Страница 2 из 9
Опыт появился потому что. Ну и девушки виноваты — разбаловали.
— Ведь кому ты хуже делаешь? — не отставал Артём. — Только себе! Отец и так всё время грозится отослать тебя в пансион, а ты как будто нарочно выпрашиваешь. Да и отцу самому сейчас очень плохо. Ты думаешь, ему нужна эта деревенская Алёна, о которой он даже знать ничего не знал до последнего времени? Разумеется, нет! Если б та журналистская коза не выкопала про дочь…
— Свали, а? — На этот раз на душе было настолько муторно, что даже пошлить и смущать зануду-Тёму не тянуло.
В общем-то, младший был прав. У отца и впрямь чуть апоплексический удар не случился, когда всплыла эта стародавняя история с внебрачной дочерью.
Оказывается, в далёком девяносто шестом году, восемнадцать лет назад, их достопочтенный глава семейства, будучи студентом, крутил шашни с какой-то деревенской клушей, пока их курс целый месяц помогал затрапезному колхозу с уборкой картошки. Обычная история, только вот клуша «залетела». Отец тогда открестился от неё всеми правдами и неправдами — ну это он умел, а спустя полгода преспокойно женился на другой. На их матери. Правильно, зачем ему деревенская матрёшка, когда тут так удачно подвернулась губернаторская дочка? И не беда, что не слишком красивая, не слишком умная и с младенцем невесть от кого. Зато папа у неё всемогущ. Был. Сейчас их дед, понятно, отошёл от дел, но зятя, спасшего дочь от позора, успел хорошо продвинуть.
И вот теперь, когда отец уже сам выдвигался в губернаторы на второй срок, появилась сия мерзкая статейка. Новость эта, как чумная пандемия, разлетелась по всем местным газетам и сайтам. Мусолили пикантные подробности, гневно вопрошая, как такой аморальный тип может быть губернатором?!
«Половину, — утверждал отец, глотая успокоительные капли, — присочинили. Не было такого!».
Однако и правды вполне могло хватить, чтобы запятнать навечно его светлый образ примерного семьянина и лишить львиной доли голосов избирателей.
Эта деревенская матрёшка, как разнюхали журналисты, в конце концов спилась с горя после того, как господин Явницкий бросил её беременной. Считай, сгубил. А дальше и вовсе шла слезливая история о том, как бедная девочка росла, прозябая в нищете, пока губернатор купался в роскоши. А некоторое время назад её опустившаяся мамаша и вовсе умерла. Сироту отправили в приют. Там-то и всплыло чудесным образом имя Дмитрия Николаевича Явницкого, хотя фамилия у неё была другая, по матери, Рубцова.
Максим ничуть не сомневался — девка сама и растрепала. Да и никто не сомневался. Даже странно, почему так долго помалкивала.
Скандал в прессе стремительно набирал обороты. Только ленивый не опубликовал её фото: нечёсаные тёмные патлы и круглые голубые глаза в пол-лица. И главное, не отвертишься — посмотришь на неё и никакого теста ДНК не нужно, и так всё видно.
Отец уже не просто злился, а паниковал.
Тогда Руслан Глушко, его политтехнолог и имиджмейкер в одном лице, предложил удочерить сироту.
«Позиции наши сильно пошатнулись, к сожалению. Так что это единственный выход из сложившейся ситуации, — втолковывал он, — если, конечно, мы хотим победы на выборах. Причём эта новоявленная дочь может наоборот сыграть нам на руку. Можно из этого состряпать красивую и драматичную историю любви. Какие-нибудь трогательные подробности сочинить, народ это любит и с удовольствием проглотит. Свидетелей я найду. Ну а дальше… дальше обстоятельства вас развели, но вы никогда не забывали свою первую любовь, а о дочери — ни сном ни духом. И тут вдруг такое неожиданное счастье свалилось. Понимаете, Дмитрий Николаевич? Счастье! На глазах у изумлённой публики вы разыграете этот спектакль, да так, чтоб за душу брало. И обязательно горячо поблагодарите ту журнашлюшку, которая всё это выкопала. Единственное, может, вашей супруге всё это не понравится… но тут уж придётся выбирать: или пост губернатора, или спокойствие Жанны Валерьевны».
Разумеется, отец выбрал пост, ни секунды не колеблясь, хотя мать и вправду была сильно против. Но на эти мелочи он наплевал и пошёл сверкать на всех каналах. Науськанный Русланом Глушко он очень достоверно изображал радость, только вот дома потом ходил с таким лицом, будто его жестоко тошнит. Ну а когда увидел себя в новостях, счастливого и растроганного — брови домиком, голубые глаза заволокло слезой, — болезненно скривился и выдал такой забористый мат, что даже Максим удивился.
Только от этого ни черта нелегче. Во всяком случае, как бы отец ни корёжил физиономию, а эту девку он уже зовёт дочерью и требует к ней какого-то там отношения. А Максим для него был и будет ублюдком.
— Вот сразу свали… — вздохнул Тёма и скроил укоризненное лицо. — Пойми, никому из нас она не…
— Оглох, что ли? — вскипел Максим, придавив младшего тяжёлым свинцовым взглядом. — Тебе по репе стукнуть, чтоб дошло? Сгинул отсюда.
Артём посмотрел печально и, не говоря ни слова, вышел.
Максим думал, что отец тоже поедет за этой девкой. Но нет — в семь Дмитрий Николаевич заявился домой, раздражённый донельзя. Обругал горничную ни за что ни про что; сцепился с матерью, довёл до слёз, хотя у той и без того глаза весь день на мокром месте; прикрикнул на Максима, ожидаемо нарвался на ответное хамство, но разгорающийся скандал вовремя пресёк телефон.
Звонил водитель, сообщил, что нашёл, посадил, везёт…
Лицо Дмитрия Николаевича тотчас обрякло и посерело. До этого звонка он нервничал, психовал, кипятился, но как будто до последнего на что-то надеялся. Хоть и непонятно, на что тут можно было надеяться. Но теперь у него словно руки опустились, как у человека, который, устав трепыхаться, смирился с неизбежным злом.
За ужином висело траурное молчание. Никто не ел, почти все блюда Вера, кухарка, уносила нетронутыми. Отец раз за разом смотрел на часы, а перед тем, как подняться из-за стола, пробурчал: «Должны быть к девяти».
Но приехала она только в десять.
Максим напряжённо следил из окна своей комнаты, как эта девка, тощая, нескладная, неуклюже вылезла из отцовского Кадиллака, как забрала из багажника ворох пакетов, как пошагала к дому вместе с водителем, который взял часть её авосек.
«Галантный, блин, — недобро хмыкнул про себя Максим. — А эта — жесть просто… И это чучело будет жить с нами?!».
Внизу раздался мелодичный перезвон, затем к входной двери устремились суетливые шаги Веры, нервные, цокающие — матери, неспешные — отца, шелестящие — Артёма.
Уж этот-то подхалим всенепременно выйдет встречать сестрёнку, раз папа попросил.
«Да пошли они все в пень», — выругнулся под нос Максим и завалился на спину поперёк широкой кровати.
Воткнул наушники, заложил руки за голову и прикрыл глаза, погружаясь в пучину беспросветного одиночества, так проникновенно воспетого System Of A Down[1].
Кажется, он даже задремал, потому что вздрогнул, когда кто-то тронул его за колено.
— Блин, опять ты, — недовольно нахмурился Максим, приподнявшись на локте и вынув один наушник. — Чего тебе? Ты как возвратный тиф…
— Ну… отец сказал, чтобы ты с ней хотя бы поздоровался, — пролепетал Артём робко.
— Я сейчас с тобой поздороваюсь, если не свалишь отсюда! — Максим резко сел.
Артём посыл понял и тотчас ушёл. Но настроение, и без того отвратительное, всё же сумел испортить ещё больше, хотя, казалось бы, куда уж хуже.
Однако какая наглость! Отец совсем оборзел! Здороваться с этой! Может, ещё приветственный танец с флажками сплясать? Или облобызать душевно, этак по-брежневски? Брр…
В коридоре, за дверью послышалась возня: шаги, голоса, шебуршание пакетов. Максим скривился так, будто этот негромкий, в общем-то, шум, разрывал ему голову.
— Направо наша спальня и комната Артёма. — Голос матери звучал громко и неестественно, словно у чересчур старательной ученицы в самодеятельной сценке школьного драмкружка. — Налево — комната Максима, это старший сын, ты позже с ним познакомишься. Ну и вот эта дверь — теперь твоя комната. Аня, наша горничная, всё уже подготовила. Так что располагайся, обустраивайся, ну и отдыхай…
1
System Of A Down «Lonely Day».