Музы и свиньи

Как и следовало, Мулявин неуклонно деградировал. Вскоре от Великого Песняра остался лишь узнаваемый образ: усы «подковой», глянцевая лысина, проникновенный печальный тенор… Хронически пьяный Муля существовал своей собственной жизнью, а его образ – своей, постепенно превращаясь в эдакий белорусско-советский бренд, наподобие Брестской крепости, партизан и тракторов. Этот образ и представлял Беларусь на всех музыкальных фестивалях вплоть до начала двадцать первого века.

Так было и в 1999 году, во время «Славянского базара» в Витебске.

Приезжают Мулявины на этот самый базар вечером, заселяются в съемную квартиру. Маэстро после поезда выглядит абстинентным хомячком: стеклянные глазки, раскоординированные движения, заторможенная мозговая деятельность. Короче, классическая белорусская депрессивность.

Жена разбирает чемоданы и заботливо кудахчет: да Володенька, да тебе отоспаться надо, да впереди тяжелый день! Что – немного бухнуть перед сном? А вот хренушки, завтра концерт, вновь со сцены свалишься! Обещаешь не пить? Вот и отлично! Раздевайся, укладывайся и баиньки. Нежно целует мужа в лысину, укрывает одеялом и уходит на экскурсию по витебским бутикам, притом предусмотрительно закрывает квартиру снаружи на ключ. Что полностью логично: Володенька в гастроном не сорвется, да и друзья-лабухи, которые тоже выступать приехали, не полезут к нему с вполне предсказуемыми предложениями.

Щелкает замок, цокают и удаляются каблуки. Мулявин поднимается с кровати и саркастически хмыкает: да что, мол, эти бабы в искусстве понимают? Напрягается, координируется, достает из заначки бутылочку, на донышке которой еще плещется граммов сто сорок. Сосредоточенно скручивает пробку, осматривает интерьеры, привычно примеряется отхлебнуть просто из горлышка. Однако в последний момент решает, что выпивать в чужой и душной квартире, среди выцветших обоев и потрепанной мебели, противоречит его художественным убеждениям. Он человек творческий, ему нужны поэзия и красота, и притом такие, чтобы менялись калейдоскопом. И потому единственное достойное место для эстетической выпивки перед сном – балкон.

Маэстро набрасывает на голые плечи пиджак, сует бутыль в карман и отправляется на свежий воздух. Выпивает под занюх и осматривает вечерние пейзажи.

С глубокого космоса застенчиво подмигивают разноцветные звездочки, полная луна осыпает уснувшие кроны серебряной пылью, и густой влажный воздух полнится горечью ночных цветов. Муля тщательно досасывает водяру из горлышка, оживает и вдохновляется: в жизни, оказывается, всегда найдется место для лирики и романтики! И тут музыкант очень кстати припоминает, что в другой заначке, кажется, есть еще одна бутылка со ста граммами. А, может, даже и со ста двадцатью!

Толкает балконную дверь… не открывается. Вновь толкает – вновь не открывается. Нервно жмет раму плечом. Дверь пружинит и не открывается. И музыкант, наконец, понимает, что шпингалет случайно защелкнулся и что он оказался в плену.

Так что придется стоять на балконе вплоть до возвращения жены…

А во дворе тем временем холодает. От Двины задувает пронзительным, из тучки капает влажным, голое тело покрывается огурцовыми пупырышками. Пленник мелко дрожит, инстинктивно засовывая руки в карманы. И случайно находит там несколько купюр. Пересчитывает и понимает, что этого хватит еще на одну бутылку. Тем более, неоновая вывеска ночного магазина соблазнительно светится в каких-то ста метрах отсюда.

Перспектива продолжения банкета греет душу и поднимает настроение. Обостренное состояние недопитости провоцирует мозговую деятельность. Мулявин прикидывает, сможет ли он слезть с балкона. Невысоко, второй этаж всего лишь, однако спуститься не позволяют возраст, комплекция и координация, а точней – ее отсутствие. Короче, без гонца тут не обойтись!

Музыкант напряженно щурится в полутьму, высматривая потенциальных помощников. А витебский двор тем временем живет привычной гормональной жизнью. Гопники наливаются пивом, девки спешат на блядки, уличный кот счастливо хрустит помойной крысой.

Почти под самым балконом – несколько мусорных контейнеров, у которых деловито копошатся некие сюрреалистические персонажи, которые при тщательном рассмотрении оказываются бомжами.

– Алло, мужик, – просит Мулявин кривоного мужчинку неопределенного возраста. – Можно тебя попросить в гастроном сгонять? Сейчас деньги в сигаретной пачке скину.

Кривоногий неторопливо откладывает целлофановый пакет со стеклотарой, лениво задирает подбородок и принимает подчеркнуто независимую позу.

– А ты кто такой, чтобы я для тебя за бухлом гонял? Не видишь – работаю!

Руководитель «Песняров» становится в наивыгоднейшим ракурсе – так, чтобы свет из комнаты ложился на его лицо.

– Ну что – узнал? Я завтра на «Славянском базаре» выступаю, так приходи, контрмарку дам!

Бомж фокусирует зрение, сопоставляет мулявинские усы и пузо с двусмысленно-уголовным названием главного музыкального фестиваля страны и недоверчиво уточняет:

– Михаил Круг?

Мулявин от злости аж скрежещет зубами и грызет ус… Хорошо еще, что Филиппом Киркоровым не обозвали!

Да он – целая музыкальная эпоха в одном лице! Он настоящая звезда, хотя и реликтовая, его дисками весь этот Витебск замостить можно! Ему, стоя, аплодировали генеральные секретари, короли и миллиардеры, у него даже американский президент Джимми Картер автограф просил! Да что там какой-то Картер?! Сам Джон Леннон признавался, что «Песняры» – это лучшее, что он слышал в своей жизни!

А тут какой-то помойный оборванец…

– Да Мулявин я, Мулявин! Из «Песняров»! – возмущенно выдыхает Мулявин. – Тот самый!

– Как это Мулявин?! – не верит бомж. – Он ведь давно уже умер…

Пока руководитель «Песняров» отстраивает в голове жесткое опровержение и повторную просьбу сгонять за бухлом, под балконом появляется еще один бомж, с одутловатым лицом и уголовными манерами.

– Мулявин, говоришь? – агрессивно скалится он на балкон. – По-типу на «Славянский базар» с того света приехал… Ты что – за лохов нас тут держишь? А за свой базар по понятиях ответишь?

Документов в карманах мулявинского пиджака нет. Последнего «песняровского» диска с изображением солиста – тем более. Так что отвечать нечем. Однако возмущение в его душе уже пылает пожаром, и погасить этот пожар можно лишь водкой…

Тем временем оборванец с уголовной физиономией предлагает весьма резонно:

– Алло, я сейчас гитару тебе передам. Если сбацаешь что-нибудь из «Песняров» – сгоняем для тебя в магазин. Если нет – окна побъем. Согласен?

Маэстро мужественно глотает обиду, растерянно пожимает плечами… и соглашается. А что ему еще остается?

Как ни странно, но оборванцы вскоре приносят гитару. Безусловно, не «Stratocaster»: разбитая дека, истертый гриф, измочаленные струны… Не иначе, на мусорке нашли. Мулявин расплетает на балконе капроновый шнур для белья, спускает конец бомжам…

– Что вам исполнить? – мрачно спрашивает он, настраивая инструмент.

– А что хочешь! – милостливо позволяют бомжи.

С балкона доносится шелест и сдержанный кашель. Не проходит и минуты, как влажный фиолетовый сумрак полнится серебряным гитарным перебором, и вечерний двор пронзает печальный тенор:

У мусорных контейнеров становится необычайно тихо. Бомжи разных возрастов, полов и степеней маргинальности вылазят на свет и посматривают на Песняра, словно дрессированные крысы на гамельнского флейтиста.

Мулявин аккуратненько кладет последний аккорд. Кривоногий растерянно чешет затылок:

– Совпадает… Может, и на самом деле тот самый Мулявин? Короче, мужик, бросай бабло, сейчас сгоняем. Тебе что – «чернило» или водку?

– А если у тебя лавешек мало, то можем добавить! – с меценатскими интонациями предлагает одутловатый. – Может, еще и закуски какой?