Тихая сельская жизнь

– Послушай, Фло, не будешь ли ты столь любезна, чтобы заглянуть ради меня в оранжерею? – попросила хозяйка. – Я хотела бы взять кое-какие рисовальные принадлежности. Сумка где-то там.

Леди Хардкасл была заядлой любительницей рисования. Она держала карандаши и блокнот для эскизов в холщовой сумке, всегда собранной и готовой к любым приключениям. Только собранной, если говорить правду. На самом деле сумка никогда не была готова к приключениям, поскольку владелица никогда не помнила, где ее оставила.

Я воспользовалась этой возможностью, чтобы посмотреть, что она сделала со своей оранжереей. Ее непрестанное рисование было лишь одним симптомом невероятной одержимости визуальным искусством. Когда мы жили в Лондоне, леди Хардкасл познакомилась с новым восхитительным миром кинематографа. Она познакомилась с работами нескольких экспериментальных авторов этого направления. Особенно ее увлекли изыски Жоржа Мельеса[2], который использовал различные техники, чтобы производить магические эффекты.

Она была настолько захвачена всем этим, что со своим обычным усердием бросилась изучать искусство и науку «живых картинок». Ее воображение породило бурный поток идей, и леди Хардкасл начала экспериментировать, создавая собственные фильмы. Когда мы собрались перебраться в Глостершир, одним из ее главных требований к нашему новому дому было наличие большого, хорошо освещенного пространства, где она могла бы разместить оборудование. Оранжерея в этом смысле подходила идеально.

Мне потребовалось несколько минут энергичных поисков, чтобы среди загадочных приспособлений обнаружить холщовую сумку для эскизов. В итоге я обнаружила ее под грудой миниатюрной одежды и каких-то непонятных конструкций, по виду напоминающих манекены животных. Интересно, можно так сказать: манекены животных?

Обдумывая этот животрепещущий вопрос, я заперла оранжерею и вернулась в дом.

От ворот мы повернули направо, в противоположную сторону от деревни, и направились в поля. Сельских красот я насмотрелась еще ребенком, когда мы путешествовали с одного конца острова на другой. Мы всегда останавливались неподалеку от городков и деревень, хотя любому природному горожанину – и мне тоже – сельская местность всегда казалась чем-то таким, что приходится проходить на пути от одного оазиса цивилизации к другому. Если взирать на нее из железнодорожного вагона, британская сельская местность выглядит великолепно, но у меня никогда не возникало сильного желания жить там. Ведь нет ни библиотек, ни музеев – только коровы, овцы и тысячи неизвестных деревьев.

Я немало путешествовала с леди Хардкасл, но многие уголки моей собственной родины оставались для меня неизведанными. Так что простой факт поворота направо, в сторону от домов и магазинчиков, представлялся приключением не меньшим, чем путешествие в сердце Китая. Ряды кустарников и живых изгородей кишели жизнью, когда мы проходили мимо них, воздух звенел птичьими трелями и был напоен запахом… Меня всегда поражает, когда несколько странноватые люди жалуются на запахи города – дым, отходы, фабрики, пивоварни, – тогда как в деревне, по их словам, стоит аромат райского сада. Если именно такой аромат предпочитают в райском саду, то, полагаю, мне следует поразмыслить, что бы такое сделать, чтобы отыскать для моей бессмертной души респиратор.

Когда мы обогнули излучину, леди Хардкасл решила, что нам следует покинуть тропинку и направиться через поле.

На другой стороне огромного поля я заметила фермера, который выгонял стадо коров из других ворот и гнал их к расположенным в отдалении фермерским постройкам, возможно, на дойку. Внезапно он заметил нас и несколько мгновений не мог принять никакого решения, а потом бросил своих коров и направился к нам.

Коровы, недовольные таким вмешательством в их обычный распорядок, тут же принялись недовольно мычать. Некоторые из них медленно направились к их обычному утреннему месту назначения, ведомые, очевидно, обещанием освободить их от молока. Другие, оставшись без руководства, растерянно бродили вокруг. Я никогда не выдавала эту информацию леди Хардкасл, но вообще-то я боюсь коров. Так что оставалось только радоваться, что они остаются на безопасном расстоянии и, похоже, идут прочь от нас.

– Смотрите, – сказала я. – Сейчас столкнемся.

– Что? – не поняла леди, не заметившая фермера.

– В ста пятидесяти ярдах по левому борту. – Я махнула рукой в его сторону. – Мы быстро сближаемся.

Моя госпожа оглянулась.

– Боже милостивый! – сказала она. – А парень движется довольно энергично для такого увальня.

Мы замедлили шаг и подождали, пока краснолицый фермер не поравняется с нами.

– Доброе утро, леди, – окликнул он нас, едва оказался в пределах слышимости, и приподнял кепку.

– И вам доброго утра, – приветливо ответила леди Хардкасл. – Прекрасное утро, не правда ли?

– Да, мэм, – отозвался он. – Смотрю, вышли погулять…

– Да, погулять. Надеюсь, мы не нарушили ваших владений.

– Именно, еще как нарушили.

– О боже, дружище, мне ужасно, ужасно жаль. Но сегодня такой замечательный день, что нам стало ужасно обидно торчать на тропинке, словно в застенке из кустарников, когда можно наслаждаться такой восхитительной местностью.

– А! Ну да. – Ветер мгновенно стих, и паруса фермера сдулись. – Только обязательно закрывайте ворота и не пугайте скотину, и у нас все будет отлично.

– Благодарю вас, мистер?..

– Томпсон, мэм, Тоби Томпсон.

– Как поживаете, мистер Томпсон? Я леди Хардкасл, а это моя служанка, мисс Армстронг.

– А-а-а, – понимающе закивал местный житель. – Значит, вы и есть та самая леди из Лондона, что купила себе новый дом на дороге.

– Совершенно верно.

Они обменялись еще несколькими любезностями, но я ничего не слышала из их разговора. Все мое внимание занимали коровы, растерянные и мрачные, пока я не увидела, как мистер Томпсон показывает на лес в полумиле от нас. На непривычном картавом диалекте жителя Юго-Запада он сказал: – Бьюсь об заклад, те заросли – отличное место для прогулки этой утренней порой, леди. Как вы сказали, денек отличный. Я частенько заглядываю туда по утрам после дойки, чтоб немного побыть в тишине и покое.

– Благодарю вас, мистер Томпсон, – сказала леди Хардкасл. – Уверена, что буду поступать так же.

– Это правильно. Доброго дня, леди.

Моя спутница еще раз выразила фермеру свою признательность, и мы направились через пастбище к плотной стене деревьев.

– Все закончилось лучше, чем я ожидала, – сказала я, когда мы изменили направление. – Мне показалось, он собирается нас пристрелить.

– Ему просто стало любопытно, – сказала леди Хардкасл. – И потом, у него не было оружия. Думаю, у них тут нечасто бывают приезжие, вот и все. Так что мы просто обречены вызывать любопытство местной публики.

– Жаль, мы с вами не встретились, когда я была помоложе. Если бы мои мама с папой знали, какое любопытство вы вызываете у людей, они посадили бы вас в палатку для показа диковинок и брали бы с каждого по шесть пенсов за право поглазеть.

– Глупости, – фыркнула леди Хардкасл. – Никак не меньше пары шиллингов[3]. Шесть пенсов было бы для меня просто унижением! Фи!

Когда мы вошли в лес, я оглянулась и посмотрела на поле, которое мы только что пересекли. На мокрой от росы траве отчетливо виднелись наши следы. Внезапно я ощутила приступ паники от того, что мы оставили такой явный след, но тут же вспомнила, что нам больше не стоит беспокоиться о подобных вещах. Теперь много лет никто не захочет нас убить только за то, что мы англичанки. К счастью, здесь, в Глостершире, «англичанин» – вещь куда более желанная, чем раньше, но все-таки существовали «древние обычаи» и все такое.

Идущая впереди леди Хардкасл ловко избежала попадания в лужу жидкой грязи и обернулась.

– Не отставай, – улыбнулась она, – и смотри под ноги.

2

Мари-Жорж-Жан Мельес (1861–1938) – французский кинематографист, один из зачинателей кинематографического искусства и создатель первых спецэффектов.

3

До денежной реформы 1971 г. шиллинг составлял 12 пенсов.