Чаша любви

— Мы ведь прекрасно проводили время вместе.

— Не то слово.

— Отчего же не предположить, что на такой основе возникнет серьёзное чувство?

— Ох, чувство, — произнесла Клоуэнс. — У меня оно к тебе есть. Но не в том смысле... — она пыталась подобрать слово получше.

— У тебя ко мне родственное чувство, да?

— Нет... — она смущенно рассмеялась. — Не совсем.

— Более-менее родственное?

— Нет, другое чувство.

— В таком случае, я наберусь смелости и зайду завтра.

— Заходи. Буду только рада. Моим родителям будет приятно.

Они сидели в библиотеке, где им вряд ли помешают. Том надел бархатный серый сюртук с широкими лацканами и жилет более тёмного тона с перламутровыми пуговицами, жёлтые плисовые бриджи и лакированные туфли. Свет падал на длинные тёмные волосы, связанные сзади в хвост. У него была плохая кожа, белые неровные зубы; но от него веяло надёжностью, он явно заслуживал доверия.

— Теперь, когда мать больше не нуждается в моей помощи, — сказал Том, — я могу приезжать сюда почаще.

— Том, я искренне тебе сочувствую. Поверь, я могла бы полюбить тебя уже за то, что минувшее лето ты провёл с ней, а не со мной.

— Уже прогресс. Хочу лишь сказать, что за исключением юридического обучения, меня больше ничто не связывает с Лондоном. Отец переживёт что угодно, с его-то чувством собственного достоинства он преодолеет тяжесть утраты. Буду рад по возможности приезжать в Корнуолл, не просто чтобы сбежать из нежеланного дома, но хочется надеяться, что нечто желанное из Корнуолла хотя бы маячит на горизонте. Погоди, дорогая, пока ты не возразила, я знаю, ты мне отказала, и прекрасно понимаю, что ты не станешь играть чувствами мужчины. Иными словами, нет — значит нет. Но существуют различные степени отказа, если осмелюсь так выразиться. Первая степень отказа заключается в том, что ты совершенно меня не выносишь, при виде меня у тебя мурашки бегут по телу, и если только я не настолько туп, чтобы понять намёк, то должен немедленно покинуть эту комнату, дом и никогда не возвращаться. Вторая степень — когда ты видишь во мне человека, мужчину, личность приблизительно своего возраста, с которым можно приятно провести время, который обладает хорошими манерами и чувством такта, приемлем в качестве спутника и порой даже друга; но сама его личность тебя не интересует. Третья степень отказа означает, что ты испытываешь ко мне некоторый интерес и влечение, с радостью думаешь о встрече со мной, что жизнь вмиг преображается, когда я рядом; но когда-нибудь жизненная искра, заряд электричества и энергии превратит симпатию в любовь, пока отсутствующую... Как ты оцениваешь свои чувства?

— Том, ты станешь умнейшим юристом, — сказала Клоуэнс.

— Благодарю. Я твёдно намерен им и стать. Так ответь мне, поскольку ты искренняя девушка, ты поместила меня в третью категорию?

Клоуэнс молчала.

— Так в третью? — допытывался Том.

— Том, ну конечно же, в третью!

— Значит, мои будущие поездки имеют смысл.

— Может, ты встретишь кого-нибудь в Лондоне.

— Может быть. Я не собираюсь становиться затворником по твоей вине; но вряд ли мне удастся найти такую, которая может тягаться с тобой.

— Тебе не кажется, что уже пора сменить тему разговора?

— Вовсе нет; тема очень приятная, пусть даже её основная цель потерпела неудачу.

— В котором часу ты придёшь завтра?

— Когда пожелаешь.

— В одиннадцать не слишком рано? Тогда я не буду кататься по пляжу до твоего прихода.

— Было бы замечательно.

— Холодная погода ещё долго продлится. Я подготовлю тебе лошадь. Мы успеем покататься до начала прилива и вернёмся к обеду.

— Клоуэнс...

— Да?

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.

— Ты только что об этом сказал.

— Но при этом не стану от расстройства подаваться в армию, как Джереми.

— Кто сказал тебе такое?

— Валентин.

— Очень странно...

— Что странно?

— Да так.

— Учитывая воодушевление оттого, что я вхожу в третью категорию, — продолжил Том, — я намерен добиваться своей цели. Заранее предупреждаю, я очень настойчив. Чуть с ума не свёл свою няньку.

— Получается, отказов ты не принимаешь?

— Совершенно верно.

Клоуэнс наклонилась, чтобы подкинуть угля в камин, но Том оказался проворнее и опередил её.

— Ох, Том, — произнесла она.

— Хорошо, отлично, звучит уже славно.

— Я почти жалею, что не сказала «да». Жизнь стала бы для меня куда проще, не такой противной и гадкой.

— Почему же гадкой?

— Есть немного. Пока что. Может, потом...

— Дам тебе время подумать, — ответил Том напоследок.

В конце января замерзла Темза: такой суровой зимы не было уже несколько лет. Союзники перешли границу Франции — казалось, они вот-вот войдут в Париж. Первого февраля немцы под командованием Блюхера взяли Ля-Ротьер, а позже к ним присоединились русские, одержавшие решающую победу над французами. Однако Веллингтон, узнавший о намерениях союзных войск, остался недоволен: он считал, что армия слишком измотана. И оказался прав. Проявив свой прежний гений, Наполеон собрал войска, в основном из юных и неопытных, и разбил сначала Блюхера, одержав четыре победы подряд, а заодно уничтожил и русскую дивизию.

И пока те отступали, он направил свои измотанные отряды против двух других немецких и русских армий, смёл их с пути и столкнулся с принцем Шварценбергским, с грациозной осторожностью приближавшимся к Парижу. Австрийцы растеряли всю свою грациозность и поспешно ретировались, к концу месяца подписав в предгорьях Вогезов ещё один сепаратный мир.

А в Голландии Джереми, не знавший о благородной роли, сыгранной Первым батальоном его полка на реке Адур во Франции, проходил боевое крещение вместе со Вторым батальоном. Они без потерь вытеснили французов из Мерксема и, выждав несколько дней, двинулись на Антверпен. Позиция англичан позволила увидеть французский флот, запертый льдами в бухте у города, и идея обстрелять его с выигрышной позиции казалась весьма перспективной.

Однажды они с удивлением узнали о приезде Уильяма, герцога Кларенса, брата принца-регента. Он приехал для наблюдения за боевыми действиями, но, к несчастью, попал под ответный французский обстрел. Не показав ни тени страха, герцог продолжал наблюдать за происходящим, сидя верхом, пока пуля не пробила полу его шинели. Капитана Лава, командовавшего обстрелом, снесло с лошади, впрочем, он почти не пострадал, но караульного рядом с ним убило, а ещё троих серьёзно ранило.

Несмотря на то, что стычка под Мерксемом была небольшой, Джереми впервые увидел, какой кошмар чинит пушечное ядро. Кровь и обломки костей, солдат, держащийся за плечо, ниже которого нет руки, другой, корчащийся на земле в луже крови и рвоты. Но лошадь Лава стала последней каплей. Джереми отошёл на несколько шагов, и его стошнило в кусты.

— Да на тебе лица нет, Полдарк, — усмехнулся лейтенант Бартон.

— Нет-нет, — Джереми резко распрямился и прикрыл рот рукой, — мне это доставляет удовольствие.

Обе стороны прекратили обстрел, как будто по взаимному соглашению, и за этим последовало затишье, во время которого строились укрепления и переносились батареи. Бомбардировку кораблей признали неудачной идеей, потому они были слишком мелкой целью, а пушечные ядра рикошетили от толстого льда, не нанося никакого ущерба. Тогда вместо этого они начали обстреливать Антверпен, чтобы нанести максимальный урон прежде, чем войска отправятся на штурм.

Эта канонада продолжалась несколько дней, а ответный огонь французов не причинил особого ущерба. Армия ждала приказа о наступлении, но его так и не отдали. Наоборот, им велели отступать к Оденбаху, где они останавливались за несколько дней до этого. Капитан Лав объяснил, что немцы под командованием фон Бюлова получили приказ двигаться на юг и обогнуть Антверпен: это была часть некоего большого плана, правда, кому именно принадлежал этот план, осталось загадкой. Остались позади и русские казачьи отряды: угрожающего вида мужчины на косматых лошадёнках, в накидках из овчины, с длинными пиками и неряшливыми бородами. Они соблюдали определённую дисциплину, которая, впрочем, грозилась быстро исчезнуть при первом же запахе поживы и грабежа.