Страница 29 из 37
В Туркестане за сосланными уральцами закрепилось другое неофициальное название: уралá. В полицейских и тюремных отчётах, в рапортах начальников всех рангов их продолжали называть полным титулом: «сосланными уральцами» или «уральцами, сосланными за неподчинение новому военному положению». Позже, уже в начале XX века, в местной полицейской или газетной хронике их называли просто «уральцами», не объясняя деталей. Однако в разговорной речи и тогда, в XIX веке, и сейчас, уже в XXI, эти люди известны местному населению как «уралá». Сами же они до сих пор называют себя «уральцы» и «уральские казаки».
Эти два термина – уралá и уральцы – очень локализованы. За пределами районов, где расселились уральцы, таких как, например, Кызыл-Ординская или Жамбыльская области, эти слова уже нуждаются в переводе и объяснении. Причём объяснять приходится даже историкам. Во время моей работы с материалами в Центральном государственном архиве Республики Казахстан мне довелось разговориться с заместителем генерального директора архива Ахтямом Ахметовичем Адельгужиным, чьи этнические корни тоже произрастают из УКВ. Он в то время писал работу о дореволюционном Казахстане, и в архивных материалах ему неоднократно встречалось слово «уральцы», которое он не мог объяснить: что за люди? что за народность? Этот пример доказывает, что трагические события 1870-х годов были забыты, потому что оказались в тени куда более драматичных и масштабных событий: Первой мировой войны, революции, Второй мировой войны… И всё-таки в судьбах этой маленькой этнической группы, как в капле воды, отразилось всё безумие нашей отечественной истории.
И пусть про уральцев забыла и история, и страна, эта маленькая этническая группа жива, и слово «уральцы» до сих пор в ходу. Причём уральцы так чётко отграничивали себя от местного и русского населения (несмотря на то, что их жизнь и работа всегда были переплетены с жизнью и работой окружающих людей), что я до самой школы была убеждена, что уралец – это отдельная национальность. И я гордилась тем, что я – уралка. Быть уралкой значило быть лучше, чем русские. Русские были и ленивы, и пьяницы, и вообще полны недостатков, тогда как мы, уральцы, были и трудолюбивы, и просто хорошие люди. Поэтому когда чуть ли не в первый же день моей школьной жизни учительница завела разговор о национальностях и стала задавать вопросы, знаем ли мы, какие у нас национальные корни, я уверенно ответила, что я – уралка! Если бы я пошла в школу в Кызыл-Орде, я бы не удивила мою учительницу, и мой ответ, может быть, был бы принят без дополнительных вопросов. Но я пошла в школу в Сибири, где о такой народности не слыхали, и учительница сделала предположение, что я, наверное, русская, просто родилась на Урале. На что я возмущённо возразила, что я на Урале не родилась, а родилась в Сибири, но я – уралка! Учительница и не подозревала, как сильно меня оскорбило предположение, что меня можно принять за русскую… И уж совсем меня добила моя мама, когда объяснила мне после уроков (надо полагать, с наущения учительницы), что мы называем себя уральцами, но на самом деле мы – русские. Я до сих пор не забыла, каким обидным и болезненным было «свержение с пьедестала».
Мои детские представления о ценностях разных этнических групп не были моим собственным изобретением, конечно. Они были отражением тех убеждений, с которыми жили уральцы и которые я впитала из бытовых разговоров взрослых. Эти убеждения помогли им сохранить свою этническую целостность, но, несмотря на несгибаемую этническую «гордость», своё мнение о других людях не выносилось за порог и уральцы легко строили отношения и с русскими, и с казахами, и с любой другой национальностью. И вообще уральцы умели строить хорошие отношения с людьми.
Может быть, именно это качество – умение налаживать отношения – объясняет успех многих «посольств» к царю (но не самих прошений, потому что ни царю, ни его семье жалобы казаков были не интересны), и, может быть, именно благодаря исключительным личным качествам и навыкам в общении некоторые из тех «уходов» по невероятности событий, которые происходили в пути, похожи на голливудские фильмы. По разрозненным свидетельствам, в частности, из очерка Путника во «Всемирной панораме» за 1910 год (он описал несколько способов подачи прошений уральцами), мы знаем, что, помимо официальных каналов, таких как Сенат и личные канцелярии высших чиновников и членов царской семьи, уральцы подкарауливали царя на улицах, во время прогулок в дворцовом парке в Царском Селе, находили высокопоставленных сторонников (включая придворных дам!), которые могли бы передать бумаги лично царю.
Иллюстрация из книги Н. П. Мартынова «Исторический очерк столетия лейб-гвардии Уральской казачьей сотни», С.-Петербург, 1898
Казаки начали посылать «посольства» в столицу почти с самого начала событий. Как только в войске стали формироваться сомнения, что местная администрация пытается протащить закон, придуманный и напечатанный в обход монаршей воли, они начали обращаться с двумя просьбами: сначала – показать им личную подпись монарха под НВП как доказательство, что он действительно в курсе, а позже добавилась вторая просьба: разрешить лично встретиться с Его Величеством, чтобы услышать подтверждение из его уст. Разумеется, письмо им показано не было (хотя мне так до сих пор и непонятно, почему эта просьба показалась государству такой невыполнимой!), и разрешение на то, чтобы казачья делегация съездила к царю, тоже не было дано. Чем больше отговаривалась администрация, тем больше казаки подозревали её в обмане и думали, что Крыжановский и Бизянов прячут правду от царя. Исчерпав все возможности добиться правды, казаки осознали необходимость оповещения Его Величества лично о творимых беспорядках. Они начали отправлять выборных людей с прошениями к царю и членам царской семьи.
Задача эта была не из простых. Свободы перемещения по Российской империи не было с 1649 года. Для того чтобы доехать из пункта А до удалённого пункта Б, нужно было получить подорожные документы. Соседняя деревня не в счёт, но для того чтобы отъехать на 30 вёрст, уже требовались паспорт или подорожная, в зависимости от того, какой закон был в силе в тот или иной период. Впрочем, расстояния тоже менялись с годами (при царице Елизавете Петровне можно было без паспорта и на 60 вёрст от Москвы отъехать). Зато процедура по выдаче паспорта или подорожных документов оставалась одной и той же: тщательная проверка благопристойности и платёжеспособности человека, подавшего заявку на паспорт или подорожную. Любой человек, проживавший где бы то ни было без соответствующих документов, рассматривался как бродяга, арестовывался и высылался к месту своего законного проживания или, если такое место невозможно было установить, судился и отправлялся на поселение в удалённые местности Российской империи, чаще всего за Урал или на Кавказ, по принципу: чем дальше, тем лучше.
Уральские казаки могли выправить проездные документы в войсковой канцелярии, если бы ехали по войсковой нужде или по личной нужде, одобренной войсковой канцелярией (как поехал на излечение наказной атаман УКВ Н. А. Верёвкин). Потом они получили бы разрешение в полиции, потом оплатили бы своё путешествие «повёрстно», а затем уже могли бы и выезжать. Если же канцелярия не посчитала причину для путешествия уважительной и отказала в выдаче подорожных документов, то оставалось или сидеть дома, или отправиться в путь незаконно, без соответствующих документов. Без документов было невозможно поменять лошадей на станции, получить корм для лошади, нельзя было остановиться в гостинице. Невозможно было даже выехать за пределы города или въехать в другой город: всех въезжающих-выезжающих встречали у заставы, а дорогу преграждал шлагбаум, который поднимали только после проверки документов. Бродяг было много, поэтому проверки велись самым тщательным образом. Если же человека заподозрили в хранении поддельных документов, то по закону 1747 года, который отменили только в конце XIX века, к нему можно было применить пытки. На выдачу паспортов существовали и дополнительные ограничения в зависимости от того, кто подавал заявление на паспорт и куда этот человек направлялся. Например, старый и увечный человек не получил бы паспорт и подорожную для поездки в Петербург, потому что правительство старалось хранить благопристойный вид на столичных улицах. Также не мог получить паспорт и человек, не заплативший все налоги, так что бедняк, ставший жертвой обстоятельств, финансового преступления или административной ошибки, не имел законной возможности лично появиться в столице, чтобы искать справедливости и помощи.