Копия

Постоянно кричали малыши. Дети постарше, которые так и не научились ходить, ползали между кучами грязного тряпья или сосали пальцы и плакали. Медсестры скользили по коридорам, словно бесплотные призраки. Они делали все, что могли, в условиях нехватки медикаментов и постоянных перебоев с электричеством.

Все разместились в одном здании в форме буквы «г». Женскую часть от мужской отделял только пост охраны. Солдаты сновали между этими ходячими трупами с ввалившимися щеками и горящими глазами, изнуренными болезнями и голодом, отталкивая их своими винтовками.

Когда одна из солдат, девушка с тугими косами, остановилась, чтобы помочь реплике, которую рвало, ей сразу сделали выговор:

– Ты не должна так вести себя с ними, – сказал мужчина-военный с блеклыми ресницами и прыщавым лбом, – в итоге будет еще хуже.

Джемма попыталась пробраться к Питу, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, но ее остановил рыжеволосый парень, облаченный с головы до ног в камуфляж. Он казался таким юным, что мог бы быть ее одноклассником.

– Назад, – сказал он. – Ты понимаешь человеческую речь? Разворачивайся.

Еще одна девушка в военной форме сидела в одиноком пластиковом кресле, прикрученном к полу.

– Они все говорят по-английски, глупыш, – мягко сказала она. Судя по звукам, девушка играла в видеоигру на телефоне.

– А мне так не кажется, – возразил он. Джемма развернулась и двинулась назад, но недостаточно быстро. Она все же услышала его следующую фразу. – Вот черт. Меня даже близнецы всегда пугали.

Ей хотелось закричать, но, словно в кошмаре, голос не слушался ее.

«Это не я! – закричала бы она. – Вы поймали не ту!»

Но какой смысл? Когда еще три Джеммы ходят за ней хвостом. Три Джеммы стояли плечом к плечу, дышали ее легкими, двигали ее руками и крутили такими же, как у нее, короткими шеями.

И никто не придет ее спасть. Ни одной живой душе не известно, где она. Даже если машину Пита обнаружили, а это наверняка уже произошло, ничто не поможет полиции их найти. Никаких следов, никто не попросит выкуп.

Остается только надеяться на то, что ее родители как-нибудь отыщут Лиру и Ориона и догадаются, что произошло. Тогда ее отец задействует все свои связи и пригрозит засудить их всех, от Саперштайна до президента США, и они с Питом будут спасены. Но она также знала, что в этом случае их места займут Лира и Орион. Во всем этом дерьме была даже своя романтика. После стольких лет она вернулась туда, где появилась на свет. В родной дом.

Лучше и не думать. Она перестала пытаться с кем-то заговорить или заставить кого-то поговорить с ней. Когда доктор Саперштайн вернется, он увидит ее, узнает и поймет свою ошибку. Это если отец не вызволит ее раньше.

А до тех пор нужно просто выжить.

Глава 12

Заняться было абсолютно нечем. Никаких книг, журналов, компьютеров или телефонов. Только брошенные на пол матрасы и сотни девочек, раненых и больных, сидящих или лежащих всюду вокруг.

Некоторые реплики придумывали для себя игры: катали по полу колпачки от ручек или строили башни из одноразовых стаканов. Джемма даже видела, как девочка лет трех-четырех играла со старым шприцем. Когда она попыталась его забрать, девчушка неожиданно пришла в ярость и плюнула ей в лицо, явно целясь в глаза. Девушка попятилась назад, и кто-то поддержал ее со спины. Джемме снова показалось, что она врезалась в зеркало. Одно из ее отражений – ее клон – ходило за ней по пятам.

– Не переживай из-за Коричневых, – сказала она. Ее глаза беспрерывно скользили по Джемме, ее волосам, сережкам, ногтям, накрашенным желтым и зеленым лаком. Она словно пыталась сгенерировать некую силу, которая могла бы притянуть Джемму ближе. – Они все слабоумные.

Вся злость Джеммы улетучилась, силы ее покинули. Она вновь обернулась к малышке и увидела, что та сменила игру: теперь она выдергивала грязные волокна из старой подстилки на полу. Другая девочка, копия первой, подошла ближе, чтобы посмотреть. Видеть их рядом было очень странно.

– Ты не одна из нас, – заключил клон. У нее плохо пахло изо рта, и Джемма почувствовала отвращение, а затем сразу же укол вины. – Тебя не здесь сделали. В Хэвене было только пять реплик такого типа. Номера с шестого по десятый. И шестая умерла.

– Я знаю, – автоматически ответила Джемма. – Я ее видела.

Было странно осознавать, что эта девушка сразу догадалась о том, чего местные врачи не могли или не хотели понять. Они не считали реплик людьми. Только лабораторными крысами. Или вещами, произведенными на фабриках. Множество экземпляров, отлитых с помощью одной формы. Сложно отличить один от другого.

Девушка приблизилась, и Джемма едва удержалась, чтобы не отшатнуться. К тому же ей пришлось бороться с острым желанием вцепиться той в глаза и содрать кожу, чтобы вернуть себе свое лицо.

– У Номера Шесть было имя. Мы звали ее Кассиопеей. Мне доктор О’Доннелл тоже дала имя. Меня зовут Каллиопа. А у тебя есть имя?

Реплика смотрела большими, полными надежды глазами. Джемма тоже так делала иногда. Эйприл говорила, что это взгляд печального котенка.

Девушка кивнула:

– Меня зовут Джемма.

Каллиопа улыбнулась. Два ее передних зуба выдавались вперед. В отличие от самой Джеммы, реплика явно не носила брекетов.

– Джемма, – повторила она. – Где тебя изготовили?

Джемма снова почувствовала себя вымотанной, хотя едва ли миновал полдень. Вряд ли реплика прежде видела кого-то извне. А из тех, кого видела, никто с ней не общался.

– Меня, как и тебя, сделали в Хэвене, но потом поместили в другое место.

– Снаружи. – Каллиопа произнесла это слово с таким нажимом, словно оно завершало какое-то могущественное заклятье.

С тех пор Каллиопа не оставляла Джемму в покое и всюду следовала за ней, отмеряя доступные им двести восемьдесят два шага между отсеком, где за ширмой под присмотром угрюмых медсестер медленно возвращались к жизни больные реплики, до двух туалетов, мужского и женского, расположенного на нейтральной территории.

Когда Джемма села, Каллиопа устроилась в паре футов, не сводя с нее глаз. Тогда девушка легла и притворилась спящей, но по-прежнему ощущала на себе взгляд реплики. Тогда она снова вскочила, ощущая облегчение от нахлынувшей злости: значит, она все же может чувствовать что-то, кроме страха.

– Что тебе? – раздраженно спросила она.

При взгляде на Каллиопу Джемма по-прежнему испытывала странное головокружение, подобное тому, которое ощущаешь, когда тебя раскручивают с повязкой на глазах, а потом отпускают. Сняв повязку, ты с удивлением обнаруживаешь, что мир вокруг по-прежнему вращается.

– Чего ты хочешь?

Она хотела напугать или прогнать реплику, но та продолжала глазеть. Невозможно было избавиться от ощущения, что Каллиопа каким-то образом проникла в тело Джеммы и не была другим человеком, а была лишь ее собственной тенью. Это объясняло бы и странное чувство усталости, которое она испытывала при каждом вдохе, словно ей приходилось дышать за двоих.

– Я смотрю на тебя, – ответила реплика, – чтобы понять, каков мир снаружи. У тебя длинные волосы, как у медсестер. И ты толстая, – добавила она, но это прозвучало негрубо. Каллиопа и не подозревала, что это звучит невежливо, как не догадывалась, что пялиться нехорошо.

Джемма сразу почувствовала жалость и стыд за ненависть, которую испытывала к ее лицу, к самому ее присутствию, за желание избавиться от нее.

Каллиопа встала на колени и немного приблизилась к Джемме, а затем снова отстранилась и села на пятки. Должно быть, они одного возраста, но выглядела реплика моложе.

– Ты знаешь доктора О’Доннелл? – спросила она. – Ту, которая меня назвала. А потом она ушла. Они все уходят, но обычно не навсегда. Ты должна ее знать. Она тоже сейчас Снаружи, – пояснила Каллиопа, словно Джемма могла не понять.