Без названия

- Кто же? - спросил Скорик.

- Чаусов, - сказала Кира...

Худой, какой-то изможденный, Чаусов сидел перед Паскаловой вытянув тощую шею, словно аршин проглотил.

- Разговор у нас, наверное, будет долгий, Алексей Ильич. Уж больно много вы, мягко говоря, нагородили неправды.

- Что вы имеете в виду? - обреченно спросил он.

- Оба ваших алиби. От первого вы отказались сами. Между прочим, подставили таким образом Жадана. Я, честно говоря, даже зачислила его в подозреваемые. Это что, был ваш расчет?

- Считайте, как хотите.

- Второе алиби опровергла Непомнящая. Нате, прочитайте.

Он с проснувшимся вдруг интересом стал читать показания своей любовницы.

- Она немножко нафантазировала. Но в общем все правильно, - сказал Чаусов. - Что дальше?

- Дальше я хотела бы знать, где же вы все-таки были в тот день и в то время?

- А как вы считаете? - криво усмехнулся он.

- Я не считаю, я знаю, посмотрите, - Кира протянула ему снимок. Он долго всматривался, затем вздрогнул, словно по телу прошла судорога. Наконец сказал:

- Я не хотел его убивать. Так вышло.

- Расскажите все с самого начала, подробно.

- В тот день я пришел в музей, мне нужно было в отделе кадров сделать запись в трудовую книжку с прежнего места работы, - начал он медленно, повествовательно, словно это признание было давно заготовлено и сейчас представился случай внимательному собеседнику все поведать. - В холл я вошел почти одновременно с журналистами. Они галдели, упоминали Гилевского. Служительница, Фоминична, не обратила на меня внимания, я по-прежнему был для нее свой. И тут я решил последовать за репортерами, меня сжигало желание услышать, что этот старый негодяй станет им говорить. Когда поднялись, вошли в темный коридорчик, я остался за их спинами. Гилевский отворил им дверь, видимо, не ждал их тогда, растерялся, дальше порога не пустил. Но они набросились на него с вопросами. Он коротко отвечал, стараясь поскорее избавиться от них, хотя это не вязалось с его тщеславием. Меня он за их спинами и в полумраке коридорчика не видел. Через плечо фоторепортера я заглянул в кабинет и обомлел: я увидел, что сейф приоткрыт. В отличие от журналистов я-то знал, что это значит! Я быстро вышел, спрятался в туалете на этом этаже, затем услышал голоса репортеров, они уходили, сделав свое дело. Мое же дело только начиналось. Выйдя из туалета, я бросился в кабинет Гилевского. Он не ожидал, растерялся. Я крикнул ему: "Вы старый плут и мошенник!" Я увидел на его письменном столе большой пакет в серой выцветшей бумаге, лежавшую рядом тесьму, которой пакет был перевязан. "Вот он! - сказал я, указав на пакет. - Вы лгали общественности все эти десятилетия! Каким образом вы открыли сейф?! Откуда у вас второй ключ?!" Он не выдержал, заорал: "Вон отсюда, соглядатай! Вон!" - и набросился на меня с кулаками. Вы можете понять, в каком я был состоянии от всего увиденного. Всю жизнь меня морочил этот шельмец. И когда он ударил меня по лицу и на мгновение отвернулся, я не помня себя от обиды и гнева, схватил первое, что попалось на глаза лежавший рядом с пакетом музейный каменный топор, и ударил Гилевского в затылок. Он упал. Я не думал, что убил его, так оглушил, ведь я не был готов к тому, что увижу.

- Таким топором? - Кира извлекла из ящика стола топор.

- Да. Где вы его взяли, я же выбросил его потом на улице в урну? - не поняв, воскликнул в нервном возбуждении Чаусов.

- Что было дальше? - не ответила Кира.

- В замках сейфа торчали оба ключа. Он, видимо, не ожидал, что в такое время кто-нибудь пожалует, отпер сейф и извлек пакет. Он все время хранил его там. Изредка на всякий случай перепрятывал и вновь возвращал на место. Я запер сейф, второй ключ и пакет забрал и ушел.

- Каким образом?

- В задней комнате хранилища есть еще одна дверь, я знал о ней, я снял крюк, протиснулся меж стеллажами, вышел на внутренний балкон, по нему и ушел, - Чаусов полез в карман, вынул длинный ключ и положил Кире на стол, затем наклонился, достал из целлофанового мешка с ручками большой серый пакет, перевязанный тесьмой, положил рядом с ключом, вздохнул: - Вот и все.

- Из каких соображений вы принесли и ключ, и пакет?

- Я понимал, что сегодня все будет кончено. Виктория сказала мне, что была у вас.

- Вы просматривали содержимое пакета?

- Разве я мог удержаться?! Это же бесценно!

- Что-нибудь взяли оттуда?

- Ни клочка, клянусь! Все, что там было, все на месте.

Кира развязала пакет, ей тоже не терпелось хотя бы взглянуть на то, ради чего возникли такие страсти. В пакете было много писем, конверт из плотной бумаги, в котором лежали листки ватмана. Потом пальцы ее нащупали металлические предметы. Она извлекла их - тяжелые столбики, похожие на зубильца, расплющенные, блестевшие металлом с одного конца, словно по ним еще недавно били молотком.

- Что это? - спросила Кира.

- Это самое дорогое - личные клейма Диомиди. Они наносятся на изделия методом штамповки, посмотрите противоположный конец.

На противоположных концах столбиков она увидела какие-то завитушки.

- В какую урну вы выбросили топор?

- Возле музея, за углом.

Кира поняла, что топорик этот ей не найти - из урны со дня убийства уже не раз выбрасывали мусор.

- Чем вы объясните всю возню и ложь Гилевского вокруг пакета: то он заявляет, что не уходит на пенсию, то уходит сразу после 100-летнего юбилея, то заявляет, что возвратил пакет дочери Диомиди, но по датам все это не сходится: письмо из пакета попадает американскому автору до того, как Гилевский якобы передал пакет дочери? Как все это понимать?

- Он хотел вывезти пакет из страны.

- Куда, кому? - спросила Кира.

- Полагаю, в США.

- Зачем?

- Просмотрите пакет, прочитайте имеющееся в нем письмо Сэма Шобба, и вы поймете.

- Он хотел это сделать все сорок лет?

- Не думаю. Сперва он просто сидел, как собака на сене, на этом пакете. Видимо, мысль переправить пакет в США родилась у Гилевского не так давно. После какого-то сигнала оттуда. И вот подвернулся случай - скандал на аукционе, поднятый Кевином Шоббом, и приглашение Гилевского в качестве арбитра.

И тут Кира вспомнила беглую, мало что сказавшую ей тогда запись, сделанную рукой Гилевского на формулярной картонке: "Затея проста по замыслу, сложна по исполнению. Его надо убедить, что мое согласие лишено меркантильных помыслов". Кого и в связи с чем Гилевский собирался убеждать? Шобба? В чем? Эту карточку она нашла в бумагах Гилевского, где была и овировская анкета для выезда за рубеж.