Человек без селезенки

Когда Кирилл и Илья вышли на крыльцо музея, стало уже почти совсем темно. Стоянка возле входа освещалась несколькими фонарями, и Кирилл увидел уже знакомого субъекта неизвестной национальности, который поджидал их в некотором удалении от Лэнд Крузера (других машин на стоянке не было). Кирилл вопросительно посмотрел на Илью, но тот жестом показал, что опасаться нечего. Между тем, завидя приятелей, мужичок сразу же направился им навстречу.

– Добрый вечер, – произнес он без всякого акцента.

– Здрасьте, – сказал Кирилл.Илья ничего не ответил, только кивнул.

– Вы, я полагаю, человек нездешний? – продолжил мужичок, обращаясь к Кириллу.

– Да, приехал по работе, – ответил Кирилл, пытаясь понять, что же этому нивхи или аину от него надо (версия про японского хиппаря сразу же отпала в связи с тем, что субъект вполне владел русским языком).

– Литературой увлекаетесь, творчеством Антон Палыча?

– Умеренно.

– У меня тут есть одна вещь, хочу вам показать. Это тетрадь самого Чехова, Антон Палыча. Осталась со времен, когда он здесь путешествовал. Он с квартиры-то съехал, а тетрадь в ящике стола забыл…

“Ну вот, – подумал Кирилл с некоторым облегчением. – Теперь все понятно: сейчас он мне будет эту тетрадь втюхивать.”

– Если это действительно чеховская тетрадь, почему же вы ее не сдали в музей? – спросил Кирилл и указал рукой на вывеску с надписью “Музей”, возле которой они все еще стояли.

– Причина очень простая: у музея денег нет, заплатить мне нечем. Я тетрадь продать хочу за хорошую цену, а вы, похоже, разбираетесь…

– А как же я могу знать, что это не подделка? Может, вы сами эту тетрадь и написали?

– Нет, это не я писал, я так красиво писать не могу. Мне даже в третьем классе двойку поставили по сочинению из-за почерка. Вот тут у меня копия одной страницы, осмотрите ее внимательно, сверьте почерк. Посмотрите, а потом мне позвоните, телефон вот здесь, на обратной стороне, – мужичок протянул Кириллу прозрачную папочку с сероватым листком, исписанным твердым ровным почерком.

Кирилл решил не вступать в длинные диалоги, поблагодарил владельца дневника, взял папку и, свернув ее в трубочку, направился к машине, где его уже ждал Илья. Кирилл быстро сел на пассажирское сиденье, Илья сразу же дал газ, и машина, пискнув сцеплением, быстро покинула стоянку. Мужичок же так и остался стоять в полном одиночестве, и даже помахал рукой вслед отъезжающему автомобилю.

– Ну, что он там тебе впарил? – спросил Илья, как только они выехали на центральную улицу.

– Да, собственно, ничего он и не впарил. Просто предложил купить дневник Чехова. Вот страничку дал для ознакомления.

– Ну-ка дай посмотреть.

Кирилл протянул Илье папку, и тот, остановившись на ближайшем светофоре, внимательно разглядел ее содержимое, затем вернул обратно Кириллу.

– Выглядит вполне аутентично, – заключил он. – Знаешь, тут каждый второй утверждает, что Чехов останавливался в избе у его прапрадеда и забыл то ли портки, то ли бритву, то ли рукопись новой пьесы. Если все эти вещи собрать, чемоданов десять наберется. Некоторые и не врут, наверное. Чехов-то действительно тут обитал пару месяцев и с места на место переезжал, может, и забывал чего. Человек-то был рассеянный, писатель… А страничку ты эту проверь, как следует. А вдруг? Купишь у него подешевке, в Москве коллекционерам продашь раз в сто дороже. Или на аукцион выставишь, Сотбис. Там вообще все на миллионы. Чехова даже иностранные миллионеры знают…

Глава 3

Прямо с утра Чехов решил наведаться в почтово-телеграфную контору. Сегодня была среда, а по средам, если не было погодных препятствий, прибывала в Александровку почта с материка. Кроме того, у него скопилась изрядная пачка корреспонденции, ждавшей отправки, да и день задался, судя по всему, неплохой – не грех немного прогуляться. Однако именно в это день фортуна не слишком благоволила писателю – достигнув цели своего вояжа, он уткнулся в амбарный замок на двери, хотя в соответствии с распорядком, вывешенным тут же в крашеной деревянной рамке, конторе надлежало быть открытой с восьми часов до полудня. Чехов решил, что останется и подождет телеграфиста, тем более что у конторы уже томилось в ожидании несколько человек. Он присел на завалинку, надел пенсне и от нечего делать принялся перебирать принесенные для отправки конверты, любуясь своим ровным четким почерком.

Тем временем к конторе подошли два гиляка. Они подергали дверь, перебросились между собой несколькими фразами на своем гортанном языке и уселись на траве прямо напротив Чехова. Один из гиляков цветом кожи, да и выражением физиономии походил на вяленую нерку, какую обычно заготавливают на Сахалине. Как и большинство представителей своего народа он носил жиденькую бороденку; волосы его были зачесаны назад и собраны в хвост, перетянутый разноцветными веревочками. Он был одет в засаленную рубаху из синей китайки, кожаные штаны и грязные сапоги. Его спутник, напротив, вид имел весьма европейский, был лысоват, чисто выбрит, носил мятый парусиновый костюм цвета сильно разбавленного купороса и галстук-шнурок. Бородатый гиляк некоторое время наблюдал, как Чехов перебирает бумаги, затем поднялся с травы, неторопливо приблизился к нему и пропищал:

– Почтаря ждешь?

– Да, жду. Часом не знаешь, когда он вернется?

Чехову доводилось разговаривать с гиляками всего несколько раз – по пальцам можно пересчитать – и каждый раз при таком разговоре он ощущал неловкость, подобную той, которую испытывает одинокий человек, вынужденный общаться с детьми своих родственников или знакомых. Боясь сказать что-то излишне замысловатое и непонятное, он принимался строить фразы столь убогие и неуклюжие, что начинал их стесняться, еще не закончив произносить.

Гиляк проигнорировал вопрос Чехова и указал узловатым пальцем на стопку писем в его руках:

– Сам все эти бумаги написал?

– Конечно сам. Видишь? Это письма. Я их сейчас почтарю отдам, а он их передаст по адресу, и другие люди их прочитают.

– А, так ты пиши-пиши.

Чехов уже знал, что это слово – или эти два слова, если быть точным – используются гиляками для определения любой профессии, связанной с письмом, будь то писатель, секретарь или просто писарь.

– Да, да, пиши-пиши, – подтвердил он, делая вид, что выводит что-то пером на одном из конвертов.

– Каторжный?

– Нет, я свободный.

В это время второй гиляк, заинтересовавшись разговором, тоже встал и подошел к завалинке.

– Пиши-пиши? – произнес он, с интересом глядя на Чехова.

– Ну да, понимаете, писатель, пиши-пиши…

– Позвольте, милостивый государь, а вы часом не Антон Павлович Чехов? – неожиданно сказал лысый гиляк, повергнув Чехова в невероятное смущение своей неожиданно правильной русской речью.

– Да… Ммм… Я кажется не представился… Я действительно Антон Павлович Чехов, литератор, – растеряно пробормотал Чехов и подал руку, но не лысому гиляку, а его компаньону.

– Я так и знал, что это вы, – просиял лысый, на лету перехватив руку Чехова и принявшись ее нещадно трясти (похоже было, что он принадлежал к тому не слишком приятному типу людей, которые при знакомстве или прощании хватают вашу руку своей крабьей клешней и долго не отпускают, произнося многочисленные и никому не нужные любезности). – Звать меня Лухбо. Лухбо Василий Захунович, местный учитель, переводчик и краевед.