Любовь по обмену

С первого этажа доносится звук телевизора и мамин голос с кухни. Мне становится не по себе. Если папа поднимется, ему вряд ли понравится, что мы с Джастином находимся в ванной комнате вместе, да еще и в таком виде. Честно — я в этой пижаме даже перед братом стеснялась появляться.

Чистим.

Еще немного, и мои десны не выдержат. Это должно уже когда-нибудь закончиться. Не знаю, как там у них, в Америке, но мои русские зубы были чистыми еще пять минут назад. Мы снова синхронно сплевываем, выпрямляемся, и я вижу на губах Джастина легкое подобие улыбки. Мы обмениваемся многозначительными взглядами, и одновременно, как по команде, споласкиваем щетки под напором воды.

Наши кисти нечаянно соприкасаются, и у меня перехватывает дыхание. Нужно бежать. Срочно спасаться бегством. Мамочки…

— Спасибо за компанию. — Говорю торопливо, бросаю щетку в стакан, обхожу его и удаляюсь прочь.

Ужасно хочется обернуться, но я и так знаю, что он смотрит мне вслед. Когда же я все-таки поворачиваю голову и смотрю через плечо, дверь в ванную комнату уже закрыта, и оттуда доносится звук льющейся воды — Джастин решил принять душ.

— Бедный мальчик, — причитает мама, накрывая на стол. Мой рассказ о вечерних приключениях американца стал для нее откровением. — А ведь как хорошо кушал, мне даже жаль было его одергивать. Так и знала, что что-то подобное может случиться.

— Ой, да ладно, не преувеличивайте. — Сидя перед телевизором, отец смотрит на часы. — Он ведь мужик. Подумаешь, вырвало.

— Он также сказал, — замечаю я, наливая чай в свою любимую кружку с зайцем.

— Вот. Мужик! — Кивает папа, не отрываясь от экрана.

— Доброе утро, сэр. — Вдруг раздается со стороны лестницы.

Мы все оборачиваемся.

— О, Джастин, гуд монин, сынок. — Улыбается папа.

— Гуд монинг, — вторит мама.

А у меня глаза на лоб лезут. Парень уже успел переодеться в джинсы, белую футболку, толстовку и даже, кажется, причесался — его волосы все так же взлохмачены, но теперь уже в другую сторону и более креативно.

— Как тебе спалось? — Спрашивает мама на английском.

И я замечаю у нее на столе листок с русской транскрипцией нужного предложения. Подготовилась. Только вот, как она собирается понять ответ?

— Все хорошо, мэм. Спасибо. — Джастин показывает «палец вверх» и немного теряется между кухней и гостиной.

— Садись, позавтракаем. — Приветливо указываю ему на стул.

— Эм… — В его глазах мелькает паника.

— У нас есть хлопья, — улыбаюсь я. — Если вдруг тебе хочется чего-то привычного.

Его взгляд продолжает блуждать в растерянности по комнате.

— О, это английская премьер-лига, сэр? — Зрачки американца расширяются.

Папа, кажется, даже разобрал в его речи несколько знакомых слов.

— Э… — Поймав взгляд американца, устремленный на экран, он кивает. — Да-да, Манчестер Юнайтед — Ливерпуль. — Хлопает по дивану рядом с собой. — Ты, садись-садись. — Поворачивается к нам. — Девочки, тащите все сюда.

Джастин садится рядом с папой, и они оба с неподдельным интересом начинают наблюдать за происходящим на зеленом поле.

Мама вздыхает. И я понимаю, о чем она сейчас думает. С тех пор, как отец со Степой поссорились, футбол стал в этой семье запретной темой.

— Кофе, — говорю я, ставя на журнальный столик чашку с тарелкой. — И пирог. — Не придумала лучше названия для манника.

— Спасибо, — бормочет американец, не отрываясь от телевизора.

Им с папой явно хочется обменяться мнениями по поводу происходящего на поле, они периодически переглядываются, взмахивают руками, но объясниться не могут — языковой барьер. Мы с мамой пьем чай и молча наблюдаем за ними. Кажется, Джастину нравится манник. Я тревожно смотрю на часы и все еще не знаю, чего ожидать от этого дня.

— Нужно ехать, а то опоздаем. — Наконец, говорит отец и встает. — Буду ждать вас в машине.

— Хорошо.

Когда он выходит, мы все начинаем собираться. Я накидываю ветровку, беру сумку и спрашиваю Джастина:

— Ты взял документы? — Ему ведь нужно оформиться сегодня в Университете.

— Угу. — Бросает он, проходя мимо.

— Мой отец отвезет нас.

Он надевает кроссовки и поворачивается ко мне.

— А ты сама разве не водишь автомобиль?

— Я? — Пожимаю плечами. — Нет. Мне вообще нравится ходить пешком и любоваться природой.

— Пешком? — На его лице написано недоумение.

— Да. — Улыбаюсь. — Отсюда недалеко, я обычно добираюсь до места учебы минут за двадцать.

— Оу. — Выпячивает губу и кивает, хотя явно скептически отнесся к услышанному.

Правильно, чем здесь любоваться, в России?

Мы выходим, мама закрывает дом на ключ. Дружно садимся в машину.

— Первый день в Универе. — Бодро говорит отец, глядя в зеркало заднего вида на Джастина, лениво разлегшегося на сидении. — Тебе понравится, вот увидишь.

— Что он сказал? — Спрашивает гость.

Отрываюсь от созерцания осени за окном:

— Что ты быстро освоишься на новом месте.

— Угу. — И Джастин тоже утыкается лицом в стекло, за которым резкий порыв ветра срывает листья с деревьев, и те разлетаются по воздуху в разные стороны.

— Ну, удачи, ребята! — Бросают родители нам на прощание.

— Спасибо, — отвечаю, закрывая дверцу.

А Джастин, кажется, их уже не слышит. Он сосредоточенно разглядывает все вокруг: дома, улицы, людей, птиц на тротуаре.

— Ну, ты готов? — Тереблю ремень сумки.

Американец перестает вращать головой по сторонам и смотрит теперь вслед удаляющейся машине моего отца.

— Да. — Кивает он и убирает руки в карманы. — Тебе счастливо отучиться, а я пошел.

— Что? — Судорожно сглатываю я.

Мимо нас проходят группы студентов, спешащих на пары.

Американец хмурится, пинает носком кроссовка желтый лист:

— Пойду, посмотрю достопримечательности.

Я набираю в грудь больше воздуха.

— Ты не пойдешь со мной в Университет?

— Нет. — Кривоватая ухмылка, очевидно призванная выглядеть, как улыбка, выдает его нервозное состояние. — Скажешь им, чтобы отправляли меня домой, потому что учиться здесь я не собираюсь. Ясно?

Стою на краю дороги и ошарашенно хлопаю ресницами. Хотя, чего удивляться? Он предупреждал меня об этом, как только приехал.

— Счастливо, Зоуи.

— Но… — Осекаюсь, когда он поворачивается на пятках и уже шагает в противоположную сторону. — Ты же потеряешься…

— Не переживай, у меня есть записка с адресом, — отвечает он, не оглядываясь, и ускоряет шаг.

А я так и стою, растерянно наблюдая, как он закуривает, выпускает струю дыма изо рта и быстро исчезает за углом здания. Меня начинает знобить, а внутри все сжимается от предчувствия надвигающихся неприятностей.

Через пару минут я, все-таки, отхожу от замороженного состояния и бреду вдоль главного здания универа. Смотрю по сторонам в надежде увидеть высокую фигуру в темной толстовке и облаке из сигаретного дыма. Но среди десятков студентов, разгуливающих между корпусами, так и не нахожу нужного.

Смылся.

Вот же дурень. Он все еще на американском номере, который я не знаю. И мы даже не успели приобрести ему местную симку. Не представляю, что он будет делать один в незнакомом городе. В чужой стране. Дурень! Самоубийца!

И почему я чувствую сейчас себя виноватой?

Прячу руки в карманы и плетусь в здание, не отрывая ног от асфальта. Мне нужно посоветоваться с ребятами. Они обязательно что-нибудь подскажут. Как теперь поступить? Как объяснить случившееся руководству? Родителям?

Смотрю на круглые часы, висящие на стене в фойе. Пятнадцать минут до пары. Тяжело выдыхаю и обвожу глазами первый этаж. Кажется, мне налево. Через пару минут блуждания по коридорам нахожу, наконец, нужную аудиторию и вхожу.

Наши, как обычно, рассредоточились на могучие кучки и болтают каждый о своем. Мажорики возле окна громко обсуждают вчерашние гонки за городом, их девушки (наша «элита») во главе с Викой Старыгиной шепчутся о чем-то необычайно интересном — о какой-нибудь новой сплетне, разумеется. Остальные рассредоточились по аудитории и уткнулись носами в свои гаджеты.