Страница 8 из 112
Отношение между литературной ролью и ее социальным источником исторически изменчиво, оно представало и как идеальное, предполагающее высокую степень эстетической обобщенности жизненного материала, и как реальное, когда литература стремится к непосредственным, внестилевым контактам с действительностью. И в том, и в другом ключе возникали великие творения словесного искусства.
Символическая идеальность неотъемлемо присуща архаическим видам литературы и фольклору. Убыванием эстетической формализации отмечен исторический путь литературы (на этом пути, впрочем, имели место и противоположные устремления). И наконец, с реализмом XIX века социальный материал бурно прорвался сквозь стилевые плотины.
Узнавание героя не ориентировано теперь на модели, уже прошедшие стилистическую обработку, оно ориентировано на типологию, возникавшую в самой жизни. Без этой опоры на читательскую апперцепцию бытующих "социальных ролей" (врача, учителя, студента, помещика, чиновника) не могла бы, например, осуществиться система Чехова - высшее достижение русского послетолстовского реализма, - с ее огромным охватом и небывало дробной, улавливающей частное дифференциацией текущих явлений. Чехов отсылал читателя к житейским социальным представлениям и одновременно, как всякий большой писатель, активно строил эти представления, возвращая их общественному сознанию в качестве эстетического факта.
Реализм затушевал границу между организованным повествованием и "человеческим документом", тем самым выразив еще одну закономерность вечного взаимодействия искусства и действительности. Сблизились две модели личности: условно говоря, натуральная (документальная) и искусственная, то есть свободно созидаемая художником. Сблизились, но не отождествились. Действительность, опыт жизни являются источником той и другой. Но в одном случае опыт держит на привязи вымысел и как бы ведет борьбу со структурным началом; в другом - он дает материал для свободной работы замысла и вымысла.
Романист может придерживаться последовательности и связи событий-прототипов, может уходить от них далеко. В любом случае он знает, что может и должен творить по своему разумению. Толстой любил сохранять связи жизни, иногда до мельчайших подробностей, но и он сказал по этому поводу: "Андрей Болконский никто, как и всякое лицо романиста..." 1 Роман (психологическому роману посвящена третья часть этой книги) создавал идеальную структуру, предоставляя поэтическому вымыслу высшую свободу организации нужных ему элементов в самые совершенные, самые целеустремленные и выразительные единства.
1 Письмо к Л. И. Волконской от 3 мая 1865 года. - Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 61. М., 1953, с. 80.
Если сила документальных жанров в непредрешенности, в том, чего "не придумаешь", то литература вымысла напротив того, сильна безграничными возможностями организации, потенциальным совершенством свободно рождающегося плана. Пушкин сказал: "Единый план "Ада" есть уже плод высокого гения" ("Возражение на статьи Кюхельбекера в "Мнемозине").
Высшая эстетическая организация - мощная, движущая культуру сила. Толстой, Достоевский, другие великие романисты показали, чем может стать для духовной жизни человечества "вторая действительность", вымышленная гением. Толстой - участник Севастопольской кампании, но он не писал о пей воспоминаний. Толстой - творец миров - свой военный опыт преобразовал в художественное откровение "Севастопольских рассказов", "Войны и мира". Но в искусстве последующее не отменяет предыдущего, высокоорганизованные формы не вытесняют менее организованные или организованные на других основаниях. И у них есть свои, незаменимые в своем роде возможности.
В этом вступлении я касаюсь предварительно некоторых вопросов, которые предстанут в дальнейшем погруженными в конкретный исторический материал. Два теоретических полюса, между которыми расположено предлагаемое исследование, - это построение и познание исторического характера и анализ индивидуальной душевной жизни. Явления эти взаимосвязаны. И то, и другое рассматривается на разных ступенях - от писем до психологического романа. На каждой из этих ступеней предметом изучения становятся явления особенно для нее характерные. В дружеской переписке русских людей 1830-х годов построение исторического характера предстает в напряженнейшей атмосфере нравственных требований и психологического самоанализа. "Мемуары" Сен-Симона, "Исповедь" Руссо, "Былое и думы" Герцена имеют незаменимое значение для проблематики, для методологии мемуарных свидетельств о человеке. Творчество Льва Толстого - одна из главных тем третьей части - высший предел аналитического романа XIX века.
"ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ДОКУМЕНТ" И ПОСТРОЕНИЕ ХАРАКТЕРА
1
В России XIX века освободительное движение осуществляется разными социальными группами, принимает разные формы: то достигает острых революционных ситуаций, то ослабевает, но не прекращает свою работу. Все большие писатели России так или иначе отвечали на вопросы, поставленные освободительным движением, - независимо от своего отношения к революционным методам их решения. Отсюда неимоверная интенсивность развития русского общественного сознания, та отчетливость и быстрота, с которой одно поколение сменялось другим, сообщая каждому десятилетию особую идеологическую атмосферу. Эти условия способствовали возникновению ряда друг друга сменяющих исторических характеров, на которые ориентировалось самосознание каждого из поколений. От героической личности декабризма 1810-1820-х годов до нигилистов 1860-х трудно найти более сконцентрированное и наглядное чередование моделей общественного человека.
В духовной жизни интеллигенции 1830-1840-х годов, в жизни знаменитых кружков этой эпохи, через которые прошли Герцен, Тургенев, Достоевский, зарождался метод русской психологической прозы (он, конечно, имел и другие источники). Идеологичность, стремление философски осмыслить все явления действительности, напряженный и требовательный анализ и самоанализ, в котором начало психологическое неотделимо от морального и гражданского, все эти тенденции умственной жизни кружков 1830-1840-х годов станут впоследствии тенденциями русского романа второй половины XIX века.
Великие деятели русской культуры середины и второй половины XIX века сделали выводы, притом разные выводы, из опыта кружкового общения.
Понятно, какое значение для романа идей Достоевского должна была иметь раскаленная интеллектуальная атмосфера пятниц Петрашевского; в своем доносе агент Липранди недаром назвал кружок Петрашевского "заговором идей".
Структура тургеневского романа иная. Это не романы идей, но в центре каждого из них, от "Рудина" до "Нови", стоит герой-идеолог. Этот подход к человеку в молодом Тургеневе воспитало тесное общение с Белинским, Бакуниным, Герценом, Станкевичем, Грановским. Герцен же из опыта философских дискуссий своей молодости извлек прежде всего историзм, навыки диалектического мышления, определившие все его творчество, в том числе величайшее его создание - "Былое и думы".
Понимание человека, разрабатывавшееся русской интеллигенцией 1830-1840-х годов, прошло через ряд последовательных стадий. Сначала это романтическая сублимация личности; потом пристальное исследование этой личности, осуществляемое посредством философских категорий. Наконец, это переход к реалистическому детерминизму - особенно отчетливый у Белинского, к анализу человека в его социальной обусловленности.
Кружок Герцена - Огарева 1 и кружок Станкевича как студенческие кружки сложились в начале 1830-х годов почти одновременно. Но дальнейшая их судьба различна. Кружок Герцена был разгромлен уже в 1834 году (в разгаре своих романтических и сенсимонистских увлечений), его участники рассеяны, и тесная связь между ними не возобновилась, только Герцен и Огарев остались друзьями.
1 О кружке Герцена - Огарева и о постановке проблемы личности молодым Герценом см. в моей книге ""Былое и думы" Герцена" (Л., 1957) - в частности, главу "Эволюция героя".