Страница 14 из 21
Разговор с Аверьянычем доставлял ему явное удовольствие.
— Революция для нас с вами — свое, кровное дело…
Прошло с полчаса, а они все еще стояли у платформы, беседуя, словно старые друзья после долгой разлуки.
— Аверьяныч, ты хоть чайком угости гостей-то! — надоумил кто-то из-за платформы.
— А в самом деле. Владимир Ильич, с холодку-то?.. Федюша! — закричал он. — Кипит ли у тебя?
— Давно уж, — солидно отозвался юноша.
— Ну, что ж? — Ленин вопрошающе посмотрел на Овсеенко. — Вы, надеюсь, тоже не против, промерзли же в машине.
У тлеющих, покрытых пеплом, уже не чадящих углей пили из жестяных кружек чай, пахнущий дымком и железом. На всех разделили кусок рафинада, тут же расколотый в ладони рукояткой ножа. Федюша отыскал в золе несколько печеных картошек, церемонно сказал:
— Ешьте, я еще испеку.
Ленин охотно взял одну из картошин, сноровисто покатал в пальцах, сдул золу, сколупнул подгоревшую кожурку.
— Что за прелесть, эта картошка из костра. Ничего не знаю приятнее.
В эту минуту он почему-то вспомнил недавние вечера в Разливе. Но теперь они вдруг показались ему далекими, словно скрытыми за крутым перевалом века. Там он был почти один со своими думами. Здесь вместе с ним сама жизнь, вся вставшая к победе Россия.
Внезапно, будто вспомнив о чем-то, он потянулся к жилетному карману, где были часы, взглянул, поднял удивленно брови и встал.
— Спасибо, товарищи! Нам пора.
Он попрощался со всеми за руку и, сопровождаемый Аверьянычем, пошел из цеха.
У ворот его догнал Овсеенко. Согревшийся от чая, отдохнувший у костра, он выглядел бодрым и посвежевшим. Ленин с удовольствием отметил это.
— Ну, что вы? — спросил он, заметив, что тот посмеивается в кулак.
Овсеенко махнул рукой.
— Не хотят просто верить, что вы — это и есть Ленин. Ей богу! А Федюша этот, знаете, что отмочил? Если бы, говорит, меня на место царя избрали, так я бы уж по заводам не ездил, а все бы на троне сидел да пряники ел на меду!
— Пряники на меду? — серьезно переспросил Ленин. И вдруг расхохотался так звонко, заразительно и безмятежно, как умел смеяться только он один и как ни разу еще не смеялся за все эти дни, полные нечеловеческого напряжения.
А кругом была ночь. В сгустившейся темноте затаился огромный город, к тревожному пульсу которого, казалось, прислушивалась вся Россия.
И когда уже усаживались в машину, он с облегчением вытер выступившие от смеха слезы и сказал уверенно, как бы про себя:
— Нет, никакому Керенскому не вернуть теперь к старому этих людей! Победа будет за нами.
НЕПРИМЕТНЫЙ СЛУЧАЙ
В Октябрьские дни в Смольном в самый разгар борьбы за утверждение Советской власти произошел один совсем незначительный, неприметный случай. Среди великих исторических событий той поры случай этот оказался затерянным и забытым. И однако забывать его все-таки нам нельзя, потому что не только на большом, но и на малом отчеканиваются временем великие черты революции.
А дело вот как было.
На второй или на третий день после переворота явился в Смольный один рабочий из-за Нарвской заставы. В руке он нес помятый и заржавленный бидон, судя по всему, из-под керосина. Действительно, еще у ворот, остановленный часовыми, рабочий этот, по фамилии Сергеев, сказал им:
— У нас в общежитии путиловских рабочих вот уже сколько дней нет света. Бились, бились, а керосину не достать. И вот теперь, поскольку настала наша народная власть, то товарищи прислали меня сюда, в Смольный, к Ленину, чтобы он распорядился налить мне керосину.
Ему говорят:
— Ты что, очумел, что ли? У Ленина и без тебя забот хватает. Он сейчас за всю революцию вопросы решает в наивысшем мировом масштабе. А ты тут с бидоном!
Однако рабочий этот был человек напористый.
— Все это так, конечно, дорогие друзья, но глядите, — говорит, — что получается: мы Зимний дворец штурмовали, а теперь я обратно пустой ворочусь. Нет уж, вы как хотите, только я без керосина отсюда уйти не могу и буду своего добиваться.
— Ну, что ж, — говорят, — добивайся, мы не помеха.
И вот пошел он, и пошел, и все самого Ленина спрашивает. Ему и говорят:
— Иди в комнату шесть. Там Ленин.
Зашел товарищ Сергеев в комнату, глядит: тут уже полно людей. И за столом сидят, и у стены, и около дверей сгрудились. И (Сергеев это собственными ушами слышит) разговор идет в мировом масштабе: про Германию, и про Вильгельма и Гинденбурга, и про грядущую революцию.
Он уже было смутился и обратно хотел шмыгнуть. И тут как раз поворачивается к нему один и спрашивает:
— А вы, товарищ, почему с бидоном?
Сергеев растерялся немного, но все-таки говорит:
— Мне бы товарища Ленина на одну самую короткую минуту.
И тут уж видит и сам: вот он, Ленин. Сидит и тоже на него смотрит.
— Что вам угодно, товарищ?
— Вот такое дело, — говорит Сергеев. — Прислали меня к вам, главе нашего рабочего государства, насчет керосину, потому у нас в общежитии за Нарвской заставой без свету совсем сидим, ну, просто, как суслики.
Ленин немного призадумался и спрашивает своего соседа за столом:
— Есть тут керосин в Смольном? Можно достать?
А в это время поднимается еще один, голова у него в курчавых таких завитках, как у негра, и прямо весь не в себе, руками так и машет.
— Позвольте, — говорит, — Владимир Ильич, неужели нас выдвинули сюда, на аванпост истории, чтобы мы в такой ответственный, решающий для всего мира момент занимались проблемой бидона с керосином?
Сергеев струхнул было, но видит: Ленин ничего на всю эту грозу с молниями не отвечает, а как ни в чем не бывало пишет в блокноте, отрывает листок и говорит:
— Вот, товарищ, возьмите эту записку, найдите Петрова, и керосин будет выдан.
Рабочий Сергеев хотел поблагодарить душевно и от себя и от своих товарищей, что, дескать, не зря надеялись, но видит, регламента на это нет. Вздохнул, головой наскоро покивал да и пошел.
И в дверях уж слышит, как он, Ленин то есть, при полной внезапной тишине говорит кому-то, верно опять тому курчавому:
— Да, нас поставили сюда не для устранения таких вот керосиновых мытарств, но в числе прочих проблем, представьте, и для этого тоже. А главное же для того, чтобы ни одна, пусть самая простая надежда трудового человека не осталась без нашей поддержки, ни одна, даже маленькая забота — без нашего внимания…
Услышал Сергеев эти слова, идет со своим бидоном по коридору, а сам думает: «Ого, а ведь дело-то тут куда поважнее моего керосина вышло!»
А керосин он получил в тот же день, во дворе в кладовке. И к своим вернулся не пустой. И все, начиная с часовых у ворот, были рады такому обороту этого совсем маленького, совсем незначительного дела.
ДАЛЕКАЯ ЗВЕЗДА
Обычно они гуляли вместе, вдвоем. Они выходили из Смольного и, обогнув здание, оказывались перед Охтинским мостом. По другую сторону трамвайных путей вдоль берега Невы светились огнями прямоугольные кирпичные корпуса ниточной фабрики, а слева низкая глухая ограда Смольного примыкала почти к самой реке. Тут оставалась только узкая полоса берега, совсем незамещенного, покрытого жухлой травой. Из воды торчали старые, почерневшие сваи, и было слышно, как струится мимо большая сильная река и как плещутся о сваи холодные осенние волны.
Здесь Ленин обычно останавливался.
— Постоим немного, — говорил он.
Поверхность реки тускло отсвечивала в полутьме. Но когда глаза привыкали к ночному свету, то даже дальний берег вырисовывался отчетливо и на бледном фоне неба ясно обозначались контуры редких еще зданий мало застроенной Охты. Огромные ажурные арки моста вставали над рекой величественно, мощно. И оттого, что мост стоял неколебимо, как бы подперев своими высокими арками низкое северное небо и темная большая река невидимо струилась под ним, рождалось ощущение силы. Все это чем-то напоминало Волгу, далекие, забытые годы юности, первых томительных раздумий о жизни, о будущем.