она взрослый и свободный человек и сделала свой выбор. Имеет же она на это право. А отца если вызовут, так и говорите, что ей же не пять лет, за ручку сейчас уже не уведешь куда захочешь, она взрослая и сама решает, где ей жить и чем заниматься».
И так я осталась в Эстонии. Там было много батюшкиных чад, которые жили общинками, наподобие монастыря. Это были такие неофициальные монашеские учреждения, где сестры были не пострижены, но вели образ жизни монастырский. Все они где-то работали, в основном в больнице медсестрами, санитарками. Ходили в храм или в монастырский, или в храм города Йыхви[20]. А дома у них было общее хозяйство, общий стол, общая молитва. Вся работа распределялась, как в монастыре, начальствующей сестрой. Старшей над всеми была Нина Комарова (ныне покойная игумения София). В дальнейшем все эти сестры приняли монашеское пострижение и разошлись по разным монастырям.
Меня очень заинтересовал и увлек их образ жизни. Это было здорово, это было то, к чему я, сама не понимая, стремилась всю жизнь, но никогда не додумалась бы до этого без воздействия извне. Я ходила к сестрам в гости, мне все в их быте нравилось чрезвычайно. Особенно то, что они имели очень много интересных книг. Там я впервые прочитала Дивеевскую летопись. Эти общинки и Пюхтица – такое сочетание было для меня просто потрясающе!
Из Прибалтики в Азию
Но на приходе что-то опять у меня стало не клеиться, началось какое-то смущение. Я стала вздыхать и говорить, что устала от всего. На это один из моих певчих сказал мне: «Не говори никогда, что устала, а то быстро отправят отдыхать». В дальнейшей своей жизни я очень хорошо помнила эти слова и больше никогда не жаловалась на усталость. Конечно, дело не дошло до того, чтобы меня отправили куда-то. Меня саму изнутри стали раздирать помыслы неудовлетворенности своим положением. Я сначала написала батюшке, что хочу жить у Нины, как все девушки. Не дождавшись ответа, сдружилась с одной гостьей из Москвы, которая стала меня настраивать против моего окружения и той обстановки, в которой жила. И мне уже стало казаться ненормальным то, что очень нравилось вначале.
Но, к своему счастью, эту тяготу свою я додумалась все же донести до батюшки. Когда я приехала к нему, он мне сразу сказал, что если хочу, могу переселиться к Нине. Это даже очень хорошо будет. Но я стала нести какую-то ахинею, что уже и у Нины не хочу. И батюшка тогда мне говорит: «А в Ташкент хочешь?» Я спрашиваю: «А там же тоже есть сестры, как у Нины?» Батюшка отвечает: «Да не совсем так, как у Нины, но там есть А., она хорошая монахиня». Мне это так понравилось, что меня вдруг к монахине посылают! Согласилась без раздумий. Я не имела при себе никаких вещей, в руках у меня был только небольшой пластиковый пакет. Жила тогда без проблем, была очень легкой на подъем. Батюшка даже дал мне денег на дорогу. И сказал, что из-за того, что родители мои были против, так ничего у меня и не получилось в Эстонии. А перед поездкой в Узбекистан велел мне зайти в Троицкий храм, приложиться с усердной молитвой к Преподобному, попросить у Преподобного благословения и содействия в том, чтобы и родители отпустили меня с легкой душой. Пока никому из земных ничего не говорить, а после молитвы у Преподобного бежать в аэропорт и постараться улететь.
19
Светлана Ивановна Романенко – с 1978 г. по настоящее время является педагогом дирижирования, церковного пения, хорового класса в Регентской школе при МДА, а также ведущей певчей смешанного хора Троице-Сергиевой Лавры.
20
В Богоявленском храме города Йыхви в период с 17.04.1950 по 15.07.1958 год клириком был тогда еще совсем молодой священник – иерей Алексий (Ридигер), будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Так получилось, что уже, будучи игуменией, я оказалась проездом в городе Йыхви. Ехала я со своими спутницами рейсовым автобусом из Таллинна, чтобы попасть в Пюхтицу. В автобусе чувствовалось, что по отношению ко всем остальным пассажирам мы иноземцы, случайно оказавшиеся в чужой стране. Но когда проезжали мимо Богоявленского храма, одна из сестер, путешествовавших со мной, спросила, православный ли это храм? На это я ей стала горячо объяснять, что это храм не просто православный, а и с большой историей. Ведь здесь служил священник, ставший впоследствии Патриархом. И тут произошло неожиданное: весь автобус встрепенулся, все пассажиры заговорили по-русски и стали задавать мне уточняющие вопросы. Мне было так радостно, ведь дух христианства есть в каждом народе и хороших людей гораздо больше, чем плохих. И большинство людей готовы объединиться в делании добра.