Страница 2 из 15
Но повторю: каждый свой опыт наживает сам. И если делать это правильно, меняться достаточно быстро, то можно убежать даже от кармы. Сам я, работая в «Комсомольской правде» в наиболее тяжелые времена, занимая разные начальствующие посты, отдавался этому делу полностью, выжимал из себя все соки. И годам к 40, нажив кучу болезней, практически стал инвалидом. Вполне определенно могу сказать: стоял на краю могилы. Не мог нормально ходить – тянул ногу. Нажил проблемы с пищеварением – сделали одну операцию, собирались еще что-то вырезать. Тут уж хочешь жить – будешь что-то менять. Либо прекратишь дергаться и волноваться, либо загнешься.
Тогда я впервые задумался о том, что делаю что-то не так, живу неправильно, и решил упорядочить свой внутренний мир. Начал себя перестраивать.
По идее давно должен был стать развалиной. Но недавно обследовался – все в норме. И я неплохо себя чувствую, занимаясь параллельно бизнесом и литературным трудом.
– Как удалось начать жизнь заново?
– Это как раз сердцевина моей книги «Святые грешники». Все самосовершенствование происходит через безмолвие разума. Нужно очистить сознание от лишних мыслей. А потом уже можно настраивать свою скрипочку на любую нужную тебе волну. Для меня главное – творчество. Поэтому мысли мои заняты сейчас главным для меня: новыми книгами, образами. А то, что раньше тревожило, отошло на задний план.
Успокаивая свой разум, я освобождаю его от разного каждодневного хлама, расчищаю место для творчества. Сегодня мне это понимание дает силы и вдохновение. Зачем мне мой бизнес? Затем, чтобы донести мои мысли, положенные на бумагу, до читателя. И я счастлив оттого, что самостоятельно могу это делать. Мне не нужны спонсоры, не надо унижаться и кого-то просить. Появляется смысл вести бизнес дальше, хочется жить, работать и творить.
– Какое свое достижение считаете главным?
– Хорошо, когда тебе 66. Позади честолюбие, карьера. Я с улыбкой смотрю на тех, кто всерьез занят какими-то интригами. Борьбой за должности и социальный успех. Хотя никого не осуждаю. Каждый живет в своем мире и на своем уровне вибрирует. У тебя свои заботы, у меня свои. Главное – не пытайся переделать меня.
А своим важнейшим достижением считаю большой путь, который удалось пройти. Даже не материальный, а духовный. Хотя одно невозможно без другого. Если человек сидит и ничего не делает, то и развитие его идет медленно. В той же Индии верят, что душа перерождается тысячи раз. И неудивительно. В их деревнях ничего не меняется веками: как собирали четыре урожая в год, так и продолжают – примерно в тех же декорациях. А русский человек живет в тяжелых условиях. Зима восемь месяцев в году. Революции. Социальные эксперименты. Войны. Развал страны. Такие обстоятельства целый народ делают философом. А с другой стороны – заставляют меняться очень быстро.
Сам я пять раз менял место жительства. Хотя в России обычно где родился, там и пригодился. И переезжать в нашей стране непросто.
С детства жил на Кавказе. Служил в Сибири. Учился и работал в Казахстане. Когда меня выдворили оттуда как русского журналиста местные националисты, перебрался в Москву. Теперь вот осел в Воронеже. В разных условиях жизни получаешь разные уроки. И сам растешь.
А разочарования… Бывают такие завязки – я называю их кармическими – которые преследуют тебя всю жизнь. Когда нужно развязать какой-то узел в отношениях с человеком, но не получается. По молодости лет из-за этого страдаешь. Думаешь, что и твоя жизнь могла сложиться по-другому – более ярко, насыщенно – и чья-то еще. А теперь я понимаю, что это тоже урок. Хотя все равно осталась горечь. И ощущение чего-то непознанного, которое ушло.
– Писатель вообще занят тем, что познает людей. Самое важное ваше открытие на этом пути?
– Обычно мы судим других по себе. Думаем, что они такие же. Самым важным моим открытием было то, что люди абсолютно разные. И ценностью в своей жизни могут считать все, что угодно. Так устроено сознание. У террористов ведь тоже есть какие-то извращенные идеалы. Человек способен как достичь высших состояний, так и опуститься ниже сточной канавы. Например, я был поражен, читая документы о расстреле царской семьи. В таких проявлениях люди хуже, чем животные. Те убивают, чтобы жить. А тут – из-за какого-то заворота в башке.
– В советское время писателей называли инженерами человеческих душ. Какую главную цель преследуете вы: воспитание читателя или, может быть, самовыражение?
– Просто есть Божья воля. Я должен это сделать. Без всяких задних мыслей. Как с церковью в нашей деревне. «Чего ее восстанавливать? – говорили односельчане. – Лучше газ провести. И вообще, не мы разрушали». Но так было надо.
То же самое и с написанием книг. Не собираюсь никого просвещать. Кому нужно – прочтут.
– Что вы больше любите: читать или писать?
– Читать, честно говоря, легче и приятнее, а писать каждый день, иногда через силу заставлять себя – здесь нужна большая самодисциплина. Но и радость творчества полнее!
– А что приносит большее удовольствие: процесс работы или результат?
– Скорее всего, процесс, потому что, когда книга заканчивается, она мне больше не интересна. Желания что-то переделывать, переписывать в угоду кому-то нет. А сам процесс меня захватывает всего с головой! Если книга созрела, то она начинает сама из тебя выпирать и литься изнутри. Правда, это сильно изматывает. Ведь я провожу пять дней на работе в собственном издательстве, а потом все выходные пишу, потому что не могу этого не делать. Надо бы вроде и отдохнуть, и с детьми повидаться, но остановиться не в силах.
– От общественной деятельности вы перешли к писательской. Сегодня есть немало обратных примеров. Как к этому относитесь?
– Писатель пишет, пока у него что-то есть за душой. Когда больше нечего сказать – переходит к чему-то другому. Так, Шолохов, написав «Тихий Дон» и «Поднятую целину», застопорился. Или Толстой, сказав в своих великих романах обо всем, что было ему важно, бросил это дело и занялся образованием крестьян. Начал сочинять детские рассказы. Некоторые говорят: «Вот если бы Пушкин не умер, сколько бы еще написал». А мы не знаем. После всего сделанного много ли у него осталось в загашнике? Или у Лермонтова, который в 26 лет уже был классиком. Грибоедов вообще написал только великое «Горе от ума». А Ершов – знаменитого «Конька-горбунка» и трудился потом скромным директором гимназии.
Если запасы закончились – один идет за новыми, а другой берет бутылочку и квасит. Третий – подается в общественную деятельность. Но больше всего меня умиляют еще молодые писатели, которые стремятся в депутаты: что они там почерпнут?
– Вы стали известным журналистом еще в советское время. Можете сравнить силу печатного слова тогда и сейчас?
– Слово, это по-прежнему очень действенно. Но оно должно быть искренним. Журналистика обладает важным качеством, которое держит ее на плаву. Даже самый последний жулик в глазах окружающих хочет выглядеть прилично. Поэтому СМИ имеют такое воздействие на людей. Плюс СМИ информируют. Это тоже первичная потребность человека.
Когда мы занимались советской журналистикой, она имела понятные, благородные правила. Потом окунулись в рыночную, вульгарную. Затем стали учиться на Западе – писать якобы объективно, не впадая в пристрастие, учитывая разные точки зрения. Сегодня опять вернулись к советской модели – замешанной на пропаганде. И в остальном мире беспристрастная журналистика тоже закончилась. Это не хорошо или плохо. Просто время течет – лицо ее меняется. Журналистика отвечает на злобу дня.