Страница 20 из 30
– Больше он к вам не заходил?
– Нет… Но я слышала, как он ходил возле вагончика.
– Татьяна Львовна, а когда вы узнали, что он…
– Я чувствовала, что-то случилось, но поняла до конца, когда нашли… Виктора.
Она уткнулась в одеяло, сдерживая плач, её грудь то поднималась, то опускалась, и Крюку стало неудобно сидеть, задавать вопросы этой женщине.
Он хотел сопоставить то, что услышал сейчас о Ляхове, с уже известным и не мог: так это запутывало такое простое поначалу дело, и он понимал, что если попытается докопаться до истины, то потеряется в этих поисках…
– Виктор хотел извиниться перед всеми, начать жить иначе, – сказала Татьяна Львовна после паузы. – Он хотел признаться в своих махинациях и мастера. Говорил, что не тот опасен, кто грешит на виду, а тот, кто втайне и кто, осуждая грех, постоянно соблазняется им. Он Коробова называл лжеправедником. Он не любил студента за его послушность..
– А Зотова – за непокорность, – вставил Крюк и пожалел об этом.
– Вы не поймёте, – сказала Татьяна Львовна с болью в голосе. – Его никто не хочет понять…
– Я понимаю, Татьяна Львовна, вам тяжело сейчас: Ляхов, муж…
– Муж?.. У меня нет мужа.
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Крюк.
– Двадцать четыре.
– Татьяна Львовна, сейчас вертолёт будет, если хотите, вы можете попрощаться с мужем.
– Нет, – твёрдо сказала она. – Если вы хотите мне сделать добро, разрешите увидеть Виктора…
– Хорошо.
С тяжёлым сердцем возвращался к Мокину следователь Крюк.
С какой-то непонятной для самого себя виной перед этой женщиной.
Из объяснения Мокина Устина Евсеевича, 1945 года рождения:
«Я узнал о своей жене и Ляхове несколько недель назад. Ляхова ненавидел, но не думал, что убью его. Сначала я хотел уйти от жены, но не смог. Я узнал о Ляхове, потому что она называла его имя во сне. С Ляховым больше работать не мог, хотел уйти с буровой, но решил подождать, пока он уедет в Сирию, так как я привык к бригаде. Перед отъездом хотел поговорить с ним, предупредить, чтобы не вздумал возвращаться… В тот вечер я видел, как Ляхов пошёл к моей жене. И до конца смены думал лишь об одном, чтобы он никуда не ушёл, чтобы я встретил его у жены… Когда освободился, пошёл туда, но Ляхова не застал. Ударил жену. Пошёл к себе в вагончик, лёг, но спать не мог.
Проснулся Зотов, стал рассказывать про свой сон, глухаря, которого он увидел во сне, взял винтовку и вышел. Скоро вернулся, сказал, что никакого глухаря не оказалось, заснул. Я оделся, прихватил винтовку…
Я не собирался убивать Ляхова и объяснить, почему взял винтовку, не могу. Я шёл по тайге, было темно, я шёл и никого не думал встретить.
Одному мне было легче, чем в вагончике и на людях. Несколько раз обошёл вышку и вдруг увидел Ляхова. Он выходил из конторы. Петухов ему что-то сказал, и Ляхов стал ругаться. Я стоял и думал, что если Ляхов пойдёт в мою сторону, я изобью его. Но он обошёл буровую и стал подниматься на дорогу. Я пошёл к ручью. Сел на берег, сполоснул лицо, попил воды и увидел Ляхова. Он шёл в мою сторону. Я видел, как он нагнулся, долго пил. Я сидел рядом, метрах в пяти, но он не видел меня. Напившись, поднялся, пошёл вдоль ручья, перепрыгнул его и исчез, я пошёл следом и вдруг увидел его снова. И он тоже увидел.
Я вскинул винтовку. «Женька!» – крикнул он. Я выстрелил и промазал, хотя было очень близко. «Не надо!» – крикнул он, но я выстрелил второй раз, и он упал, пополз ко мне, шепча: «Не надо», – потом сорвался со склона… Когда я подошёл, он был мёртв. Вернулся на буровую, зашёл к ребятам. Хотел сразу сказать, что убил, но никто не спросил, что со мной случилось. Я не стал говорить. Потом ждал, когда его найдут, мне нужно было успеть поговорить с женой… Я многое понял, главное, что она меня никогда не полюбит… Записано с моих слов девятого сентября и мною подписано. Устин Евсеевич Мокин».
Автобус выбрался на грунтовку, когда над буровой появился вертолёт. Коробов подумал, что сейчас тот заберёт Устина, лейтенанта, труп Ляхова, понесёт свой груз в посёлок, с каждым мгновением удаляясь не только в пространстве, но и во времени, и каждое это мгновение будет постепенно отдалять пережитое, стирать в памяти неприятное, излечивать от непонятных угрызений совести, и скоро исчезнет и эта непонятная вина за равнодушие к живому и мёртвому…
Он посмотрел на Татьяну.
Та сидела, прижавшись лицом к стеклу, неподвижными глазами вглядываясь в осеннюю тайгу.
Студент завертел головой, толкнул сидящего рядом Лёшу-Правдоискателя, прошептал:
– Надо было остаться…
– Без нас справятся, – так же тихо ответил Правдоискатель. – Там Петухов, мужики… По-людски-то надо бы…
Анатолий отвернулся, искоса взглянул на Татьяну Львовну. Он жалел её и не понимал.
Устина ему тоже было жалко.
И Ляхова.
Выходило, что всех ему жалко, и он понимал, что это неправильно, но ничего не мог с собой поделать.
Так, молча, думая каждый о своём, проехали полдороги. Поднялись на крутой изгиб, разрезающий скалу. Отсюда было видно далеко-далеко. Была видна тайга, широкая лента Ангары и дальняя сопка, за которую уходила железная дорога и где был их посёлок, их дом. И опять увидели вертолёт, беззвучно улетавший к сопке.
Коробов прошёл вперёд к двери, достал папиросы. Закурили и остальные, разгоняя дым рукой, поглядывая на Татьяну Львовну…
На станции сбросили рюкзаки в угол, до поезда оставалось два часа и все молча пошли в ресторан. Лишь Татьяна Львовна с автобуса не пошла со всеми, а по деревянным тротуарам стала спускаться от станции в ту сторону, где виднелась река. Каждый проводил её взглядом, и каждый подумал одно и то же. И только Коробов, ни к кому не обращаясь, произнёс:
– Надо было бы приглядеть за ней, мало ли…
И Лёша-Правдоискатель, ни слова не говоря, пошёл следом.
…Лёши не было долго. Стали собираться уже к поезду, когда, наконец, он пришёл.
– Нет её нигде, – сказал он. – Значит, так и надо, значит, зачем же мешать…
– Иди ты… со своей философией, – не выдержал Коробов, и Цыганок тоже покачал головой:
– Не прав ты, Алексей, может, ей помочь нужно было. В горе человеку человек нужен…
Правдоискатель обиделся:
– Я, что ли не понимаю… Только некоторым в одиночестве лучше…
Не сговариваясь прошли в ресторан, заказали по сто граммов.
Выпили молча, не чокаясь.
За помин одной и за спасение другой души.
…На полустанке Сосновка было пустынно. Светились несколько далёких окон да фонари на главной улице. На перроне, кроме дежурного, виднелась тонкая девичья фигурка.
– Люба! – крикнул Анатолий, спускаясь по ступенькам.
Он помахал рукой, и девушка в ответ помахала и пошла вслед за вагоном.
Не ожидая, пока поезд остановится, Анатолий спрыгнул на перрон, обнял худенькие плечи, вдохнул пряный запах волос.
– Я по тебе соскучился, – прошептал он.
Не стесняясь подходивших мужиков, она обняла его за шею, поцеловала, и, взявшись за руки, они побежали вперёд.
– Я тебя каждый день ждала, – прошептала она…
– Нас-то уже отвстречались, – сказал Лёша, глядя им вслед.
Пройдя площадку перед переездом, стали расходиться.
Махнул рукой Женька, подался к себе в общежитие.
Потом свернул Цыганок. Стукнул в маленькое окно покосившегося белёного домика, куда четыре года назад попросился на ночлег, да так и остался. В окне показалось женское лицо и исчезло, звякнул крючок, и Цыганок вошёл в настоявшееся тепло.
– Не ждали, – широко улыбаясь, сказал он, сбрасывая рюкзак и стягивая грязные сапоги.
– Ждала, Ванечка. Умывайся, я тебе сейчас щей налью…
Правдоискателя его дом встретил тёмными окнами. Прежде чем подняться на крыльцо, он обошёл его, поправил выпавшую из отверстия в завалинке тряпку, потом стукнул петлёй по скобе. В доме было тихо, и он стукнул посильнее. Послышались шаги, завизжала дверь в сени, потом звонкий голос жены спросил: