Музы и свиньи

Через минуту – вновь громогласное пожелание половой близости президентским матерям, только теперь на это пожелание накладываются куда более кощунственные пожелания, а еще – ритмичные звуки ударов, и по звукам этим очевидно, что совсем рядом кто-то кого-то избивает.

И тут Кучма, Путин и Лукашенко наконец понимают, что подобные галлюцинации дважды повторяться не могут даже с ними. Конечно же, матерщина с угрозами – лишь прелюдия к теракту. Чеченские боевики, белорусские националисты, очередной Майдан, натовцы-америкосы-европейцы… От этих отморозков чего угодно можно ожидать, и хорошо еще, если только банального гранатометного выстрела!

Президенты синхронно разворачиваются на сто восемьдесят градусов и под матерщинный аккомпанемент ретируются, невольно ускоряя шаги. Вскоре демарш и вовсе превращается в постыдное бегство. А по залитой электричеством улице уже мчит бронированный микроавтобус с пуленепробиваемыми окнами, чтобы как можно быстрее эвакуировать всю троицу из опасного места…

…Во время встречи трех президентов молодой тракторист Мыкола скучал в своей хате часа четыре. За это время он приговорил с отцом несколько бутылок самогонки, предусмотрительно припрятанных от матери, а также от ментов, эсбеушников и Службы охраны президента Украины. Самогонки оказалось до обидного мало: а когда ее вообще много бывает?! Вот Мыкола и решил сгонять к соседке, чтобы одолжить. Отец, конечно же, попытался его отговорить: мол, с этими чертями лысыми, которые на своих «мерседесах» поприезжали, обязательно в какое-нибудь дерьмо вляпаешься… Хуже фашистов – даже те во время оккупации не запрещали из собственных домов выходить!

Ага, напугаешь такого паренька какими-то фашистами, а уж тем более – лысыми гарантами конституций! Он – здоровый и крепкий хлопец, неиспорченный телевизионным гламуром и столичной распущенностью, взращенный на экологически чистых самогонке и сале, он же кровь с молоком, только-только из армии вернулся, еще даже энергию на баб не растратил…

Да и «догнаться» очень и очень хочется.

– Не ссы, батько, – успокаивает Мыкола. – Я быстренько. Если эти пидоры до утра гулять надумают – то нам тут трезвыми сидеть?!..

Дородный парубок, надутый самогонными парами, взыдмается над столом тяжелым дирижаблем и уверенно плывет через сени на крыльцо. Останавливается и пялится удивленно – прямо по грядкам, пригибаясь к плетню, крадется некий странный урод: яйцеподобный шлем, бронежилет, рация, и весь обвешен оружием. То ли инопланетянин, то ли международный террорист… Парубок тут же припоминает, как в армии офицер-воспитатель учил защищать родную Украину от незваных гостей. А этот, то ли марсианин, то ли натовец, то ли какой-то москаль, стопроцентный враг: а то зачем он грядки вытаптывает, на которых родная мать с утра до ночи горбатится?

Мыкола недобро щурится, и тут его взгляд фиксирует длинную железяку, весьма подходящую для защиты родной Украины. Железяка эта называется «рессора от трактора «Беларус». Первый же удар безжалостно сбивает с ног незваного гостя. Второй вдребезги разбивает его шлем. Однако урод каким-то чудом поднимается и, теряя во время бегства рацию, пистолеты, автоматы и прочее террористическое снаряжение, прячется в дощатом туалете-«скворешне», панически закрывается изнутри. Озверевший хлопец со всей силы лупит собственный туалет тяжелой рессорой, и его ебуки матерям всех этих оккупантов звучат брутально, как бураковый самогон, и неумолимо, словно гетманский приговор.

Спустя минуту на Мыколином дворе уже были автоматчики, гранатометчики, доктора, саперы, черт, дьяво, и мгновенно протрезвевшие руководители СБУ. Что, террориста поймали? Где? В сортире закрылся? Выходи, урод, сейчас Путину покажем, он у нас по сортирам крупнейший специалист!

Туалетная дверца с пронзительным скрипом открывается, и оттуда выходит урод. Окровавленный лоб, безумный взгляд, перемазанный дерьмом бронежилет…

И красно-зеленый шеврон на рукаве.

Это белорусские спецслужбисты буквально за минуту до президентского променада решили подстраховаться и запустить вдоль маршрута вооруженного контролера. Однако почему-то не предупредили его, что бывает в Украине за неуважение к чужому имуществу.

Чем и поспособствовали психическим травмам сразу трех президентов.

ІI. Эвтерпа. Муза лирической поэзии и музыки

Как Дмитрий Шостакович ходил в Минске на футбол

Почти каждый художник – следующая ступень эволюции курицы, только что снесшей яйцо. Цель курицы – кудахтать о своем достижении на весь курятник, возглашая, что плод ее задницы – самый совершенный, прекрасный и восхитительный во всем мире. Цель писателя, художника и композитора – возглашать всему миру, что плод его гения – самый талантливый, бесподобный и креативный, особенно – по сравнению с плодами серых и бездарных коллег.

Дмитрий Дмитриевич Шостакович был настоящим художником, однако о своих произведениях говорить не любил. В «гении», в отличие от многочисленных коллег из Союза Композиторов, не записывался. На высокие трибуны без особой нужды не лез. Было у Дмитрия Дмитриевича две темы, на которые он мог говорить бесконечно. Во-первых, какой законченный мудак председатель Союза Композиторов СССР Тихон Хренников – сталинский холуй и «сын торгового работника», как его сам Шостакович называл. Во-вторых – какая боевитая, задорная и бескомпромиссная команда «Зенит», какой содержательный футбол она всякий раз демонстрирует и как приятно смотреть на этот футбол с трибун.

Именно на любви к футболу Шостакович и погорел во время творческой командировки в Минск…

Тринадцатая симфония Шостаковича «Бабий Яр» едва ли не сразу попала в число подозрительных и полузапрещенных. Вспоминать о геноциде советских граждан еврейской национальности в шестидесятые годы уже не рекомендовалось: «проявления мирового сионизма». Немосковская премьера Тринадцатой симфонии изначально планировалась в Киеве, что было бы справедливо, однако тогдашний первый секретарь ЦК КПУ товарищ Подгорный отказал Шостаковичу категорически: нам, мол этих жидовских плачей в столице советской Украины не надо! А вот тогдашний первый секретарь ЦК КПБ товарищ Мазуров почему-то отнесся к возможной премьере в Минске снисходительно. Может, не совсем понимал, что такое симфония и чем она отличается от оперы. Может, припомнил свое гомельское детство и многочисленных друзей-евреев. А, может, просто был выпивши. Короче, проявил типичную политическую близорукость.

И вот в марте 1963 года Дмитрий Дмитриевич приезжает в Минск. Встречают его, как и положено, на черной «волге», и везут в правительственный отель «Беларусь», который в то время стоял напротив стадиона «Динамо». Шостакович бросает в номере чемоданы и немедленно отправляется на репетицию.

На первый взгляд, зал как зал: классический плюшевый занавес, ампирная лепнина на стенах. Однако в коридоре и в фойе почему-то понатыканы портреты Феликса Эдмундовича и изображения щитов с перекрещенными мечами. Да и публика на репетиции, словно из колхозного инкубатора: одинаковые индпошивовские костюмчики, одинаковые стеклянные глазки.

Дмитрию Дмитриевичу становится не по себе. Нет, он конечно же, наслышан про любовь белорусов «к порядку», ведь Шостаковичи – из местной, литвинской шляхты, да и дед композитора активно участвовал в антимосковском восстании Кастуся Калиновского. Но чтобы «порядок» доходил до такой вот тотальной унификации?!..

И тут выясняется, что ничего к премьере не готово. Оркестровых партий нет, клавира нет, даже пюпитров для всех оркестрантов не хватает. Вдобавок ко всему, Государственный хор БССР неожиданно отказывается участвовать в концерте. Министр культуры БССР морду от Шостаковича воротит и не здоровается демонстративно, будто не знает, кто это такой. Типография получает приказ из ЦК КПБ – срочно остановить производство афиш. Премьера под угрозой срыва; наверное, бдительные московские идеологи уже предупредили младших минских братьев про коварную сионистскую вылазку. А то и Главкомпозитор СССР Тихон Николаевич Хренников решил собственноручно прищемить ядовитую щупальцу всемирного жидо-масонского заговора…