Рожденный на селедке

- Истинно так. Никак иначе, - подтвердил кастелян.

- Ежели бы не улыбка Её милости, коей сие сражение доставило радость и скрасило утрату любимого супруга, висеть вам обоим на замковой стене еще до вечера, - сахарно продолжил светлейший герцог и нахмурился. – А где виновник сечи сей?

- Прошу простить, милорд. Он много сил отдал и крови в битве, - бессовестно соврал я, мысленно отругав сиятельного графа, все еще спящего в шатре на мягкой заднице боевого товарища. – Душа его болит, а сердце кровоточит, ибо недостойным счел он свое поведение. И отправился светлейший граф молить Господа о прощенье и даровать исцеление скорое невинно обиженному им светлейшему герцогу де ла Поэру, да унесут его душу ангелы на Небеса. И сказал, что не вернется, покуда не очистит свою душу от тяжкого греха и не прольется на него свет Божией милости.

- Так и сказал? – спросил герцог господина Жори.

- Истинно так. Никак иначе, - подтвердил тот, склонив голову. – Потом готов принять он наказанье по всей строгости, светлейший герцог.

- Хм, хм. Стало быть, так. Ну, пусть. Юнец, - я поднял голову и встретился с жидкими озерцами сахарной лести. – Передай господину, что жду я его у себя вечером в час первой стражи. Жажду я объяснений и точка.

- Да, милорд. Я сам приведу его, ежели он сочтет, что не достиг искупленья грехов, - ответил я и, поклонившись, отошел в сторонку, чтобы не мешать разговору господина Жори и блядской рожи. Вместо этого я стал любоваться королевой, равнодушной и немного грустной. И ойкнул, когда меня коснулся её внимательный, нежно-голубой взгляд, словно солнце вышло из-за туч и одарило меня своей милостью и теплом. Могу поклясться, что в глазах королевы не было равнодушия. Только слабая щепотка веселья и капля тягучей грусти. Я покраснел и, опустив голову, отправился к шатру, чтобы подготовить сиятельного графа к аудиенции у блядского герцога.

Лишь через несколько часов мне удалось привести сиятельного графа в сознание. Для этого пришлось стянуть с него зловонные портки и крепко высечь дряблый старый зад крапивой. Ответом мне был жалкий стон и аромат перебродившего винограда, исторгнутый из адской глотки. Вздохнув, я возобновил порку, не стесняясь менять иссеченные веники на новые, наполненные жгучим ядом. К исходу шестого веника, сиятельный граф приоткрыл глаз и, нехотя, поднялся. Он был наг, жалок и дрожал, как привидение при виде упитанного монаха. Опять вздохнув, я протянул ему кувшин с вином и теплое покрывало, не измаранное его соками.

- Ох, Матье, моя голова. Она болит, трещит и лопается, - сообщил он, одним махом выдув поданное ему вино.

- Вестимо, старый. Привет с большого бодуна, - рек я, используя в качестве ответа любимую поговорку нашего старосты. – Ужель ты ничего не помнишь?

- Кувшины помню, - ответил сиятельный граф, сморщиваясь и превращаясь в замерзшую мошонку. – И сны развратные, где меня нагие девы дергали за естество, наслаждение даря. И сладкий запах нежной попки помню.

- Фу, старый. Избавь меня от своего слюнявого маразма, - покачал я головой. – Я про турнир.

- Нет, а что в нем? Не томи, Матье.

- Если вкратце, то ты напился в синий дублон, еле выехал на ристалище и избил копьем сиятельного герцога де ла Поэра по прозванью Неутомимый бык до кровавых ссак.

- Mon Dieu…

- Он тут не причем, смею тебя заверить, - хмыкнул я. – Вечером, в час первой луны тебя ждет светлейшая блядская рожа герцога де Кант-Куи , дабы ты объяснился с ним о своем поведении.

- Не может быть. Не так я глуп, чтоб рыцаря благородного копьем мордовать, что холопа.

- Еще как может.

- Нет, никак нет, Матье.

- Говорю тебе, да.

- Говорю тебе, нет.

- Да.

- Mon Deu, Матье. И что же делать? – я вздохнул и, присев рядом, приобнял старика за плечи, который постарел, казалось, лет на десять.

- Не ной и прекрати терзать достоинство свое, покуда с корнем его не оторвал. На твое счастье герцог принял мои слова объяснения за чистую монету. Мол-де ты молился за здравие Неутомимого быка и протирал колени за то, что отмудохал его копьем, потому и не пришел сразу. И вообще, старый. Скажи спасибо королеве.

- А Её милость здесь причем?

- Притом, трясущийся огузок прелюбодеянья. Понравилось ей, как ты с копьем управлялся, поэтому тебя просто дисквалифицировали с турнира, но какую-то награду тебе дадут, чему я сам немало удивлен.

- Сдается мне, не так все будет просто, - проворчал рыцарь, отряхивая усы от прилипших хлебных крошек.

- И мне сдается то же самое, старый, - кивнул я и, поднявшись, направился в угол, собирать разбросанную одежду сиятельного графа, которую необходимо было вычистить. Обернувшись, я добавил. - К вину не прикасайся. Иначе будем мы болтаться на стене, лишь только солнце встанет.

И вышел, держа в руках грязные рыцарские шмотки, с улыбкой на губах.

Как только сменился первый караул, мы с сиятельным графом двинулись к жилому дому, где квартировал герцог Блядская рожа и вся остальная знать Франции. Я был беспечен, а чело сиятельного графа было бледным и сморщившимся, как подгнивший авокадо. Он еле шел на негнущихся деревянных ногах и если бы я его не подталкивал, дошел бы только к утру. Вдобавок рыцарь бормотал все известные ему молитвы, на миг став ревностным и праведным до безобразия. Это вылилось в то, что он пропустил несколько дивных попок служанок, даже не бросив на них похотливого взгляда, безразлично перешагнул через разлитое вино и не огласил тяжелый воздух горестными воплями по поводу уничтоженного добра, и проигнорировал приветствие некоторых знакомых рыцарей, которые лишь удивленно посмотрели ему вслед, а потом двинулись дальше предаваться порокам, как все нормальные рыцари.

- Входите. Светлейший герцог ждет, - манерно произнес сладкий голосок слуги. Сиятельный граф побледнел так сильно, что у него вылезли даже пубертатные прыщи, пропавшие лет сорок назад, после чего, отпустив слугу кивком, открыл тяжелую дверь и вошел в комнату герцога де Кант-Куи. Я, вздохнув, двинулся за ним.

- Омерзительная блядско-розовая трахомудия, - сказал я, когда увидел комнату герцога. От огромного количество розового цвета запестрило в глазах, а блядские розовые фарфоровые тарелочки вызвали зубовный скрежет. Понятно, что вещь дорогая, но видеть такое в покоях правой руки королевы, дикое дело, скажу я вам. – Это что, старый? Герцог-то парафин (педераст)?

- Кто мы такие, чтоб судить другого, - смиренно рек сиятельный граф, а я нахмурился и удивился, не забралась ли часом полоумная и праведная кукушка в его старую голову.

- Выдохни, старый. А то дыханьем своим себя же отравишь, - посоветовал я шепотом. – А где, собственно, герцог Блядская рожа?

- Ужель ошибся ты, Матье? – порозовел рыцарь, которого страх понемногу отпускал.

- Нет, старый. Час первой луны, когда меняется первая стража, - ответил я все тем же шепотом. – Давай же герцогу в баулы отольем немного? Покуда шляется он где-то по блядско-розовым делам.

- Не можно это сделать, - ответил мне сиятельный граф, попутно рассматривая розовую тарелку с цветочком. Его лоб избороздила дивная и глубокая морщина, так и сверкающая болезненной мудростью и праведностью. Рыцарь вздохнул и, подойдя к портьере возле стены, немного приоткрыл колышущуюся от сквозняка ткань.

- О, блядо-розовое вероломство, - прошептал я, прильнув к спине сиятельного графа, но тут же отпрянул, ибо одежда его, хоть и вычищенная, еще отдавала сладко-кислыми нотками былых пороков. Когда до меня донесся чей-то приглушенный голос, я нахмурил брови и спросил. – Что там за вопли, старый? Ужель наш герцог насилует какого-нибудь несчастного мальчишку?

- Шш, - шикнул рыцарь, обдав меня ароматом нечищеных зубов и луковой похлебки. – Знакомы голоса, Матье. Истинно знакомы.

Голоса, точнее один голос, был знаком и мне. Сладкий, сахарный и липкий, как трусы наивной недоумки, которой блудный рыцарь злато за тепло пообещал. Голос герцога Шарля де Кант-Куи. Он разговаривал еще с двумя голосами. Скрипучим и тихим, и взволнованным высоким. А мы с сиятельным графом, затаив дыхание, прислушались, о чем же вещают эти люди во тьме, скрытой вульгарной розовой портьерой.