Партион

 Скорее всего это какая-то местная особенность мутации, которая сказалась на мне. Был же такой случай на одной планете, когда белокожий землянин неожиданно позеленел. Оказалось, что он поцарапался в джунглях. В его кровь попала бактерия, которая стала там развиваться. Она была безвредной, но довольно противной. Выводиться не хотела. Ей понравился организм землянина. В итоге он так и вынужден был ходить с изменённой пигментацией кожи.

 — По всем показателям ты здорова, — вынесла вердикт Валента.

 — Или у нас нет доступных технических средств, чтоб диагностировать причину изменения цвета глаз, или это местная особенность, — ответила я, массируя виски.

 — У местных такое встречается, но редко. Они тогда зовут голубоглазых проклятыми.

 — Я слышала о таком, — ответила я. — Только в чём проклятие заключается, так и не поняла.

 — Не бери в голову. У каждого народа свои верования, которые возникают, если люди не могут что-то объяснить. Как сейчас самочувствие?

 — Лучше. Голова уже проходить начинает. Но это не бактерия. Это вирус. Он живёт в местной ДНКа патрионцев и жителей ещё трёх планет. Передаётся по наследству, реже через кровь. Должен совпасть целый ряд обстоятельств, чтоб человек другой расы мог заболеть. Вирус маскируется в ДНКа. Уничтожить его нельзя. Но и вреда он не приносит. Выявить его можно на двадцать третьей частоте сканера. Побочный эффект — изменение цвета глаз, которое может происходить как временно, так и на постоянной основе, — сказала я. — Он был разработан для адаптации местных жителей к этой планете.

 — Что-нибудь ещё? — спокойно спросила Валента.

 — Нет. Только это, — ответила я, чувствуя сильную усталость.

 — Если появятся ещё какие-то мысли, то сразу ко мне.

 — Хорошо.

 Ничего удивительного не было. Иноземные технологии были порой сильнее наших. Мы уже сталкивались с такими фокусами, когда человек начинал нести бред, рисовать странные графики, потом выяснялось, что он где-то чего-то коснулся, его что-то укусило и это провоцировало передачу данных. Чаще всего человеческий мозг не справлялся с полученной информацией. Он как бы «закипал». Человек сходил с ума.

 Вирус не представлял опасности. Расшифровать его у нас не получится, да и не нужно это. Адаптационные программы, что внедряли в своих колонистов древние расы были не такими важными для людей. Чаще всего они нам не подходили. Или были уже устарелыми. Именно поэтому я и сделала на них акцент, не упоминув, что этот вирус был как носитель информации. Я не хотела попасть в закрытый институт, где меня бы изучали, как подопытную крысу.

 Информация. На неё всегда был спрос. Забытые технологии. Прорывы в области покорения космоса, медицине, языков, понятия мира и вселенной — каждое новое открытие было значимым для человечества и становилось трагедией для одного человека. Для единички, которую кидали на баррикады науки, высасывали все соки и забывали, закрыв в какой-нибудь клинике.

 Я была в такой клинике на практике. Работала с людьми, которые знали, но не могли рассказать. Это страшно. Человек сидит перед тобой с пустым взглядом и слюну пускает, а потом начинает чего-то писать. Много, быстро, так, что чернила в ручки заканчиваются за десять минут. Перед тобой появляется альбом формул, которые ничего не говорят, но которые так важны, а человек вновь угасает. Он опять смотрит в пустоту, пуская слюне, до очерёдного пробуждения. Но там можно было легко защитить диссертацию. Один молодой учёный защитился, предложив прямой метод стимуляции мозга, через мелкие разряды, которые отправлялись напрямую в мозг несчастного. Информация из мозга выходила быстрее. Не приходилось ждать годами, года её носитель сможет её переварить и выдать на свет, для потехи учёным. И пусть, что человек после этого умирал. Считалось, что люди, которые попадали в эти застенки уже не были живыми. Они становились флешками. Дисками, на которые записывалась информация, при этом переставали быть людьми.

 Такой участи для себя я не хотела. Голова продолжала болеть. Знания укладывались рядами, книгами, картинками. Хотелось спать. А потом словно произошёл щелчок и всё прекратилось. Только цвет глаз остался.

ГЛАВА 4

Рена меня уже ждала на площади перед центральным фонтаном. Она сидела на лавочке по-детски болтала ногами и грызла орехи, которые держала в бумажном кульке. Невысокая, черноволосая, на вид ей было около тридцати. Длинная юбка коричневого цвета, вязанная серая кофта, потому что уже начало холодать, на голове короткая косынка, которая лишь прикрывала собранные волосы. Когда я подошла к ней, Рена посмотрела на меня.

 — Что с глазами? — спросила она.

 — Болят с непривычки, — ответила я, невольно поправляя очки с тёмными стёклами.

 — Ну-ну, — она хмыкнула, всем своим видом показывая, что мне не поверила.

 — И что это значит? — спросила я, подсаживаясь к ней.

 — То и значит, — последовал ответ. — Доверие за доверие или так и будем сидеть здесь, да смотреть на то как девчонки с парнями хихикают.

 Напротив стояла компания из двух девушек и трёх ребят, которые о чём-то болтали. От них так и веяло молодостью и желанием жить. Первая любовь, первые отношения, улыбки, прикосновения, которые порой говорят намного больше, чем слова. Я смотрела на них и чувствовала себя старухой. У меня уже было такое с Денисом. Я вспомнила, как краснела, когда наши руки случайно столкнулись на лабораторной или терялась, когда мы вмести оставались после лекции убирать аудиторию. Тогда я чувствовала себя такой косноязычной. Несла какую-то чушь, а он от меня не отставал. Любовь тогда была чистой, искренней. Мы гуляли по вечерам, готовились к экзаменам в библиотеке и не думали о том, как друг друга подставить, чтоб устроиться на более престижное место.

 — Вот, — я сняла очки. Рена довольно хмыкнула.

 — А я так и думала.

 — Что это значит? — вновь пряча глаза за тёмными стёклами, спросила я.

 — Сама знаешь. Или узнаешь, — ответила она. — У меня все в роду проклятые. Кто сильно, кто не так. У меня редко это проклятье появляется.