Страница 4 из 10
Женщину он, кажется, нашёл – только о стоимости пока не договорился. И она, не сказав ему ни «да», ни «нет», отправила его сюда. Объявила, что ему нужно обязательно съездить в их беларусский замок, иначе она обидится. ЮНЕСКО – сказала она, подняв кверху палец. Что всё же значат эти шесть больших, как православные купола, букв? – раздраженно думал Австриец. И как их могли туда взять, в это ЮНЕСКО, с их бизонами, с их холодами, их ужасным алфавитом? И что, ради всего святого, хочет от меня этот надоедливый сосед, у которого так неприятно пахнет изо рта?
А Человек в очках не оставлял его в покое. Он говорил по-беларусски, но австриец этого не знал. Человек в темных очках вопил ему на ухо, перекрикивая радио: «Они говорят: Страна Замков! Не видели? Так и пишут: Беларусь – Страна Замков! Ха-ха».
«Ха-ха», – повторил умоляюще Австриец, снова выставив перед собой ладонь – но тщетно.
«Страна Замков! – презрительно крякнул его неумолкающий сосед. – А их тут раз-два и… Ну Мир, ну Несвиж, ещё парочка, ну и этот, куда мы едем, не хочу называть… Всё. Говорю вам: реально всё! Да и то, сейчас увидите – после реставраторов там живого места не осталось. Не замок, а, извините, жертва аборта!»
Он победно оглянулся и обвёл глазами других пассажиров, которые старательно делали вид, что не слушают.
«Так а чего ты на экскурсию едешь, если жертва? – наконец лениво спросил кто-то сзади. – Сидел бы дома».
«Вот народ, всё бы своё обсирать, не могу…» – сразу же сказала какая-то женщина в зелёном, не отрывая взгляда от окна.
Над замком висела туча, проткнутая тонким лучом солнца. И луч опускался к самой замковой башне, и там, где он прикасался к ней, переливалось странное свечение.
«А я горжусь нашей страной», – тонким голосом сказал Человек со значком и поднялся с места. Кто-то зааплодировал, иронично, медленно, с оттяжкой.
«Вы у Австрийца спросите!» – Человек в очках показал пальцем на своего соседа, который сейчас вынужден был жалостливо улыбаться всему автобусу. Австрийца внимательно разглядели, кто-то даже оглянулся, чтобы пожать ему руку.
«А что этот Австрияк? Его дедуля здесь, видать, в своё время наделал делов, – сказал Мужчина с усами, о котором с точностью можно сказать, что у него есть дача в посёлке для отставных военных. – Австрийцы тоже в вермахте служили, забыли, а? Ещё и добровольцами записывались. Семьдесят лет родину после них отреставрировать не можем. А что, не так? Пусть расскажет».
«Господа! – укоризненно проговорила Женщина из турбюро, которая сидела у дверей. – Господа, вы же взрослые люди! Мы уже почти приехали!»
Темно-красные стены, забытые на желтом холме, тени на них, быстрые, бесшумные, как монахи, которые подобрав полы и опустив капюшоны торопливо прошмыгивают возле самой земли. Говорят, они прожили вместе уже шестьсот лет: этот замок, эта туча, это солнце.
Где-то мы такое уже видели. В каком-то научно-популярном сне.
«Девушка, а вы одна едете? – наклонился к молчаливой женщине в белом веселый, пёстро одетый бородатый Блондин, который смотрел на неё всю дорогу. – Давайте я ваш рюкзак…»
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась, но промолчала. Улыбка его ободрила.
«Я говорю, давайте я ваш рюкзачок того, – нависал он. – Того, на полочку».
«Зачем?» – спросила она, снова усмехнувшись. Тонкая, застывшая, одолженная где-то улыбка. Блондинчик поднялся с места, расправил плечи, ухватился за полку двумя руками, как будто собирался на ней подтянуться.
«Ну, а чего вы сидите, это самое, как мужик, ноги расставили, – сказал он, облизав губы. – Вам же мешает, я же вижу. Я за вами, это самое, всю дорогу слежу, глаз отвести не могу».
«Почему?» – снова спросила она, равнодушно окинув взглядом его мясистое, розовое, со светлой щетиной лицо, которое придвигалось все ближе. Теперь она чувствовала его дыхание – заинтересованное, грубое, живое, свежее.
«Потому что вы на бабочку похожи, – засмеялся он, обнажив зубы, каждый из которых приглашал к общему смеху, а дальше уже как пойдет. – Не обижайтесь, девушка. Вас как зовут?»
«На бабочку? Почему?» – спросила она, оборачиваясь к нему, на этот раз без улыбки. Её соседка ела Блондина глазами.
«Что вы всё зачем да почему? – обиженно сказал он. – Вы держитесь ко мне поближе, говорят, в замке привидения водятся. И подземные ходы есть. Тёмные такие… Не верите – спросите у нашей главной. Эй, госпожа как вас там! Госпожа Отецкая!»
Голова индейца приближалась. Вот уже и птицы на стенах видны, и широко открытый рот – туда они пойдут послушной вереницей, доставая из карманов и сумок свои телефоны, разворачивая ладони, как бутерброды. Почему индеец, какой ещё индеец? Может потому, что фамилия Женщины из турбюро – у неё на бэдже написано – и правда Отецкая, почти что Ацтекская; а может потому, что название ближайшей к Замку деревни, которую мы только что проехали, Михалины – почти что Мескалины, так мне прочитались эти несчастные белые буквы, мелькнувшие на синем указателе – белые клочки облаков на отколотом куске неба. И вокруг какая-то Ацтеччина, уцелевшая в омутах реконструкций и аграрных модернизаций. Белые камни, небо синее, звонкое, напряжённое. А на нем узорчатые, взбитые, как подушки, холмы облаков… Такое чувство, что ты здесь уже бывал когда-то. В прошлой жизни.
«Привидения? Не забегайте вперёд, вам всё расскажут и покажут», – нервно сказала Женщина из турбюро, всматриваясь в беспокойное небо над замком.
«Не хотите говорить, как зовут, буду вас Почемучкой называть», – махнул рукой Блондин и сел на свое место, хищно выставив подбородок. «Что за девушки пошли, бабочки им не нравятся, – обратился он ко мне. – А кто нравится? Мухи? Ничо. Всё равно поймаем её и определим, куда надо, в замке тёмных закоулков на всех хватит, скажи, а, Почемучка?» – и он подмигнул мне, как мужчина мужчине. И я почему-то подмигнул ему в ответ. Как мужчина му.
«Привидения… – снова набросился на Австрийца Человек в очках, который внимательно следил за разговором. – Все уши прожужжали этой Ганной. Вот в Баварии я понимаю – призраки. Я был, я видел. Вот, скажем, Нойшвайнштайн. А тут панавыдумляюць… Прывидзения. Всех привидений давно большевики к стенке поставили. И Ганну эту вашу… Вот в Австрии – вот там привидения. А у нас? Мозги морочат беларусам. Чтобы только деньги платили ни за что. Турбюро… Нет, ну скажите им – как европеец! Вам, наверно, это все смешно, хаха».
И он фальшиво рассмеялся, тыкнув Австрийца в бок.
«Он же вас не понимает, – не выдержала Женщина в зеленом. – Вы ему по-английски хотя бы скажите, а то совсем утомили человека».
Человек в очках угрожающе обратился в её сторону: «А вы мне рот не затыкайте! Я на своей земле, и всегда и со всеми разговариваю на родном языке! А не нравится – уезжайте в свою Москву! Нечего шляться по нашим древним замкам!»
Австриец закатил глаза. Ему хотелось, чтобы этот день поскорее кончился. Зачем она заказала ему эту экскурсию? Они ещё не доехали до Замка, а он уже устал, как после месяца работы в офисе.
Может, она работает в туристическом агентстве, его невеста? И просто заработала на нем? Да и может ли он назвать её невестой? Здесь никому нельзя верить. А сосед продолжал: незнакомые, быстрые, неуловимые, обиженные слова.
«У человека язык, как и мать, только один, – назидательно и строго сказал Человек в очках. – Вот так, госпожа как вас там. Жаль, что не все это понимают! Других языков нам не надо! Вас никто по-беларусски разговаривать не заставляет! И вабшчэ: может, он так наш язык выучит. А что?»
Тут уже Блондин не выдержал и расхохотался, коснувшись плеча девушки в белом платье: «Представляю себе: беларусскомовный австриец! Бульба, драник, данкешон!»
Улыбнулся даже Отставной военный. Подёргал свои усы. Украдкой взглянул на экран телефона – озабоченно, нетерпеливо.
Никто, кроме меня, тогда этого не заметил. А я хорошо запомнил его глаза: в каждом по плану, большому плану, которые нужно обязательно воплотить в жизнь.