Странная погода

В куче сокровищ лежал комплект из бюстгальтера и трусиков, золотая отделка которых искрилась горным хрусталем не хуже бриллиантов. Еще там лежала обернутая в золотистую фольгу длинная коробка, перевязанная серебристой ленточкой.

– Добыча должна вернуться в магазин завтра утром, – сказал он, подталкивая коробку к ней. – Зато это храни у себя.

Она схватила широкую скользкую упаковку. Подарки Бекки обожала. Частенько она жалела, что Рождество не приходит каждый месяц.

– Что это?

– Девушка не носит столько безделушек, – поучительно сказал ей Родж, – если только не знает, что может уберечь их.

Она сорвала обертку с ленточкой и открыла коробку. В ней лежал «смит-вессон» 357 с атласно-белой рукоятью, казавшейся перламутровой, со стволом из нержавеющей стали, гравированной цветами ириса и завитушками плюща.

Он бросил ей что-то, какую-то паутину из черных кожаных ремешков и пряжек, и на миг она подумала, уж не к садо-мазо ли дело идет в этот вечер.

– Это тебе на ногу, – пояснил он. – Если носишь оружие меж ног, то можно повсюду в юбке-дудочке ходить, никто и знать не будет, что ты вооружена. Я иду в душ. Ты со мной?

– Может, попозже, – сказала она, поднимаясь и вытягиваясь на цыпочках, чтобы поцеловать его. Она закусила нижнюю губу, а он взял ее спереди за пояс обтягивающих черных брюк и притянул к себе. Вел он себя спокойно, но уже успел возбудиться и толкался в нее сквозь свои хаки.

Душ шумел минут пятнадцать. Времени ей вполне хватило сбросить с себя одежду и облачиться в небольшое состояние. Револьвер шел последним. Ей нравилось, как кожаные ремешки облегали верх ее бедра, нравились серебряные пряжки и черные полоски на ее коже. Она сидела на кровати на коленях в цепочках, бриллиантах, сверкающих у нее меж грудей, с коротким и тугим ожерельем из серебра на шее и упражнялась, целясь из пистолета в свое отражение в зеркале.

Она ждала, когда он выйдет, обернутый в полотенце, со сверкающими капельками воды на груди. Подняла револьвер, держа его обеими руками.

– Сбрось полотенце, – приказала. – И делай в точности так, как я говорю, если жить хочешь.

– Целься куда-нибудь еще, – сказал он.

Она обиженно надула губки:

– Он не заряжен.

– Вот так все думают, вплоть до того момента, как чей-то член с резьбы не сорвет.

Она открыла барабан и – щелк-щелк-щелк – провернула его, чтоб он убедился, что тот пуст. Потом тычком вернула барабан в револьвер и опять нацелила на Реджа.

– Оголяйся, – приказала.

Ему все равно не нравилось то, что она навела на него «смит-вессон» (это она понимала), однако вид ее грудей, украшенных сверкающими бриллиантами, на него подействовал. Родж сбросил полотенце (жилистый член подпрыгивал у него впереди: вид и уморительный, и пробирающий до нутра) и пополз по кровати к ней. Поцеловал, пробуя языком на вкус ее верхнюю губу, и она сознавала, как ее самообладание, ее индивидуальность ускользают прочь под знакомым напором желания.

Он опрокинул ее на постель, ухватив в горсть золотую цепь и прядь ее волос – с силой, но не слишком грубо. Она сумела вложить револьвер обратно в кобуру за миг до того, как он развел ей коленом ноги. Должно быть, она чересчур свободно стреножила «смит-вессон». Под тяжестью его бедра рукоять револьвера уперлась ей прямо в лобок.

Правда была в том, что никогда она настолько сильно не заходилась в агонии, чем в те первые минуты, когда он целовал ее, а ее клитор терся о нежно-твердую резину на перламутровой рукоятке револьвера. Она разрядилась, словно пистолет. А собственно секс был уже всего лишь отдачей.

12 апреля 2013 г.

В конце дежурства Келлауэй решился зайти в службу безопасности, где его уже ждала заместитель шерифа, ухмыляющаяся латинка в таком же уродливом брючном костюме, какие любит Хиллари Клинтон, и с «глоком» на внушительном бедре. Белых копов теперь и не увидишь, теперь все – во имя растущего многообразия. После Ирака Келлауэй подал заявления о приеме на работу в полицию штата, местную полицию, администрацию шерифа и ФБР, но дальше собеседования дело не пошло. В полиции штата сказали, что он слишком стар, в администрацию шерифа его не взяли, потому что его из морской пехоты комиссовали, а фэбээровцы известили, что после психологического обследования возникли вопросы о его пригодности. В местной полиции не было ни одной вакансии, плюс там ему напомнили о неоплаченных штрафах за превышение скорости на девятьсот долларов. Вот такой итог. Черного, изъяснявшегося на афроамериканском жаргоне, могли взять на работу, просто если он закончил среднюю школу, не убив при этом никого, стреляя из автомобиля. Белому пришлось бы заручиться дипломом Йеля и поработать волонтером с ВИЧ-инфицированными сиротами, чтоб его хотя бы на порог пустили.

Когда Келлауэй вошел в приемную службы безопасности, то оказался по ту сторону стойки, что для посетителей, вместе с эдакой Чикитой Банан[38], служащей в органах.

Секретарь приемной, Джоани, находилась по другую сторону плексигласового окошка, сидя на неустойчивом катающемся конторском кресле. Там же находился и еще один охранник, Майк Даулинг, снявший свой ремень и вешавший его в шкафчик. Было похоже, что Майк решил, что уже очень поздно, и слинял с работы за десять минут до ее окончания.

– А вот и он, пристав Акоста. Я же вам говорила, что он не появится до самой последней минуты своего дежурства. Мистер Келлауэй очень пунктуален. Рэнди, это судебный пристав Акоста из администрации шерифа…

– Я знаю, откуда она, Джоан. В форме разбираюсь.

Из полицейского управления и администрации шерифа заходили постоянно. В августе ему показывали фото (фас и профиль) разыскиваемого опасного уголовника, обручившегося с девушкой, работавшей в закусочной торгцентра. В сентябре его предупредили, что на этой улице шляется известный педофил, и посоветовали держать с ним ухо востро.

Он уже думал, не связан ли нынешний визит с черным пареньком, который только начал работать в обувном магазине «БИГ». Неделю назад Келлауэй заметил его выходящим из магазина через служебный ход с коробками в руках. Коробки паренек погрузил в проржавевший допотопный «Форд Фиесту». Келлауэй велел ему встать к машине, положить руки на крышу, потому как подумал, что малец обувает магазин, таская из него обувку. Дело было за час до открытия, на мальце не было фирменной одежды, а в лицо Келлауэй его не знал, не знал, что он принятый на работу новичок, не знал, что мальцу поручили доставить некоторое количество модных кроссовок в филиал магазина на Дайтона-Бич. Естественно, теперь это выглядело, будто Келлауэй расист, а не просто по-честному ошибся.

Если то и в самом деле была ошибка. У мальца на бампере была наклейка, гласившая: «Узаконить геев и марихуану», – что очень походило на непристойно вздернутый средний палец, оскорбление тому миру, где ценятся законы. Келлауэй мог надеяться, что Акоста пришла уведомить его, что малец был известным наркоманом и что ей нужно было обыскать его «Фиесту» на наркотики и оружие. (И отчего это, гадал он, самая американская из американских автомобильных компаний называет свои машины «Фиестами», что по звучанию больше похоже на дежурное ресторанное блюдо? С другой стороны, наверное, завод, производящий эти машины, находится в мексиканской Тихуане, так что, в общем-то, название подходит).

Акоста еще заговорить не успела, а Келлауэй уже заметил отсутствующее выражение на бледном лице Майка Даулинга. Обратил он внимание и на то, что Джоани старательно не смотрела на него, делая вид, будто увлечена чем-то на дисплее ее древнего ноута… Это Джоани-то, которая встревала в любой разговор и для кого было невыносимо пропустить любых посетителей в кабинет без того, чтобы не заставить их ответить на дюжину бессмысленных вопросов вроде: что они натворили, откуда они родом, смотрели ли они сериал «Доктор Фил» на прошлой неделе. Келлауэй разом почувствовал недоброе, нечто вроде зловещего проблеска, психологического тождества занудной отдаленной зарницы.

38

Персонаж рекламной кампании бананов, проведенной «Юнайтед фрут Ко». Банановая красавица стала героиней журнальной рекламы, а потом и мультипликационного ролика, который показывали в 850 кинотеатрах по всей Америке. В данном случае ее именем заочно названа не-белая (латинка) служащая полиции.