Страница 2 из 31
Однако ни одна семья не существует в вакууме. Она является частью окружающей ее социальной реальности. Поэтому прежде, чем уделить внимание семейной истории рода Бисмарков, необходимо сказать хотя бы несколько слов о государстве и обществе, в котором 1 апреля 1815 года появился на свет будущий канцлер Германской империи.
Германия к тому моменту на протяжении уже многих столетий представляла собой конгломерат малых и средних государств, правитель каждого из которых обладал практически полным суверенитетом. Формально до 1806 года их объединяла Священная римская империя германской нации – достаточно аморфная конструкция родом из Средневековья. Император избирался курфюрстами – несколькими германскими монархами, обладавшими таким правом. Императорская корона давала ее обладателю определенный престиж, но практически никаких реальных полномочий. С XV века она практически непрерывно находилась в руках монархов из австрийского рода Габсбургов.
Именно Австрия на протяжении длительного времени была силой, доминирующей в Центральной Европе. Ситуация изменилась в XVIII веке, когда начался стремительный подъем другой германской державы – Пруссии. Протестантское княжество на северо-востоке Священной римской империи, в котором правила династия Гогенцоллернов, благодаря успешной внешней и внутренней политике к середине XVIII века смогло бросить вызов Габсбургам. В период правления «просвещенного монарха» Фридриха II Великого (1740–1786) Пруссия сумела отвоевать себе место среди великих держав Европы.
Однако это место нужно было удерживать, для чего приходилось прилагать постоянные усилия. Поскольку Пруссия была значительно меньше по размеру и слабее в экономическом и демографическом плане, чем другие великие державы, Гогенцоллерны вынуждены были делать ставку, в первую очередь, на сильную армию, на поддержание которой тратилась весьма существенная часть национального дохода. Иного варианта у них просто не было – любое серьезное военное поражение могло в один момент отбросить их вотчину на вторые, если не третьи роли в европейской политике. Кроме того, необходимо было уделять большое внимание экономическому развитию страны, а также эффективности бюрократического аппарата.
Насколько опасным может быть для небольшой страны даже короткий период стагнации, продемонстрировали Наполеоновские войны. Пруссия вступила в них последней из великих европейских держав, в 1806 году, когда усилившаяся Франция начала всерьез ущемлять ее интересы. В течение нескольких недель прусская армия, почивавшая на лаврах побед Фридриха Великого, была наголову разгромлена под Йеной и Ауэрштедтом, а сама страна оказалась под угрозой исчезновения с карты Европы. Хотя Гогенцоллернам удалось сохранить свой трон, по условиям Тильзитского мира 1807 года Пруссия потеряла значительные территории и скатилась до положения второразрядной державы, зависимой от Франции.
Реакцией на унижение стала серьезная модернизация государства. В течение нескольких лет было сделано больше, чем за все предыдущее столетие. Серия преобразований, проведенных в 1807–1814 годах, получила название «Прусских реформ». Они были связаны, в первую очередь, с именами государственных деятелей Карла фон Штейна и Карла Августа фон Гарденберга, а также генералов Шарнхорста и Гнейзенау (в военной сфере). Реформаторы освободили крестьян от остатков крепостной зависимости, создали прекрасную систему всеобщего образования, значительно улучшили городское управление, убрали многие преграды на пути дальнейшего экономического развития страны. Понятно, что все эти реформы были, в конечном счете, направлены на одну главную цель – сделать Пруссию конкурентоспособной в военном отношении.
Изображая из себя лояльного союзника наполеоновской Франции, прусская правящая элита на деле готовилась к новой схватке. Ждать оставалось недолго. В 1812 году прусские части вместе с Великой армией Наполеона вторглись в Россию. Действовали они самостоятельно на дальнем фланге и особого рвения не проявляли. А когда французский император с жалкими остатками некогда грозного войска откатился за Неман, смысла воевать с Россией и вовсе не стало. И прусский генерал Йорк – пока еще без официальной поддержки робкого короля Фридриха Вильгельма III – заключил с русскими 30 декабря Таурогенскую конвенцию о совместных действиях против Наполеона.
1813 год открыл эпоху возрождения Пруссии. Страна освободилась от французского ига, настало время национального подъема. Армия, в которую в течение года влилось 280 тысяч человек – около 6 % от всего населения страны – в кровавых битвах смыла недавний позор. Прусские войска внесли значительный вклад в победу над Наполеоном, окончательно одержанную к 1815 году.
В германском обществе, в первую очередь в образованных слоях, тем временем распространялись идеи национализма; все больше людей смотрели на Пруссию как на возможный центр, вокруг которого объединятся все немцы. Прусский король не лелеял таких надежд. Королевство Гогенцоллернов и без того вышло из войны со значительными приобретениями. Пруссия, во-первых, вернулась в число великих держав, вершивших судьбы Европы. Во-вторых, решениями Венского конгресса 1815 года Берлину была передана богатая и экономически развитая Рейнская область. Правда, в семье пяти великих держав (так называемой пентархии) Пруссия по-прежнему оставалась самой слабой.
Наполеоновским войнам пришел конец – и реформы начали постепенно сворачиваться. Согласно решениям Венского конгресса, на территории бывшей Священной римской империи германской нации был образован Германский союз – аморфное объединение почти четырех десятков государств, лидерство в котором прочно удерживала Австрия. Реакция торжествовала победу – наиболее зримым ее проявлением стали знаменитые Карлсбадские постановления 1819 года, которые вводили жесткий контроль над прессой, университетами и общественными организациями с целью не допустить распространения революционных идей. Пруссию тоже не обошли стороной эти перемены. Король полностью забыл свои недавние конституционные обещания. Реформаторы – как военные, так и гражданские – стремительно сходили с политической сцены.
Однако полностью вернуться в прошлый век было невозможно. Под внешне спокойной поверхностью, постепенно покрывавшейся ряской, ждали своего часа новые силы. Всплеск национализма, который Германия пережила в эпоху Освободительных войн, не прошел бесследно. Идея германского единства, соединившись с идеей конституционного правления, приобретала все большую популярность в немецком обществе, в первую очередь среди представителей интеллектуальной элиты и постепенно усиливавшей свои позиции торговой и промышленной буржуазии. Карлсбадские постановления могли затормозить, загнать вглубь, но не остановить этот процесс.
Несмотря на определенные усилия Гогенцоллернов по развитию промышленности, Пруссия начала XIX века оставалась преимущественно аграрной страной. В особенности это относилось к районам восточнее Эльбы, которые были в Средние века отвоеваны у славянских племен и заселены немецкими колонистами. Здесь преобладало крупное дворянское землевладение, владельцам поместий – юнкерам – принадлежали значительные административные и судебные полномочия. Дворяне играли большую роль в прусской армии и государственном механизме, являясь привилегированным сословием.
В эпоху, когда на гребне европейского Просвещения начали распространяться идеи народного суверенитета и парламентского правления, юнкеры воспринимали себя как главную опору трона. В то же время поддержка, которую дворяне оказывали королю, была совсем не безоговорочной. В их менталитете сохранилось многое от феодальных времен, когда каждый землевладелец был полновластным хозяином поместья и с большой неохотой допускал вмешательство центральной власти в свои дела. «Император располагает абсолютной властью, пока исполняет нашу волю» – эта старая немецкая поговорка как нельзя лучше отражает менталитет старого прусского дворянства. Сочетание верности короне и готовности защищать собственные интересы, доходившей до откровенного фрондерства, было характерной чертой остэльбского юнкерства.