Страница 2 из 12
А пока я, раздавленная оскорблением, брела по Испании, мой уже бывший муж приехал в дом и вывез все свои вещи, – даже фирменную кухонную плиту. Покидая дом, он запостил сообщеньице в Фейсбуке для наших общих знакомых: «НАКОНЕЦ свободен».
Когда я в конце июля вернулась домой, он был затоплен. Вскоре после моего отъезда прорвало канализацию, она поднялась из подвала, пропитала ковры, да так и встретила меня. Дом был пуст без хозяйского глаза.
Плесень из зловонной канализации захватила весь дом, подвал прогнил насквозь. Эта гниль так отвечала моему внутреннему состоянию, что хоть смейся. Но я разрыдалась.
Почему жизнь так обернулась? Все, чему я посвятила последние тридцать два года, рухнуло в одночасье. Сердце нашего домашнего очага не билось, фундамент прогнил, как труп, обреченный догорать в печи крематория.
Благодарю Бога за двух моих взрослых дочерей – Соню и Сабрину. Они были посланы Богом, чтобы собрать нашу семью из осколков.
Я выкинула последнюю ниточку от сгнившего ковра и рассохшуюся мебель и только лишь принялась намыливать руки, как вдруг поняла, как закончу мою книгу. Мне казалось, что я пишу ее целую вечность – осталось ли во мне что-то от той бодрой оптимистки, какой я была какой-то год назад?
И вот в конце сентября я снова там, откуда начался мой путь. Четыре месяца после развода, сто километров до дома Патрика в Колорадо. И когда мне предложили поведать тысячной аудитории о моем самоотверженном путешествии по Испании, я не испытала ни радости, ни восторга – нервы в лохмотьях, сердце разбито, глаза всякую минуту на мокром месте.
Соня предложила поехать со мной в Денвер. Дело в том, что Соня и Сабрина, окончив университет, стали полноправными партнерами моих мероприятий: организовывали музыкальное сопровождение и транспорт. На сей раз была Сонина очередь.
Стоило нам приземлиться в Денвере, как события последних двух лет накрыли меня гигантской волной – смерть отца и брата, разрыв с мужем, двойной поход по Камино де Сантьяго и в финале этот нежданный, нежеланный развод… Мы еще не успели арендовать машину, а мое лицо уже стало мокрым от безудержных слез.
По пути в гостиницу мои горестные всхлипывания от непереносимой душевной боли перешли в стоны, и я снова зашлась в рыданиях. Никогда со мной такого не было. Поверьте, румынская кровь в моих жилых не раз и не два в жизни толкала меня на душераздирающие сцены. Но на этот раз я превзошла себя!
Как только мы зарегистрировались в гостинице, Соня заставила меня прилечь на кровать и задернула занавески. Она положила мне на голову мокрое полотенце и вышла за дверь. Такая чувствительная девочка – при виде моего состояния сама чуть не плакала.
Она захотела побыть одна – ведь ей было так тяжело видеть мое состояние. Я была не против. Прежде чем выйти за дверь, Соня предложила отвезти меня в больницу.
Я по привычке стала отказываться. Впрочем, на этот раз сама не знала, чего хочу, и это пугало. Раньше, когда я сильно нервничала, то всегда умела собрать волю в кулак. А тут – не могла.
– Какая больница? У меня выступление вечером, – возразила я. – Нет, все-таки, наверное, надо ехать – я же не смогу говорить. Не знаю. Пожалуйста, реши за меня.
– Ладно, у нас еще есть время, – ответила Соня, оставляя меня одну в темной комнате. – Сейчас только два часа дня, так что до семи можешь лежать и молчать. Подождем. Вдруг наши молитвы будут услышаны?
Понемногу я начала успокаиваться. Нужно встать с постели и приниматься за дела. Надо собраться с силами. Но как?
Тут в комнату вошла Соня и осторожно потрясла меня за плечо. Она выглядела печальной и испуганной. Мой нервный срыв значил для нее слишком много. Она и так довольно натерпелась. Я знала, что не имею права оставлять ее одну.
– Мамочка, тебе не лучше? – спросила она одной лишь ей свойственным нежным и сострадательным тоном.
Я лишь простонала в ответ. Всем моим существом желала ответить: «Да, я в порядке. Что-то сегодня расклеилась. Но ничего. Я уже как огурчик. Забудь про мою слабость. Ну, пожалуйста».
– Надеюсь, – честно ответила я.
Вдруг зазвонил Сонин телефон. Звонила моя Сабрина. Похоже, что, пока я отдыхала, Соня поспешила позвонить ей.
Соня протянула мне трубку:
– Горошинка хочет с тобой поговорить.
– Привет, Горошинка, – сказала я.
Голова раскалывалась.
– Мама, послушай. Соня сказала, что у тебя нервный срыв. Понимаю. Ты столько всего пережила, но я от тебя такого никак не ожидала. Давай договоримся. Если я узнаю, что ты в беде, то всю дорогу по Лейк Шор Драйв[4], буду молиться о тебе Леве Марии. Выбирай: или мы прямо сейчас везем тебя в больницу, или ты едешь в Париж. У тебя две минуты.
От такого предложения я буквально лишилась дара речи.
– Что тебе терять, мама? – продолжала Сабрина. – Ты и так уже все потеряла. Послушай моего совета, езжай в Париж. Я поеду с тобой. Я тоже хочу начать все заново. Что скажешь?
Я молчала. Дышала в трубку и обдумывала эту сумасбродную, несуразную, свалившуюся как снег на голову идею. Словно на меня вылили ушат ледяной воды.
Минуту назад я не могла увидеть краешка кровати, на которой лежала.
И вдруг – Париж.
Будто очнувшись после кошмара, я подумала: «Какая разница, где страдать – здесь или в Париже. Верно?»
И я без колебаний согласилась:
– Так и быть, Сабрина. Твоя взяла. Едем в Париж. Как только, так сразу. Отчего не попробовать?
Засиял свет в конце тоннеля. Господь сподобил меня сделать единственный нужный мне в ту минуту шаг.
Я встала и умылась. Вечером смогу выйти на сцену и обратиться к людям. Может, расскажу, что произошло. Камино исцелял, но путь исцеления еще не пройден до конца. Я могла бы рассказать, что все-таки развелась, хотя и надеялась, что все обернется к лучшему. Я хотела донести до них истину, ведомую только мне.
Еще я могла рассказать, что еду в Париж. И рассказала.
Почему Франция?
Не успели мы с Сабриной решить переехать в Париж, как все завертелось. Париж манил, будто оазис в пустыне моей истерзанной души. Тридцать пять лет назад я жила в Париже, когда училась в местном университете по программе международного обмена. Тогда я познакомилась с замечательными людьми, которые стали моими друзьями на всю жизнь.
Но еще до того Франция стала моей духовной родиной. За год до того, как я приехала туда учиться, когда еще работала стюардессой, меня повлекло на юг Франции, в город Экс-ан-Прованс.
Тогда меня привела туда внутренняя духовная потребность. У меня была сильная духовная связь с Божественной женственностью Франции. Эта земля дарила мне душевный покой в море расстроенных чувств и полного одиночества.
В двадцать один год я уволилась с работы и переехала в Экс. В кармане у меня лежали пятьсот долларов и бумажка с адресом, который дал мой коллега. С ним я случайно познакомилась несколько недель назад.
Через четыре месяца после приезда меня свалил недуг. Канун Рождества для меня обернулся острым приступом аппендицита и инфекционным воспалением почек. Более чем достаточно.
Приютившая меня семья отвезла постоялицу в больницу Они поднялись на второй этаж позвать меня выпить с ними по случаю праздника, и увидели, что я лежу без сознания на полу своей комнатенки. Мне вовремя удалили лопнувший аппендикс, и я девятнадцать дней провалялась в больнице. Вместе со мной в палате лежала столетняя старуха Меме (французы произносят Меймей – «бабушка»). Она страдала старческим слабоумием, и под Рождество сломала ногу.
Меня она не замечала, но, скованная гипсом, все время болтала о ангелах, своей семье, давно почившем муже, давних обидчиках, призраках и духах – то есть обо всем, что только взбредет в голову. Слушая бессвязные речи Меме, я подтянула свой французский – правда с подозрительным провинциальным оттенком.
4
Лейк Шор Драйв – шоссе вдоль озера Мичиган в Чикаго. Прим. перев.