Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 34

Я не успел додумать своих мыслей до конца, как послышался разговор, и вскоре на полянке перед домом резко выделились две белые фигуры, рядом с которыми чинно шагал Эта. Я никогда не удивлялся, если видел Иллофиллиона в обществе неожиданных людей. Я уже привык видеть рядом с ним самые необычайные фигуры. Но на этот раз я удивился, так как Иллофиллион шёл рядом с седовласым Радандой, оживлённо рассказывавшим ему о новых изобретениях, достигнутых в производстве стекла. Когда же спал Раданда? Я слышал, что настоятель вставал раньше всех, что целый день он был занят самыми разнообразными делами. Когда же он отдыхал?

– Что, Лёвушка, усталое тело отдыха просит? – Раданда положил мне руку на плечо и быстро, совсем не по-стариковски, опустился рядом со мной на ступеньку. – Ты замечай, дитя, всё. Тебе неспроста дан путь писателя. Пиши о человеке «просто», как я тебе с первого взгляда сказал. Путь писателя бывает разным. Один много вещей напишет, будто бы и нужны они его современности. Ан, глядишь, прошла четверть века, и забыли люди этого писателя, хотя награждали его и жил он на земле в знатности. Другой мало или даже только одну вещь напишет, а его творение будет жить века, и даже в поговорки войдет. В чём же здесь дело? В самом простом. Один писал – и сам оценивал свои сочинения, думая, как угодить современникам и получить побольше благ. Он временного искал – временное ему и ответило. Другой в себе осознал единственную силу: огонь Вечного. Он и в других его старался подметить. Старался видеть, как и где человек грешил против законов этого Вечного и страдал от разрушения гармонии в себе. Замечал, как иной человек был счастлив, сливаясь с Вечным, и украшал жизнь окружающим. И такой писатель будет не только отражать порывы радости и бездны скорби людей в своих произведениях. Он будет стараться научиться так переживать их жизнь, как будто сам оказался в обстоятельствах того или иного человека. Но мало стать в обстоятельства того или иного человека, надо ещё найти оправдание каждому в своей доброте, и только тогда поймёт писатель, что значит описать жизнь человеческую «просто».

Голос Раданды звучал сейчас совсем по-иному. Бог мой, в скольких аспектах я увидел этого человека за самое короткое время! И я ясно почувствовал, что совершенно не знаю, кто такой в действительности Раданда. Не отдавая себе отчёта, можно ли так запросто говорить с ним, я по-мальчишески прямо заявил:

– Представляю себе, в каком жалком положении, гораздо более жалком, чем когда меня трепал Эта, оказался бы я, если бы кто-либо приказал мне описать вашу Общину и, главное, вас.

Раданда улыбнулся, положил мне свою крохотную ручку на голову и близко заглянул мне в глаза.

– Велик и далёк твой путь, дитя моё. Сейчас ты ещё дитя, и то уже многое можешь. Но будет время, и не обо мне, а о многом большом напишешь. Теперь же иди спать. Завтра я сам пойду с тобою по колонии Дартана. Там многому научишься и многое-многое из векового страдания людей прочтёшь. Не жди Иллофиллиона, ложись спать. Мы с ним обойдём ещё кое-кого, кто в эту ночь нуждается в утешении.

Раданда перекрестил меня. Мне стало необычно легко и радостно. Я, точно в сказке, всё забыл и, взяв Эту на руки, пошёл к себе. Как я был благодарен Раданде! И с другой стороны, как я понимал свою детскость! Ещё и ещё раз я увидел, как устойчива должна быть гармония в человеке, чтобы он мог чего-либо достичь в жизни и реальных делах, и какое мужество должна нести в себе духовная сила мужчины.

Уложив спать Эту, я благословил всё живое во Вселенной, благословил милосердие моих наставников и лёг на свою полотняную постель, впервые ясно сознавая, что стою на рубеже, ведущем от детства и юности к зрелой молодости.

Ночь минула быстро. Я проснулся от гудения колокола и толчков Эты. На этот раз я уже ясно и твёрдо осознавал, где я нахожусь и кто и что меня окружает. Первым, что бросилось мне в глаза, была записка Иллофиллиона, лежавшая на стуле рядом со мной.





«Как только встанешь и приведёшь себя в порядок, приходи в покои Раданды возле трапезной. Эту оставь у Мулги. Раньше чем уйдёшь из дома, зайди к Андреевой и передай ей, что я поручаю ей на сегодняшний день Бронского, Игоро и Герду. Пусть до самого ужина проведёт с ними день и распределит в нём занятия всем, как сама найдёт нужным».

Записка Иллофиллиона окрылила меня. Быстро справившись с делами, я полетел в покои Раданды. По дороге я несколько раз возвращался мыслью к Наталии Владимировне и не мог разгадать, почему, когда я передавал ей поручение Иллофиллиона, она пристально вгляделась в меня и сказала: «Счастливец, Лёвушка!» Мысли мои перескочили с неё на её близкого и неразлучного друга в Общине Али – Ольденкотта. Только сейчас я сообразил, что я его нигде не видел с самого въезда в Общину Раданды, что он не жил в нашем доме, не бывал с нами в трапезной и что я о нём ничего не слышал все эти дни. Я решил немедленно же спросить у Иллофиллиона об этом милом и чудесном добряке, но, пока шёл, поостыл в своём решении, вспомнив, что любопытство во мне не может порадовать Иллофиллиона. Должно быть, для Ольденкотта, как и для Зейхеда, которого я тоже не видел в Общине, предназначался особый путь уединения. Весь под впечатлением этих мыслей, я сдал Мулге Эту, что было принято обоими новыми друзьями более чем благосклонно, и постучался в дверь Раданды. Он сам открыл мне и, лукаво оглядывая меня с ног до головы, сказал:

– Беги скорее в душ, пока Иллофиллион тебя не видел. Где это ты так запылился, точно по пустыне бежал?

Я посмотрел на свои сандалии, которые так недавно усердно чистил и завязывал, переконфузился и даже расстроился: и сандалии, и весь подол одежды – всё было серым от пыли. Увлечённый размышлениями и жаждой поскорее увидеться с Иллофиллионом, я забыл об осторожности и лёгкости походки. Извинившись перед Радандой, я помчался в душ. Тут уж я сам прочёл себе предлинную нотацию и наконец очутился в приличном виде перед Иллофиллионом. Мой снисходительнейший наставник ни единым словом не дал мне понять, что знает о моей неловкости, не укорил за опоздание, но ласково со мной поздоровался.

– Пройди, Лёвушка, на балкон, там тебя ждёт завтрак. Кушай не спеша и вернись сюда. Ты пойдёшь с Радандой, как он тебе обещал, по сектору Дартана. С ним же вернёшься обратно и поедешь со мной навстречу возвращающемуся Яссе.

Навстречу дорогому, любимому Яссе! Тут я понял, почему сказала мне Андреева: «Счастливец, Лёвушка!» Да, действительно, я был счастливцем. Двери моего сердца широко раскрылись не только для Яссы, который – я был убеждён – возвращался победителем, но и для всего мира, точно вместившегося во мне. Мне открылось, как глубоко надо проникать в сознание встречного человека. Я ощутил живыми и действенными вечерние слова Раданды о том, что писатель должен уметь не только поставить себя в жизненные обстоятельства человека и выразить это в словах, но и оправдать каждого, понимая это слово не как оно обычно понимается в быту, но как чистое сердце может воспринять вечный путь ближнего. Я шёл, и радость пела во мне, хотя я отлично понимал: того, что я достиг сегодня, завтра будет уже мало. Всё же я был счастлив, не мог не улыбаться, и все, кто встречался мне, отвечали мне улыбками.

«Путь радости – путь счастливых избранников», – вспомнил я слова Иллофиллиона. И впервые оценил своё величайшее счастье, осознал на опыте дня, что иду путём творческой радости, внутри меня живущей.

Я быстро покончил с завтраком, и это казалось мне сегодня скучной необходимостью. Я возвратился к Иллофиллиону, где меня уже ждал Раданда с посохом в руках. Когда мы вышли из дома и оказались на ярком солнечном свете, я в первый раз имел возможность рассмотреть лицо настоятеля более внимательно. Я увидел, что старость Раданды, которая так поразила меня в момент первой встречи с ним, выражалась не в морщинах, а в какой-то особенной серьёзной мудрости. Кожа его была гладкая, тёмная, как древний пергамент. Добрые ясные глаза светились, как лампады. И цвет их всё время менялся от голубого к фиолетовому. Осанка его фигуры, как всегда окружённой светящимся радужным шаром, была прямой, и я теперь не понимал, почему Раданда в первую минуту встречи и в трапезной показался мне таким древним старцем. И вместе с тем я и сейчас воспринимал его необычайно древним, точно он жил уже века.