Страница 19 из 38
22
Тепло прожорливых печей перенасыщало вместительный крепкий дом, а кругом него воздух был выстужен до мёртвого каления, вширь и вдаль отсвечивали под строгой луной снега, над ними курилась сухая морозная дымка, и оставленный зайцем-беляком помёт через минуту превращался в россыпь твердейшей гальки. Поглядеть оттуда, из глухой январской степи, на горящие окна имения, и пронижет чувство уверенной, сгущённой жизни, что господствует средь отчуждённости темноты и непереносимого холода. В комнате, освещённой двумя люстрами с восковыми свечами, сидящий в кресле человек оживлённо обращается к другому, что устроился за изящным первоклассной работы письменным столом: - Если бы Россия, народ знали, что слова: "За веру, царя и отечество!" означают, по меньшей мере: "За веру, Гольштейн-Готторпа и отечество"? Или точнее - "за Гольштейн-Готторпа и его вотчину"(4)? - Ах, вот вы к чему... - уяснил угол зрения человек за столом. - Но ведь терпели же Екатерину Вторую. Замечание, по-видимому, только обрадовало собеседника: - А вы учтите немаловажное: что она немка - не скрывалось! Она была исключительно одарённый правитель, и ей неизменно сопутствовал успех. Но и при её успехах разбушевалась Пугачёвская война, трон под ней зашатался. Помимо других причин, народ подхлёстывало на войну то, что царица - немка. Недаром Емельян противопоставился ей в роли русского государя Петра Фёдоровича, - последние слова Байбарина окрасила горькая ирония. - Если бы народ, - вырвалась у него вся пронзительность сожаления, - если бы народ знал, что действительный "Пётр Фёдорович" плохо говорил по-русски, что его папаша "Фёдор" был на самом деле Карл-Фридрих... За зашторенным окном тихо запел ветер, он наращивал силу и разыгрывался по равнине, вылизывая промёрзшие плотные снега, жемчужно-серые и мерцающие в темноте. Калинчин, подойдя к окну, отвёл портьеру в сторону. - Побеги "снежных растений", - так он выразился об узорах на стекле, пошли вверх. Значит, морозы продлятся. Прокл Петрович, будто они говорили о морозах, продолжил тоном подтверждения: - Конечно!.. Потомки Екатерины не были умелыми правителями. Их неуспехов страна не простила бы Гольштейн-Готторпам. Следовали бы войны, подобные Пугачёвской, и... Калинчин бросился к письменному столу, словно самым важным сейчас было сесть за него: - Но ведь это же сплошь усобицы! Да нет, невозможно! К нашему времени не осталось бы ничего... - он кивнул вправо, указывая одной рукой за спину, а другой - влево, на покрытую богатыми драпировками стену. - Что я и хотел до вас довести! - гость довольно улыбался; он вытянул руку и тоже показал вправо, а затем влево: - Не только этого, но и всей великой державы с Петербургом и Москвой, с необъятностью от Балтики до Тихого океана, с бескрайним разлётом на север и на юг - не было бы! В её нынешнем виде и внутреннем состоянии, - уточнил он со сварливой твёрдостью. - Ибо великая, величайших просторов и природных богатств, с могучей армией и так далее, и тому подобное... держава почти полтора века держится на пошлом обмане! Хозяин кабинета поглядел на собеседника так, будто тот площадно выругался при дамах. Потом он как бы убедился, что дамы не услышали, и холодно произнёс: - Ну, это натяжка! - Какая же натяжка, если вы сами только что сделали вывод? Михаил Артемьевич сидел за письменным столом в некотором замешательстве. После продолжительного молчания сосредоточенно взял со стола колокольчик: - Что же я... пора закусить перед ужином... Слуга средних лет, держащийся очень прямо, принёс пузатый графинчик водки, солёные помидоры, грузди, сельдяные молоки со свеженарезанным луком, политые лимонным соком и обильно поперчённые. Приятели пропустили по рюмке, и, когда остались одни, Прокл Петрович, высосав налитой ядрёный помидор, сказал: - Всё совершенно логично! Самодержец держится на обмане - то есть держава держится на обмане, и потому меня, приехавшего с жалобой на обман, прогнали и унизили. - М-мм... - Калинчин помотал головой. - Слишком упрощаете. Это называется вульгаризация. - Отчего же вульгаризация? - Байбарин, на минуту отрешившись, полузакрыв глаза, высосал второй помидор. - Глядите в корень! Гольштейн-Готторпы знают, что распоряжаются страной, а правильнее - владеют вотчиной, используя чужую фамилию. Знают, что если это откроется народу, он будет не особенно доволен. Так как же, при таком важном, страшно важном обстоятельстве, они могут считать народ своим, испытывать к нему участие? В тесные черепа этих не блещущих способностями ограниченных немцев вместились Белосельские-Белозерские с их понятными аппетитами, но ни за что не вместится образ народа-исполина. Для них это неинтересная тьма-тьмущая безгласных, что существует, дабы приносить доход и, по приказу, превращаться в послушные полки. С точки зрения Гольштейн-Готторпов было бы бестактно, некрасиво и, кроме того, даже опасно встревать между Белосельскими-Белозерскими и русской чернью, на которую те, в силу происхождения, имеют гораздо больше прав. Михаил Артемьевич встрепенулся, будто желая заспорить, после чего внимательно взглянул на рюмку... Заев водку груздями, хрустнувшими на зубах, он поддел вилкой и отправил в рот сельдяную молоку. Ему было вкусно и хорошо. Гость мрачно сдвинул брови: - В Петербурге мне рассказали, как во дворец приходит караул - оберегать ночной покой государя императора, - и начальнику караула, офицеру-гвардейцу, приносят ужин из царской кухни. Он на глазах солдат ест с серебра французские тонкие кушанья, а солдаты ждут, когда им приволокут из их казармы котёл с кашей. Прокл Петрович убеждённо выделил: - Это очень по-немецки! Я рос в Лифляндии - так там управляющий барона-немца, оказавшись на мельнице или у овина, где застало его время обеда, вкушал присланные хозяином цыплёнка под белым соусом, спаржу, угря, а батраки-латыши смотрели и ели горох. Калинчин сказал с горячностью, как бы оправдываясь: - Когда мне доводится есть с работниками - мы едим одно и то же! Правда, не спаржу и не угря под соусом, но и не один горох или картошку. Густые мясные щи - ложка стоит! - и... - Разве я этого не знаю? - мягко прервал, улыбаясь, собеседник. - Я говорю о том, что Гольштейн-Готторпы - не только по крови немцы, но и по усвоенным понятиям. Если вы скажете им, что они презирают простого русского солдата, они вас не поймут. По их представлениям, солдат должен получать достаточно простой питательной пищи. Зариться на то, что ест господин офицер?.. Ну не может же лошадь, жуя овёс, зариться на салат, который станет при ней есть хозяин? А если всё же позарится, то с этой лошадью явно что-то не то... Байбарин сжал кулак и трижды размеренно взмахнул им в воздухе: - Я не хочу сказать, что русские цари отнеслись бы к караулу благороднее. Они послали бы солдатам объедки - но со своего стола! И это было бы ближе русскому сердцу. Михаил Артемьевич воскликнул запальчиво: - Простая питательная пища - как бы не так! - в нём проснулось наболевшее. - Я имею верные известия с войны. Солдаты, завшивленные, голодные, страдают без самого необходимого. Лихоимство, воровство начальников страшнее всякого кошмара! Поставили столько гнилой солонины и прочего гнилья, что с мукой, куколем заражённой, - обошлось. В лазареты валом валит уйма людей - не до разбора, от чего именно болеют. - Он собрал все черты лица к глазам в чувстве жестоко обиженной совестливости. - Я так боялся скандала, позора - и попусту. Хотя солдатиков жалко!.. ох, как жалко! Постучав, вошла жена хозяина - пригласила ужинать.