Дельта чувств

Глава – 3

Воды краденые сладки и утаённый хлеб приятен». Отскочи, не медли на месте, не останавливай взгляда на ней. Таким образом пройдешь воду чужую. От воды чужой удаляйся и из источника чужого не пей. Поживёшь многое время, прибавишь себе лета жизни. Притчи Тин_ниТ.

Привод Ханны к святилищу был торжественен. Женщину отмыли дочиста, умастили, подрумянили лицо, расчесали волосы и по традиции украсили голову, шею и руки жемчугами и драгоценными камнями. В таком приукрашенном виде, в сопровождении крылатых теней, под песнопенья и звуки лютен, привели её к «трону создающего царя», чтобы вверить её Суду Двух Истин – Миропорядку.

Кем же была подмена Тейи Ань Нетери, кто же эта невеста, и как её звали? Все это знали, но это нисколько не уменьшало ощущения торжества и не уменьшало радости зрителей по поводу того, что им сообщат о родах сызнова. То была девушка Элишат, дочь жреца Гуднама сына Ариша. Обручение и фиктивное материнство были этой девушке заказаны. Девичество Солнечной Дочери облекалось особой бронёй святости и неприкосновенности: неприкосновенности, по сути, ждущей прикосновенья. Храня некогда девственность строго, она была девой из дев, ведь омытая в святой воде вышла она обновлённой девушкой, в первую очередь – воплощением девичества. Имя – «Девушка», было даже собственным её именем: так звали и называли её именем «Тиннит». Супруг её Баал Хаммон – Светоч Ночи, по всеобщему понятию, должен был совершить божественное зачатие, оно тут облагораживалось. Однако отношения между божественным зятем и родителями девушки, особенно ломающей руки её матери, всегда были напряжёнными. В известном смысле, родители так никогда и не признавали принадлежности их дочери мужу, и в договоре обручения оговаривалось, что дочь не обязана находиться при мрачном своём умыкателе безотлучно, а может возвращаться к Солнечным своим родителям. Условие это было исполнительным и супруга, как – то и водилось, гостила в родительском доме.

Девушку заранее готовили к своей роли. При всей внешне готовности к ней, Элишат была не только очаровательной, но и очень благонравной, кроткой и послушной девушкой, до безволия покорной воле своих знатных родителей и рода. Отличительной чертой её характера было сочетание общительности и явной уступчивости, с терпимым приятием женского своего жребия. Лицо у неё было типично тиникийской вылепки, тонкокостное, с несколько выдающейся вперёд нижней челюстью, не лишённое своеобразных черт. Щёки, однако, уже не сохраняли детскую полноту, не были полными и губы, но с сохранившимся плавным углубленьем между подбородком и ртом. Лоб был чистый, носик чуть-чуть широкий, а большие, красиво подведённые глаза, глядели пристальным взглядом, похожим на взгляд глухих. Взгляд этот выражал внутреннюю сосредоточенность, даже настороженное ожидание приказа, который вот-вот будет, готовая смутно – внимательно услышать зов судьбы. Подтверждало это её ямочка на щеке, появлявшаяся, когда Элишат говорила. Лицо её было неповторимо приятно.

Девушка произносила оправдательную речь Суду Двух Истин:

«Я не чинила зла людям. Я не нанесла ущерба скоту. Я не творила дурного. Я не кощунствовала. Я не поднимала руку на слабого. Я не делала мерзкого перед богами. Я не угнетала раба перед лицом его господина. Я не убивала. Я не приказывала убивать. Я не истощала припасы в храмах. Я не портила хлебы богов. Я не присваивала хлебы умерших. Я не сквернословила. Я не гасила жертвенного огня в час его. Я не пропускала дней мясных жертвоприношений. Я не распугивала стада в имениях бога. Я чиста, я чиста, я чиста!..»

Было красиво сложенье её тела, проглядывавшее сквозь тканый воздух обмоток. Оно отличалось тонкой от природы талией, при соответственно широких бёдрах и удлинённом животе, то есть лоне, вполне способном родить. Твёрдая грудь и тонкие руки, которые Ханна держала вытянутыми во всю их длину по ложу, тонкие перста довершали девичий, янтарного цвета, образ. Естественен был жребий Элишат, дарованный ей уступкой мирских обстоятельств. Её роль и задача в замысле лунных мистерий, была роль и задача перенесения в солнечный мир хранителя мироздания – Ханаана, спасителя рода человеческого. Элишат сознавала или, во всяком случае, чувствовала эту миссию, видя в обстоятельствах целенаправленную обособленность своего поступка.

Дождь и мужская влага этой страны получалась не от земли, а от НЕБА, когда могучий бык покрывал корову и не выпускал её из своих объятий, даря ей плодородие. На Красной Земле жило стадо быков, из которых избирался великий бык, живое повторение владыки, зачатый от луча небесного света коровой, которая затем уже никогда не телилась. Ядра этого владыки были столь же могучи, как ядра великого быка в Египте. Великий Бык жил за бронзовыми дверьми, в глубине, открытой небу колоннады, с каменными парапетами между колоннами, на полувысоте которых, проходили изящные притолоки этой ограды. На плитах двора толпился народ, когда служители выводили, из освещённого лампадами стойла-придела, быка, чтобы люди видели, что бог жив и приносили ему жертвы перед тем, как его закалывали освящённым копьём.

Удары литавр возвестили отворения ворот и во двор вывели Бога. Толпа пришла в великое возбуждение. Люди падали ниц, чтобы поцеловать землю. «Баал! Баал!» – кричали люди. У украшенного венками быка, на лбу сверкала золотая пластина, отражающая отблеск факелов. Воздух дрожал от гортанного придыхания, каким начиналось вырывавшееся из сотни уст имя бога. Оно было также и названием влажного потока, создававшего духовный мир и его кормившего. Это было имя солнечного быка – «Мелькарт», обозначение всех сил плодородия, свою зависимость, от которого люди знали, это имя страны и людей, это имя жизни: от того изображали Мелькарта с рогами быка. При всём своём легкомыслии, народ был глубоко взволнован, ибо его благоговение слагалось из надежд и всех страхов, какими наполняет грудь, строго обусловленное бытие. Они думали о собственном теле и об его отправлениях, доставлявших наслаждение и удовольствие. Они думали о живости женщин и о здоровье детей, думали о Мелькарте, которого они называли «сильным быком».

Тут думали об Эшмуне. Этот лукумон защищал переменным своим лицом, он осуществлял связь между собой и тем, от чего зависело что-то. «Владыка! Владыка!» – кричал народ в боязливом восторге, угнетённый сознанием опасности и строгой обусловленности бытия. С надеждой люд взирал на богозверя, на его ядра – залог плодовитости. «Храни народ!» – вот, какой смысл они вкладывали в свой крик. – «Храни народ! Защита и благополучие!»

Бык был черен: чудесно смотрелся на черноте спины пурпурный чепрак. Два обритых иерофанта, в белых льняных одеждах, отделанных широкой чёрной полосой, держали быка с обеих сторон за золоченые поводья. Один из них показывал народу белое пятно на боку живого проявления бога, считавшееся отпечатком серпа луны. Другой иерофант, держа за ручку курильницу, протянул её под морду быка. Бык принялся раздувать толстые, влажные ноздри, раздражённые пряным дымом, он мощно чихнул и народ стал кричать с удвоенным воодушевлением. Это воскурение сопровождалось игрой арфистов, которые сидели, подобрав под себя ноги, и с обращёнными к богу лицами пели гимны. Корибанты, юноши с прядями непорочности на голове, начали хлопать в ладоши в лад музыке. Показались девушки-девственницы с вьющимися непокрытыми волосами. Они выходили обнажёнными в одних только пёстрых поясах на персях над узкими бёдрами. Рядом старшие иерофантиды в длинных, прозрачных, как фата, платьях: открытых – позволяющих увидеть женственность. Посвящаемые девушки обходили Бога в пляске, они потрясали над головой систрами и бубнами и поразительно вились возле юношей-корибантов, высоко поднимая вытянутые ноги.

Священный чтец нараспев читал с таблиц Некрономикона текст, который повторялся, подхватываемые народом, слова: