Золото и Сталь

— Для жениха?

— Для него.

— А что это за знаки?

— Это Сварог, — указала Злата на бляшку, что Велена в руках крутила. — Он кузнец ведь, а значит сварожич. Вот закончу ткать и пришью сверху, оберегом ему станет.

— А это правда, что кузнецы с нечистой силой знаются? Белослава говорила, что они уговор с водяными заключают, потому и не боятся у самой воды жить.

— Врёт твоя Белослава. Они у воды живут, потому что кузница — это огонь, в любой миг полыхнуть может, а чем огонь лучше всего тушить?

— Водой.

— Верно, — улыбнулась и легонько сестрицу по носу щёлкнула, задумалась вдруг и вздохнула тяжко. — Хотя, может и с нечистью дружен, иначе зачем он на мне жениться согласился? Я ведь почти лешим пред ним предстала, а он не испугался.

Взгляд её упал на браслет, Радогором подаренный.

«Любой другой высек бы…» — вспомнилось. — «Что он этим сказать хотел? Неужто пожалеть решил, от другого мужа, от позора спасти? И на что ему такая жена?»

— А знаки Перуна зачем? — снова спросила Велена.

— Он воинам благоволит. Отец сказывал, что Радогор в дружине княжьей служил.

— А зачем ты это делаешь, зачем стараешься? — не отставала сестрица. — Не хотела ведь замуж.

— А что остаётся? Сговорились уже, сыр разрезали. Раз уж продали, так не позориться же.

***

Время до дня назначенного пролетело, как один миг. Свадьбу решили в Ладожье играть, там и капище древнее рядом и простора больше для празднества.

Златояра в тот день чувствовала себя куклой, безмолвной, безвольной. Больше никто не спрашивал, чего она хочет, что ей нужно. Всё сделали за неё — в бане искупали, травами омыли да маслами душистыми натёрли, косу золотую на две переплели. Что-то всё время говорили да приговаривали — она не слушала. Её одели в белоснежную сорочку, красными нитками расшитую.

«Словно первый снег кровью забрызгали», — подумалось ей.

Пояса ей не повязали, голову платком расшитым накрыли, будто в саван обернули. Для семьи она всё равно, что умерла теперь — духи очага родного не оберегали её боле. Венок из трав полевых очелье ей заменял — это для неё защита от нечисти, пока муж её под свой покров не примет, а духи его семьи опеку над ней возьмут.

Когда час настал, Велена взяла сестру за правую руку, кто-то ещё за левую. Другие подружки вокруг шли, песнею ей путь от зла ограждая. За платком Злата ничего не видела, Различила только, что вели её к капищу на краю деревни. Босые ноги ступали по мягкой зелёной траве. Дорожку ей полынью да чертополохом усыпали, по бокам костры разожгли. Где-то рядом оглушительно били барабаны, десятки колокольчиков звенели, уже будто внутри головы, нечисть прогоняя, невесту, беззащитную сейчас, от беды оберегая.

«Будто на жертвенник ведут».

Перед ритуальным костром подружки передали Златины ладошки в грубые мужские руки — Радогор. Златояра не слышала слов волхва, в её ушах всё ещё гремели, затихшие давным-давно барабаны. Или это уже сердце её колотилось так громко?

Жрец руки наречённых вместе связал и трижды вокруг костра ритуального обвёл. Наконец, покров с неё сняли, и Златояра смогла на жениха своего взглянуть. Он одет был в кафтан богато расшитый и короткий плащ из волчьей шкуры, на голове очелье серебряное поблёскивало. Радогор бережно подвязал её тяжёлым поясом с медными и серебряными бляшками. Злата разглядела на них знаки Макоши и Ладинец — неужто сам делал?

Ей поднесли пояс, что она сплела. Чувствовала, будто её дурман окутал, перед глазами всё плыло, будто она чужими глазами на всё смотрела. Пальцы не гнулись, руки дрожали так, что Злата едва не уронила поясок, а это примета плохая. Но Радогор ей вовремя помог, взял её руки в ладони тёплые, дрожь унимая. Подвязал к её поясу ножичек в ножнах изукрашенных.

Только сейчас она осмелилась в лицо его взглянуть — улыбается, ритуальный огонь в его глазах янтарных пляшет. И так тепло ей от этого взгляда стало и, в то же время, совестно. Он ведь тоже не хотел всего этого, но виду подавать не стал. А она что? Похоронила себя заживо и печали не скрывает. Свадьба ведь, а Злата едва слезами не заливается — негоже так.

Жрец ещё что-то сказал, и Радорог вдруг невесту к себе притянул, она и застыла на месте — в глазах страх и непонимание, будто только ото сна очнулась и не поймёт что происходит. Он губами ко лбу её легонько прикоснулся и плечи плащом своим укрыл, ритуал завершая. Вокруг послышались радостные возгласы и пение. Только теперь Злата заметила, что на свадьбу вся деревня собралась — все в праздничном уборе, радостью наполнены, спешат молодых поздравить. И так увлекла её эта радость, что на лице улыбка расцвела. Ведь всё это для неё было, и люди, и музыка, и песни праздничные.

— Делай так почаще, — шепнул ей Радогор, за плечи обнимая. — Ты тогда ещё краше становишься.

Злата даже зарделась от таких слов и глаза смущённо опустила. Пока он вёл её к столу праздничному, она услышала, будто плачет кто-то горько.

— А кто это так сокрушается? — шёпотом спросила.

— Это Любава, думала, что люб я ей, вот и печалится теперь.

— Так почему ты её не взял тогда?

— Мала она ещё да несмышлёна.

— А я тогда?

— А ты жена моя теперь, а значит лучше любой другой.

«Это он так почёт ко мне выказывает или…?» — додумать Злата не успела — вовлекли её в водоворот обрядов свадебных, мигом обо всём забыла. Будто и не её это свадьба, будто не силой её в чужой дом отдали, будто она всё ещё сама судьбой своею правит.

Празднество и пляски не стихали до глубокой ночи. Гости пили и гуляли, столы от яств ломились, мёд хмельной рекою лился. Молодцы даже бои кулачные затеяли, чтобы перед невестами покрасоваться.

Радогор Злату весь вечер ни на шаг от себя не отпускал, из рук кормил, мёд подавал. И так легко он всё это делал, что Златояре почудилось, будто ему всё это по нраву. Со всей семьёй своей познакомил невесту, жену теперь уже. Только и успела Злата запомнить, что матушку его Милодарой зовут. Несмотря на возраст, она всё ещё красива была, в глазах её лазурных счастье и доброта материнская светились, так понравилась ей невестка. Изяслава она давно знала, но только теперь увидела его с другой стороны — губы сами собой в улыбку складывались, глядя, как он Дарьяну, жену свою, любит. Веретеном вокруг неё крутился. Не думала Злата, что он таким быть может, то всё шутки да прибаутки от него слышно было, ветром вольным казался, а тут забота такая, нежность. И Велеслав ей совсем другим показался. Кто ж знал, что свёкор её, всегда степенный и серьёзный, так весело отплясывать может? И не скажешь, что шестой десяток разменял. Прочая родня — тётки, дядья, свояки в одну вереницу перед ней слились — так много их было, всех и не упомнить.

Опомнилась Злата лишь тогда, когда их всей деревней до дома проводили. За спиною дверь затворилась, оставляя их один на один в полной тишине. И будто чары с неё вмиг спали. Радогор устало скинул с себя плащ да кафтан, пояс развязал и на лавку у большой кровати, мехами устеленной, бросил.

— Нет, — прошептала Злата, чувствуя, что её страх сковывает, — не хочу, не стану.

— Златояра? — обернулся он к ней.

— Не буду, не дамся… — прошептала, а сама шаг назад ступила. Взглянула с опаской, как на врага, как на зверя дикого в чаще, что на дорогу охотнику неосторожному вышел.

Радогор лишь шаг ей навстречу сделал, как она дёрнулась и прочь из избы бросилась.

Месяц ярко освещал широкое подворье и реку за низким заборчиком. Злата враз огорожу перемахнула, к воде со всех ног побежала.

«Не дамся, лучше русалкой стать, пусть знают, на что меня обрекли».

Вода холодная кожу защипала, мышцы в ногах свела, но не остановила. Злата успела уже по пояс в воду зайти, когда Радогор её в объятия поймал.

— Златояра, ну чего ты? Чего испугалась? — заговорил ласково, будто ребёнка успокаивал, к груди прижимая.

— Не хочу, не принудишь! — Злата билась в его руках, словно птичка, в силки попавшая. — Я не кукла потехи ради! Пусти! Я утоплюсь лучше! Ни к чему мне жизнь такая! Не лягу с тобой, не заставишь! — кричала. Кулачками по груди его колотила, а кузнецу эти кулачки что ветерок лёгкий.