Нетленный

– Насколько маленький? – вырвалось из меня.

– Достаточный, чтобы упокоить маленького ребенка… – Сергей Борисович тоже разволновался, стал бледнеть. Развел руки, как рыбак, демонстрирующий размер пойманной рыбины. – Сантиметров семьдесят в длину, сорок в ширину… Тот же мрамор, такие же затейливые узоры, крышка, обмазанная раствором в месте стыка с саркофагом… Федор Тимофеевич сам не мог понять, что на него нашло. Словно подсказки получал со стороны. Поднял, поднатужившись, камень, вставил на место. Замазал все стыки грязью, которой под ногами было вдоволь. Трясся от страха, пытался разобраться сам с собой – что с ним происходило? Насилу успокоился, ни кураторам, ни коллегам ничего не сказал. Покатил компрессор дальше – в соседнюю галерею, притворился, что разболелась голова. Впоследствии порывался сообщить органам о находке, но так и не сделал этого. Как принимал решение – сразу страх охватывал. И чем больше проходило времени, тем иллюзорнее становилась перспектива облегчить свои моральные страдания. Ну, расскажет чекистам, покается – все равно получит срок за попытку сокрытия. Волновался, молился, чтобы пронесло. И все, как ни странно, обошлось. Работы переместились на другой участок. Больше находок не было. Через месяц руководство на Лубянке проект закрыло. Работы прекратились, технику увезли, оцепление сняли. Никакие «сталкеры» по участку, конечно, не бродили – людей запугали, наврали, что местность продолжает охраняться. Но Федор Тимофеевич был в курсе, знал, что объект опустел полностью. Душа томилась, снова сдавали нервы. И однажды он не выдержал, составил план и начал действовать. Никого, конечно, не посвящал. Была слякотная осень. За два часа до рассвета, когда минимален риск наткнуться на бодрствующего человека, он направился к заброшенному карьеру. Машину решил не брать – триста метров ходу. Спустился в галерею, прихватив с собой лом и разбитую тележку, оставленную рабочими. Разобрал часть стены, с помощью лома отодрал саркофаг от пьедестала. Как грузил на тележку, стараясь не кренить, отдельная грустная песня. Но думал, будет хуже. Видимо, стенки у «ларца» оказались не такими толстыми, как у других. Справился, приделав к тележке что-то вроде пандуса из досок. Катил до дома со всеми мерами предосторожности, укрыв брезентом. Заготовил версию на случай нежданной встречи. Но обошлось, закатил на участок, заперся. Передохнул, махнул стаканчик беленькой, чтобы лихорадку унять. Втащил в дом и стал осматривать находку. Имелось желание снять крышку, но, вспомнив, что случилось с его предшественниками, – не стал. Продать в то время – невозможно. Использовать себе во благо – как? Хорошо, что жив остался и не узнал никто. И решил Федор Тимофеевич не искушать судьбу. В голове техническое образование, придумал простейшую лебедку, как опустить саркофаг в подпол. Сам туда спустился, углубился лопатой и кайлом в земляную стену, соорудил нишу, куда и задвинул опасную штуку. Снова завалил землей, все выровнял, укрепил, а к стене придвинул металлический стеллаж, на котором супруга хранила банки с соленьями. Махнул беленькую, спать пошел. На следующий день отправился на машине в Ачинский район, привез супругу с сынком Николаем – будущим папой нашего Василия…

Якушин замолчал. Мы слушали, невольно заинтригованные.

– На этом первая часть истории завершается. Федор Тимофеевич оказался благоразумным человеком. Глупость сделал – и ума хватило все не усложнять. Жене ничего не сказал, подросшему сыну – тоже. Так и прожили остаток жизни в Ржавниках. Продолжали работать, рос ребенок. Николай возмужал, уехал в город, отслужил армию, получил какое-то образование. Потом женился, родил Василия… Старики доживали в Ржавниках. Скончалась супруга – Федор Тимофеевич похоронил ее на сельском кладбище. Потом у самого начались проблемы со здоровьем. Николай с женой погибли, остался непутевый внук, которого Федор Тимофеевич очень любил, хотя и встречаться доводилось нечасто…

– А вам не кажется, что своим поступком он подставил Василия? – осторожно спросила Варвара. – Зачем он раскрыл в письме свою тайну?

– Слишком долго он ее носил в себе, жил с ней, терзался. Почти всю жизнь скрывал – а ради чего? Времена изменились, старик наивно верил, что на этой штуке, если воспользоваться ей с умом, можно заработать и славу, и состояние – независимо от того, что внутри. Он верил в благоразумие внука.

– Ну, и как, оправдалось? – спросила Варвара.

– Как знать, – пожал плечами Якушин.

– Минуточку, – сказал я. – Если память не подводит, все, что находится в недрах земли – любой артефакт, клад, зарытый чемодан с миллионом монгольских тенге, – принадлежит государству, и никак иначе.

– И всякому нашедшему по закону полагаются двадцать пять процентов от суммы клада, – напомнил Якушин. – И даже эти проценты порой могут быть умопомрачительной суммой. Василий, к его чести, не стал пороть горячку. Спустился в подпол, отодвинул стеллаж, несколько часов расковыривал земляную стену. Можете представить, как там за десятилетия все ссохлось и спрессовалось. «Сундучок» оброс землей и плесенью – но вытащил, очистил. Возможно, он что-то слышал об истории шестьдесят девятого года, еще и дед в своем письме дополнительно просветил. Суть в том, что Василий вскрывать свою находку не стал.

– Гениально, – выдохнул я. – Нет, правда…

– Он парень неглупый, – пожал плечами Якушин. – И по крупному счету, Василию безразлично, что внутри. Единственное, что он хочет, – это поправить свое финансовое положение. Проще говоря, обменять саркофаг на деньги. А кто купит – Василию до лампочки. Лишь бы не отняли и не убили. Первым делом он оттер грязь с саркофага, почистил тряпочкой с зубной пастой – для придания товарного вида, так сказать. Помните, как в армии бархоткой с зубной пастой драили пряжки на ремнях, отчего они сияли? Потом заснял саркофаг со всех возможных ракурсов…

– Значит, с документальными свидетельствами у вас все в порядке? – тактично предположил я.

Сергей Борисович «разбудил» компьютер, пощелкал по клавишам и повернул к нам с Варварой монитор. Мы невольно вытянули шеи. Запершило что-то в горле. Василий, конечно, постарался. Снимал со вспышкой – среди земляных стен, каких-то бочек, досок, скособоченных стеллажей. Но сам объект фотоохоты… Саркофаг был маленький, действительно сантиметров семьдесят. Но смотрелся монументально. Утолщенное подножие с изразцами, в верхней части что-то вроде узорчатого карниза, в пазах которого лежала крышка с затейливым барельефом. Стенки саркофага не были гладкими. Продольные выступы, выпуклые узоры в рамках – не люди, не животные, не банальные узоры с цветами, а поди пойми, что. Сложное плетение из невразумительных фигур и форм – ничего подобного в нашем мире я еще не видел, ни в одной культуре. Изделие не было монохромным – в мраморе имелись синие вкрапления, темно-серые, светло-серые, почти белые – и все это каким-то удивительным образом сочеталось.

– То есть Василий любезно предоставил вам снимки… – Пришлось откашляться, чтобы выдавить что-то внятное.

– Именно так, – согласился Якушин.

– Почему он пришел к вам, Сергей Борисович? С каких это пор вы представляете государство?

– Я не представляю государство, – поморщился Сергей Борисович, – и всегда, когда есть возможность, стараюсь держаться от него подальше. Наш Василий не глупец, у него есть природная смекалка, но во многих вопросах он полный профан. У Василия возникла идея сбыть саркофаг, самому при этом заработать и не причинить себе вреда, поскольку ясно, что штука спорная. До Красноярска или Томска ближе, но он выбрал Новосибирск – город крупнее, больше возможностей, и он неоднократно здесь бывал. А пару лет назад даже хоронил в нашем крематории своего армейского друга и посещал музей погребальной культуры. Но сперва он об этом и не думал. Вечером в четверг добрался автобусами до Красноярска, сел в поезд, утром сошел на перроне в нашем городе. Где его носило, сам плохо помнит. Зашел в банк «Транс-Кредит» – у него большое и красивое здание на Красном проспекте. А также серьезная доля государственного участия. Попал на прием к заместителю председателя правления банка – непонятно как, но Василию это удалось. Показал человеку фотографии, объяснил, что хочет сдать «клад» государству и получить свои законные двадцать пять процентов. Ну, не придумал Василий ничего оригинального. Собеседник был не в настроении. Даже вникать в эти «постановочные» кадры не стал, покрутил пальцем у виска и показал на дверь. Василий расстроился, бродил в растрепанных чувствах по Первомайскому скверу, потом вспомнил про крематорий, про музей погребальной культуры, отправился искать такси…