На сегодня все

– Чем объяснил это Один?

Он снова улыбнулся – этой свой острой улыбкой, что обнажала неукротимость, и упрямство, и заостренные грани его характера, и произнес:

– Видите ли, он довольно редко снисходит до объяснений.

– И все же?

Его лицо разгладилось – но не в успокоении, а в бесстрастности, и это была одна из его многочисленных масок. Я успел заприметить ее, и напомнил Локи о выборе – правда или молчание. Он ожидаемо предпочел второе.

– Вы говорили о магии, – мягко сменил я тему, что не укрылось от его внимательно взора, но было воспринято если не с благодарностью, то со спокойствием. – Вы сами учились ей? Или вам помогали?

Он вздохнул – практически бесшумно, и я решил, что ему нужно время, чтобы подобрать слова. Иногда все, что нам необходимо – это немного времени, но Локи отказался от него без сожалений, и ответил практически сразу же:

– Меня учила моя мать.

Он еще ни разу не назвал Одина отцом, но Фригга была ему очевидно ближе, и я слабо улыбнулся про себя – это не было открытием, скорее подтверждением общеизвестного факта.

– Она учила вас с детства?

– Да.

– Охарактеризуйте ваши отношения.

Он тряхнул головой, но не отказался, и я был удивлен – удивлен и насторожен – тем, как тихо и осторожно звучал его голос.

– Это столь важно?

Я лишь поджал губы, но не в неудовольствии.

– Возможно. Но не для меня – для вас. Однако вы по-прежнему имеете право не отвечать.

Он воспользовался этим правом без колебаний.

– Что насчет вашего брата? Какие у вас отношения?

Он замялся, в неосмотрительности своей выдавая запутанные хитросплетения неприязни и чего-то еще, теплее, намного теплее и незаметнее.

– Тор? – произнес он, и его стеклянный голос – стеклянный, и, как и всякое стекло, хрупкий – не выдавал того тепла его взгляда, собирая и скрывая последние крохи в жесткости одного единственного имени и его нетерпеливости. – Сложные.

– С Одином?

Он промолчал, но ответ был столь очевиден, что не нуждался быть облаченным в слова.

К неожиданности Локи – неожиданность была очерчена в полуразвороте его головы, в том, как он резко расцепил руки, прежде мирно покоящиеся у него на коленях, я вернулся к приемам пищи.

– Кто-то еще входит в вашу семью? Кроме ваших родителей и брата?

На мгновение мне показалось, будто я увидел неуверенность в нем – словно бы он сам не знал ответа на не самый сложный из моих вопросов. Линия его подбородка заострилась, будто бы он хотел что-то сказать, а затем резко и неожиданно даже для себя изменил направление своих слов, что, впрочем, не стерло, не убрало странного всплеска волнения в его обычно прозрачных глазах.

– Нет, больше никто, – сказал он, и я не был уверен, лгал ли он или же нет, и если и лгал, то мне или же самому себе. Я решил продолжить:

– Насколько я знаю, Один никогда ничего не делает просто так, – я был знаком с ним едва ли не с момента сотворения миров, и в том знании я был уверен едва ли не сильнее, чем в существовании этих самых миров, чем в существовании самого себя. – Он хочет сократить ваше общение с Фриггой?

Я ощущал это – его опустошенность и его усталость, будто бы он был звездой, что жила мало и потухла столь внезапно и неосмотрительно. Он был привязан к ней, к своей матери – привязанность та исходила из самого его детства, корнями прорастала в прошлое, туда, где столетия назад все начиналось – его отчужденность и его жестокость. Он был привязан ней, и Один хорошо это понимал, слишком хорошо, чтобы не воспользоваться.

В этот раз все закончилось быстрее – он и не заметил, и я надеялся, что это был знак к лучшим переменам.

На сегодня все, Локи, произнес я, поднимаясь со своего места и открывая ему дверь, туда, где его уже ждали.

========== II ==========

***

– Рассказывая про вашу мать, вы упоминали, что она обучала вас магии.

Он был рассеян в тот день и едва ли уделял должное моим словам – та неучтивость проскальзывала в его жестах, в том, как он бросил небрежное приветствие в мою сторону, в том, как он лениво поглядывал на меня. Его мысли, я был уверен в этом, оставались всегда чем-то заняты вне зависимости от времени суток, от его местоположения или окружения. Едва ли могло найтись хоть что-то во всех девяти мирах, что могло бы заставить прекратить его думать.

Однако тогда он показался мне излишне рассеянным, больше, чем обычно – я еще не знал, что причина той рассеянности может таиться в усталости.

– Какой магии она вас учила?

Он хмыкнул, настраиваясь на разговор. Это уже была наша пятая встреча – шел пятый месяц нашего знакомства. Асгардская зелень лета сменилась медью и искушенностью осени, что обещала, как и всегда, быть едва ли не мимолетной и в скором времени вылиться в восторженную молодость весны. Пахло влажностью и влажной землей – я сильнее вдохнул тот воздух, пропитанной последождевой морозностью, набирая его в свои легкие – последние столетия осени мне давались несколько сложнее, глупо было это отрицать.

– Целебной. Боевой. Но в основном – иллюзий.

– Как хорошо вы владеете иллюзиями?

Он поджал губы – бесспорный знак его затяжных раздумий, впрочем – поверхностных, словно мелкое каменистое озеро.

– Довольно… хорошо.

Это было очевидно, однако я должен был услышать это от него.

– Расскажите о дне вашего побега из темницы.

Привыкший к довольно частым сменам тем наших разговоров, Локи не возразил, скорее всего заинтересованный, куда это приведет его в этот раз. В прошлые разы мы обсуждали его ранние годы – они были довольно безоблачными, наполненные если не безукоризненным счастьем, то по меньшей мере беззаботностью. В этот раз речь шла о совершенно противоположном – о недавних событиях, произошедших с ним и приведших его туда, где он находился сейчас – в кресло передо мной.

– Я должен был помочь моему брату остановить схождение миров и, – он чуть прикрыл глаза, словно бы вдруг ощутил болезненный укол где-то между ребер, – отомстить за свою мать.

– Фригга? – переспросил я, не до конца понимая значения его горьких слов.

Локи склонил чуть голову набок, и я мог наблюдать, как он уходит в себя, в свои мятежные мысли.

– Она была ранена. Тор успел спасти ее, но… я бы не хотел, чтобы тварь, прикоснувшаяся к ней, продолжала жить.

Последние слова он процеживал сквозь плотно сомкнутые челюсти, и память, моя запыленная память вдруг подсказала мне – произошло нападение, совсем недавно, и года не минуло. То нападение разрушило полдворца – дворец восстанавливали долго. Живя на южной окраине столицы, приходилось мириться с тем, что последние новости доходили медленно, неохотно, искажаясь по пути до неузнаваемости. Я слышал о том, что случилось – но не слышал о произошедшем с царицей, только то, что ей нездоровилось. Однако, когда мне довелось побывать во дворце в следующий раз по просьбе Одина за два дня до освобождения младшего из его сыновей, царица уже была в здравии и встречала меня легкой улыбкой на губах да здоровым румянцем.

– Как вам удалось выбраться?

– Тор пришел договориться.

Он избегал таких слов, как просить и помощь, пользуясь в большинстве своем тщательно подобранными словами, выдавая в себе – и это не могло не вызвать улыбку – стратега.

– Он не мог справиться без вас?

Вполне возможно, что так оно и было. Вполне возможно, что Тор, осознав, что не все достается и решается силой, действительно обратился к своему младшему брату, и отчаяние его было настолько велико, что он решил устроить побег, тем самым нарушив волю Одина. Но что-то ускользало от меня, что-то важное, необходимое – что сподвигнуло Тора пойти на это? Его отчаяние заключалось не только в схождении миров да в опасности, нависшей над мирозданием.

– Что именно заставило его обратиться к вам за помощью?

Я осознал, что это был правильный вопрос по тому, как что-то изменилось в нем. Это было не очевидно – не так, как что-то менялось в нем, тем самым меняя его самого при упоминании о Фригге, но что-то глубже, практически и абсолютно незаметное. И я бы не заметил этого – будь я чуть моложе или чуть менее наблюдателен, но я являлся тем, кем и являлся, и я видел.