Страница 16 из 38
– Куда меня? – спросил Николай, чтобы заполнить паузу.
– А ты что, рейнджер, не знаешь? Не довели, что ли?
– Сказали – на Восток куда-то.
– На Восток… Восток – он разный бывает, юноша. Я вот крайний раз в Йемен катался… срач такой, что и не выскажешь. А тебе сходу повезло – Дамаск. Считай, африканский Париж. Туда чтобы попасть такая очередь, я тебе скажу, стоит… Так что в двадцать три года… Хотя…
Полковник посуровел лицом.
– Не один ты туда едешь. Так… здесь, значит расписывайся. Твой пакет документов. Потеряешь – не знаю даже, что и будет.
Николай вывернул пакет на стол. Билет на рейс Аэрофлота… завтра. Синий служебный паспорт, – который выдавался ему как специалисту, командированному с целью мелиорации земель на ближнем Востоке. Прикрепительный талон в физкультурную организацию – за границей комсомольских не было…
– Положено комсомольский билет сдавать, да ладно, возьму грех на душу – сказал полковник – езжай, рейнджер. И возвращайся…
Отца дома не было. Болел… лечился. Николай дал себе зарок, что съездит и проведает – но знал, что сдержать его не сможет. Да и незачем… обоим душу то рвать.
Мать… рано поседевшая, нервно перебирающая в руках недоконченное шитье – молча собрала на стол. Села напротив. Николай ел жадно… про такое говорят – смотри ложку не проглоти. Домашней стряпни он не видел несколько месяцев… хотя такие же макароны по-флотски, как и в столовке части.
– Все нормально – сказал он матери, когда тарелка опустела.
– Положить еще?
– Да не, мам, сыт я… Я ненадолго…
– Куда? – только и спросила мать – опять…
– Да не… туда больше не ногой. Дамаск, мам. Это вообще африканский Париж, цивилизованная страна. Там и воевать то не придется. Буду местным товарищам… опыт так сказать передавать. Там никаких душманов, ничего нет.
Мать резко отставила табуретку так, что она грохнулась об пол. Вышла из кухни…
Николай налил себе чая. Не выдержал, пошел следом. Мать тихо плакала, сжавшись в кресле.
– Ну что ты, мам… – он не знал, что еще сказать и что сделать – там нет войны. Зато там чеками платят. Вернусь, кооператив куплю. Семьей обзаведусь…
– Будь прокляты эти чеки… – сказала мать, и тут опомнилась, схватила за руку – прости, Господи, дуру старую… Язык как помело. Ты главное возвращайся. И вперед не лезь… найдут, кого послать. Главное – никуда не ввязывайся, обещаешь?
– Обещаю, мам. Обещаю…
Но мать почему то снова заплакала…
Москва, СССР. Бутово. 12 сентября 1988 года
Две машины – новенькая Лада-восьмерка и старый, с просевшими рессорами Иж-пирожок, маленький фургон, стояли во дворе самого обычно панельного дома – девятиэтажки, где-то на окраине Москвы. Дом был самым обыкновенным – высоким, в меру обшарпанным, с полощущимся на веревках выстиранным бельем и разномастными скворечниками самодельно застекленных балконов. Был рабочий день, точнее – день то к концу шел, но время было самое законное, рабочее, пяти часов еще не было. Это был спальный район, один из многих, которых построили при «непотоплямом бровеносце» и люди ездили на работу за несколько километров. Поэтому – сейчас во дворе была только компания старичков, азартно шлепающих костяшками домино по покосившемуся столу, да пара мамаш, важно наматывающих круги с колясками вокруг дома. Да эти две машины, стоящие около одного из подъездов и приехавшие непонятно к кому…
В машинах этих – было семь человек. Самых разных внешне, но кое-что их объединяло, что понятно было только наметанному глазу. Нарочитая небрежность в одежде, некая крученая театральность жестов, нервная, блатная дерганость, порывистость, постоянная готовность к рывку, И, конечно, партаки[19]… Под замызганными пиджаками и моднявыми джинсовыми куртками не видно, но пальцы, пальцы… «Отбыл срок звонком», «Отбыл срок за грабеж» и много чего еще можно было узнать, едва взглянув на руки этих людей. Но за руки в Советском союзе не сажают, не так ли, товарищи…
– Время… – сказал один из блатных, сидящий на правом переднем сидении чернявый блатарь лет тридцати. Со своей спадающей на глаза челкой и клетчатым пиджачком он работал под какого-то актера…
– Нишкни, Муха… – раздалось уверенное, с заднего сидения – не стучи копытами…
Муха, в ином случае уже подорвавшийся бы – не повел и ухом. Более того – он стерпел бы любое оскорбление и даже почти любое издевательство от развалившегося королем на заднем сидении можной «восьмеры» сухого, среднего роста очкарика. Муха был стремящимся[20] – отмотал всего один срок, и то по малолетке, но по серьезной статье – групповой разбой и тяжкие телесные, повлекшие смерть, целой компанией до смерти запинали мужика и забрали получку. А вот тот, кто сидел на заднем сидении один – такие как он, не могут терпеть соседей – уже носил погоны на плечах[21]…
– Рыба!
Выигравший дядек – лет шестьдесят, с неопрятной седой щетиной – победно посмотрел на соседей и партнеров по игре…
– Ну, ты и дашь, Виталич…
– А то…
– Вы его лапсердак[22] потрясите, юноша. Там небось – много чего припрятано…
– Виталий Семенович…
– Я шестьдесят три года как Виталий Семенович… – сказал лысоватый крепкий старик, выкладывающий на стол монету в пятнадцать копеек (играли по мелочи) – в машинах, у четвертого, кто?
Один из стариков надел старые, с замотанной синей изолентой дужкой очки, подслеповато всмотрелся.
– К Маринке, наверное. С третьего. У… блядища, кобели так и таскаются.
– Может, вызвать? Пускай проверят…
– Да ну… Связываться… Давай, мешай… а ты, Виталич, в стороне сиди. У тебя руки…
– Золотые…
– Угу. Того самого цвета.
А один из сидящих за столом мужчиков – он в этом дворе был всего чуть больше часа, но в компашку доминошников вписался как родной – подумал, что не все зависит от милиции. Хают милицию, хают… кому только не лень. А вот и в самом деле – оторвать задницу от скамейки, пойти и позвонить… нет. А ведь еще лет десять назад – пошли бы и позвонили. И в отделении… не отфутболили бы, как сейчас это бывает… приходится даже телефоны выборочно прослушивать и сверять с записями в журнале регистрации, чтобы выяснить сколько не зарегистрировали – а прислали бы помогайку[23], да проверили бы документы. Вот и спалилась бы банда. Но нет – не сходят и не позвонят, как будто не в своей стране живут. А потом – жалуются, что преступность выше крыши, на улицу вечером не выйти.
Правда, виноваты в этом обе стороны. Люди стали другими, государство стало другим. И ничего с этим не поделаешь…
– Ходи… – кто-то ткнул его локтем в бок.
Он сходил.
Веселая компашка пацанов – вынырнула из подворотни, помчалась по двору, размахивая портфелями и весело топая по лужам. Это был их двор, их город, их страна – и все, что было перед ними в качестве проблем – это годовая контроха по русскому. Только и всего…
– Глянь! Витек! Восьмерка!
В те времена – даже новая модель Ваза привлекала внимание, что уж говорить об иномарке типа Тойоты, одно появление такой машины во дворе было настоящим событием, из соседних дворов смотреть сбегались. Мигом забыв проблемы с предстоящей контрохой – пацаны заворожено уставились на рублено-обтекаемое чудо советского автопрома.
19
Татуировки.
20
Тот, кто не признан блатным – но живет по блатным понятиям и стремится им стать.
21
Носить погоны (эполеты) – быть вором в законе.
22
Пиджак (не только блатное, но и еврейское)
23
ПМГ – патрульная милицейская группа.