Партион

— Трава густая. Солнце высоко. А ты моя жена, которую я имею целовать вот когда захочу, — слегка прикусывая меня за губу, ответил он.

— Опять? Я думала, что ты уже избавился от этой привычки.

— Это не привычка. Ты в последнее время только обо мне думала, а не о чём-то другом. Так и не было повода о себе напоминать. А сейчас ты думаешь «о других». И это при том, что я тебя просто поцеловать хочу, а не юбку задрать.

— Пошло как-то прозвучало.

— Пошло будет когда я это сделаю, — хмыкнул он, грубовато целуя меня в губы. После этого его привлекла прядь волос, что выбилась из моей косы. — Как этот цвет у вас называется? Солнечный?

— Рыжий.

— Рыжий. Надо род так обозвать. Сразу понятно будет откуда чей.

— Чего?

— Для детей и потомков, — ответил он, заваливаясь в траву. — Вряд ли из нашего рода дети будут уходить. Он большим будет. Сильный род — это хорошо.

— Как скажешь, — ответила я.

— Арина, мы завтра дальше в путь поедем.

— Хорошо, — кладя голову ему на грудь, согласилась я. Светило солнце, жужжали пчёлы. Ветер шуршал травой. Было так спокойно и хорошо рядом с Гартом, что с трудом верилось, что такое бывает.

— Больше не боишься?

— Не знаю. Начинаю думать о том, что будет, то становиться боязно. А вот так, когда ты рядом, то мне спокойно.

— Так и должно быть, — прошептал он. Наверное, он всё-таки был умнее меня, говоря, что не всё должно быть объяснено. Зачем объяснять, когда можно почувствовать? Как чувствовать солнце и ветер, так можно чувствовать и заботу.

ГЛАВА 13

Мэрта расстроилась, когда узнала, что мы решились на отъезд. Нарн ничего не сказал по этому поводу. Потом Мэрта мне всё-таки шепнула: он надеялся что мы останемся. Но мы не остались. Нарн был удивлён каким стал Гарт. Он никак не ожидал, что тот станет нормальным мужчиной. Интересно было бы узнать, что был за смысл в этой «нормальности». Наверное, что он обзавёлся семьёй с сильным родом, что мог защитить. Голова у него думала, о чём он это отцу доказал. Не вёлся на более сильного. Гарт ни с кого не брал пример. Не подражал. Он сам был по себе. И это вызывало уважение. Хотя у Нарна и Лала с Партом не подражали ему. У каждого из них был свой путь. Это было видно. Они уйдут, но оставалась надежда, что кто-то захочет вернуться.

И вот опять мы в телеге едем под ярким солнцем по извилистым грунтовым дорожкам. А я начала ощущать себя уже беременной. Появился живот. Стало сложнее переносить поездку. Меня раздражала эта тряска, раздражала дорога. Хотелось уже наконец добраться хоть куда-нибудь и там обосноваться. Я начала понимать, что хочу свою кухню, комнату с мягкой кроватью, а не жестки матрас из соломы. А мы всё ехали и ехали. Конца и края не было этому пути. Я ловила себя на мысли, что вот-вот расплачусь. А через две недели пути действительно стала плакать почти каждый вечер. Я уходила куда-нибудь в сторону от стоянки и ревела. Мне было жалко себя. Жалко свою жизнь. Вновь появились мысли, что вот там, на Земле, Денис сейчас живёт хорошо. Он ходит по чистым улицам. Смотрит по вечерам фильмы, читает книги, а я трясусь в повозке.

— Что случилось? — спросил меня Гарт, находя около ручья.

— Я уже иду, — быстро вытирая слёзы, ответила я.

— Я тебя не зову, а спрашиваю, что случилось, — довольно резко ответил он. — Это надо ещё так забраться было! Тут одни ветки и камни скользкие. Ты о себе совсем не думаешь?

— Мне показалось здесь хорошее место, — ответила я. — Тут бревно есть, которое нависает над водой. Можно ногами болтать в воде.

— Рядом с нашей стоянкой есть камень большой. Вот села бы на него и болтала ногами. А тут поскользнуться легко.

— Мне показалось, что тут идеальное место.

— Чтоб убиться, — проворчал Гарт, но всё-таки пробрался ко мне и сел рядом. — Так чего ревём?

— Устала.

— Давай отдохнём денёк.

— Нет. Лучше сразу поехать, — и тут меня прорвало. Я и не думала, что так плакать умею. — Это из-за беременности. Так грустно и...

— И...

Ну сам просил. Я вывалила всё, что меня так обижало в последнее время. Гарт слушал молча. А я ему зачем-то вещала про тарелки и кастрюли, которые так хотелось иметь на кухне. Рассказывала, как мне телега надоела. И трястись в ней тяжело. И много чего я ему наговорила. Гарт слушал молча. Я же всё говорила и про то, что устала от кочевой жизни. Что нет настроения даже целоваться с ним, а по вечерам так грустно и тоскливо, что хоть вой.

— Мы можем задержаться в каком-нибудь городе. Дождёмся, когда ты родишь, а после этого продолжим путь дальше, — сказал Гарт после некоторого молчания.

— Не надо. Это пройдёт. Я уже даже успокоилась немного.

— Арина, ты ошибаешься. Думаешь, что мы приедем на место, а там всё сразу наладиться. Но это не так. Там придётся всё строить с нуля. У нас там не будет дома. Его для начала надо построить. Потом уже и мебель сделать. А уж обустройство дома нас будет занимать тогда в самую последнюю очередь. Там понадобятся все силы. А откуда у тебя будут силы, если ты уже сейчас нос повесила и смысл теряешь? Это плохо. Неправильно.

— Ты не говорил, что мы едем в поле.

— Там не поле. Долина, камни. Полей мало. Больше камней и редкого леса. Города как-такого нет. Дома разбросаны на некотором отдалении друг от друга. Люди, что там оседают, редко уезжают из домов. Молодёжь уходит, а их отцы и матери остаются. Поэтому нам придётся там сначала всё начать, — сказал Гарт. — Давай поживём пару месяцев в городе. Ты успокоишься. Родишь. А потом поедем дальше.