Бисмарк. «Железный канцлер»

В Вене он завязал немало полезных связей, получил важный опыт, однако по существу дела вперед не продвинулся. Перед дипломатом стояли две трудно совместимые задачи – укреплять отношения с Веной и защищать интересы Берлина. По итогам поездки в прусских правящих кругах сложилось мнение, что Бисмарк слишком усердствовал в решении второй задачи в ущерб первой. Кроме того, Бисмарк принимал активное участие в обработке общественного мнения и политиков южногерманских государств, которые были в наибольшей степени склонны поддержать австрийский проект. При этом он достаточно широко задействовал прессу – опыт, который пригодился ему в дальнейшем.

Разумеется, Бисмарк был не одиноким воином, каким любил себя изображать он сам и каким его впоследствии представляли некоторые биографы. Отражение австрийской атаки на Таможенный союз стало едва ли не главной задачей прусской внешней политики в целом. Лидирующую роль в этом играло министерство торговли в Берлине, а в рамках этого ведомства – Рудольф Дельбрюк, который впоследствии стал одним из ближайших помощников «железного канцлера». Именно Дельбрюк настаивал на проведении жесткой политики, заявляя, что другие немецкие государства настолько зависимы от сложившейся торговой системы, что не рискнут противоречить Пруссии ценой распада Таможенного союза. В конечном счете он оказался прав. Однако заслуга Бисмарка в успешном решении этой задачи также заметна. В итоге Таможенный союз был сохранен в своем прежнем виде, а Австрии пришлось довольствоваться в 1853 году торговым договором с ним. Такое положение дел соответствовало объективным экономическим интересам германских государств, и даже в Южной Германии политические соображения отошли на задний план. По мнению Христиана фон Крокова, этот результат значительно перекрывал то дипломатическое поражение, которое Пруссия понесла в Ольмюце[140].

Было бы ошибкой представлять дело так, что Пруссия и Австрия находились в постоянном противоборстве по всем без исключения вопросам. Там, где не было прямой угрозы интересам Берлина – к примеру, в вопросах создания центрального полицейского ведомства Германского союза или законодательства об общественных организациях – обе великие державы действовали совместно. Смысл противостояния заключался для Бисмарка не в конфронтации как таковой. Кроме того, ему довольно быстро наскучило бесконечное отражение австрийских атак; он считал, что только обороняться в данном случае нельзя, что нужно занять активную, наступательную позицию. Однако далеко не все в Берлине разделяли эту точку зрения.

В 1852 году в рядах противников Бисмарка произошли серьезные перестановки. Скоропостижно скончался Шварценберг, выдающийся политик, являвшийся самым опасным врагом Пруссии в Вене. На его место пришел граф Буоль, значительно менее способный государственный деятель. Язвительный Бисмарк говорил по этому поводу, что Шварценберг, почувствовав недомогание, постарался подыскать себе самого бездарного заместителя, чтобы тот не подсидел его за время болезни, и остановился на кандидатуре Буоля. Но болезнь окончилась летальным исходом, и заместитель неожиданно для всех оказался в роли преемника[141]. Как бы то ни было, в германском вопросе Буоль продолжал линию Шварценберга, хотя и с меньшим искусством.

В конце 1852 года Франкфурт покинул граф Тун. Будучи довольно пожилым человеком, он еще годом ранее просил о своей отставке, заявляя, что состояние здоровья не позволяет ему достойно защищать австрийские интересы. Расстроенные нервы страдали еще больше, когда Туну приходилось вступать в противостояние с более молодым и уверенным в себе Бисмарком. Новым австрийским посланником стал Антон фон Прокеш-Остен, который до этого представлял монархию Габсбургов в Берлине и снискал себе ненависть прусской политической элиты.

Весьма образованный человек, интересовавшийся науками и литературой, профессиональный дипломат, Прокеш-Остен был в то же время тщеславным и самовлюбленным интриганом. И без того не отличавшийся излишней любезностью по отношению к своим политическим противникам Бисмарк давал ему убийственные характеристики, называя мерзавцем и комедиантом, скверно пахнущим и вызывающим тошноту во всех смыслах. «Этот человек лгал даже тогда, когда в его интересах – в интересах Австрии – было говорить правду, до такой степени лживость стала его второй природой. Его единственной положительной чертой была толстокожесть; когда я выходил из себя в разговоре с ним, то позволял себе иногда такие выражения, которые не стал бы терпеть в свой адрес даже берлинский уличный бродяга, он же проглатывал их спокойно»[142]. Прокеш-Остен, впрочем, тоже не оставался в долгу, характеризуя Бисмарка как «самолюбивую, подлую натуру, полную спеси и чванства, без правового сознания, ленивую, без серьезных знаний и уважения к ним; искусный софист и извратитель слов, с мелочными и грязными приемами; полон зависти и ненависти к Австрии»[143].

Положение Бисмарка осложнялось тем, что его расхождения с берлинскими покровителями постепенно нарастали. Пока речь шла об отражении австрийских атак на прусские права, о сохранении существующего положения, прусский посланник пользовался полной поддержкой начальства. Тем более что в своих донесениях в Берлин он неизменно изображал себя обороняющейся стороной. Однако и Фридрих Вильгельм, и «камарилья» рассматривали в качестве основной задачи сохранение статус-кво и сотрудничество с Австрией против революции. Бисмарк же считал главной целью увеличение влияния и мощи Пруссии. Кроме того, сотрудничество двух держав представлялось ему попросту невозможным, поскольку Германия была слишком мала для обеих. Следовательно, полагал Бисмарк, необходимо вытеснить Австрию, при необходимости опершись на поддержку других европейских держав, решить внутригерманский конфликт, сделав его европейским; в глазах же лидеров «камарильи» обе немецкие великие державы должны выступать единым фронтом по отношению к любой внешней силе. Корень противоречий, однако, заключался в том, что Бисмарк постоянно пытался влиять на принятие внешнеполитических решений в Берлине, часто выходя за рамки своих формальных полномочий.

В конце 1853 года Бисмарк писал Леопольду фон Герлаху: Австрия стремится «к гегемонии в Германским союзе; мы стоим у нее на пути, и мы можем сколько угодно пытаться прижаться к стенке, но Пруссия с ее 17-миллионным населением остается слишком толстой для того, чтобы оставить Австрии столько пространства, сколько она хочет. У нашей политики по чисто географическим причинам нет иного пространства, кроме Германии, а именно его Австрия стремится использовать в своих целях; для обеих здесь нет места (…). Мы конкурируем за воздух, которым дышим, один должен уступить или быть вытесненным, до того момента мы останемся противниками. Я считаю это непреложным фактом, каким бы неприятным он не выглядел»[144]. Следовательно, необходимо действовать исходя из эгоистических прусских интересов, не давая увлечь себя разного рода идеалистическими теориями, которые работают на пользу Австрии. «Мы не должны попасть в сети своих или чужих фраз о «германской политике», они работают только против нас и никогда в нашу пользу, мы должны проводить специфически прусскую политику» – говорил он в том же письме. «Австрия использует Германский союз как средство нейтрализовать наше влияние в Германии, (…) он служит не нашим, а австрийским целям, и каждая попытка Пруссии воспротивиться этому фарисейски называют предательством немецкого дела. (…) Мы постоянно совершаем ошибку глупого юнца, которого превосходящий его в высокомерии и хитрости компаньон способен убедить, что он поступит неправильно, если не пожертвует собой ради него» – убеждал Бисмарк Герлаха в другом письме[145]. При этом он выступал за то, чтобы улучшить отношения с Францией и играть на противоречиях между Парижем и Веной.

140

Krockow C.v. Op. cit. S. 88.

141

Tiedema

142

Schmidt R. Op. cit. S. 65.

143

Ibid. S. 55.

144

WIA. Bd. 1. S. 556.

145

Schmidt R. Op. cit. S. 66.