Страница 2 из 30
Стояли ли муж и жена у берега таежной реки, катались ли на лошадях или были сфотографированы собою же – на всех фотографиях они выглядели счастливыми и влюбленными друг в друга и в саму жизнь. Как и сам дом, в котором стоял этот комод с фотографиями, производил впечатление чего-то правильного, безупречного, а оттого вызывающего уважение, а в некоторых и зависть, так и сами эти фотографии в чистой, до мелочей прибранной и изысканно обставленной гостиной вызывали ощущение успешности жизни изображенных на них людей, правильности ее и счастливости. Таковой – успешной, красивой и счастливой – принято было считать семью Катричей.
Так принято было думать и в самой этой семье.
Марфа была воспитана в семье добропорядочной и не терпимой к недобропорядочности других. В чем именно заключается добропорядочность человека, Марфа с трудом могла бы сформулировать, однако в ее семье всегда считалось, что без хорошего образования и воспитания ни о какой добропорядочности не могло быть и речи. Мать Марфы, Дербина Алексина Тимофеевна, воспитывала своих детей в лучших традициях классического воспитания – оба брата Марфы, как и ее младшая сестра, окончили главный университет столицы, были людьми, не лишенными амбициозности и некоторой доли эгоизма, который, как всегда утверждала Алексина Тимофеевна, только помогает людям добиваться успеха. Отец Марфы, Кирилл Георгиевич, успешный хирург, поддерживал стремление жены воспитать в детях честолюбивые ориентиры, не скупясь на похвалы их успехов и сдержанную укоризну в отношении их небольших поражений. Так, имея твердую основу из честолюбивых стремлений матери и примера успешного, умного отца, дети Дербиных были лучшими на своих курсах и блестяще окончили университет.
Марфа по окончании курса филологического факультета, к великой радости матери и гордости отца, почти сразу же вышла замуж за архитектора Филиппа Катрича, состоятельного и образованного, бывшего на шесть лет старше ее. Партия эта, по мнению Алексины Тимофеевны, была наиболее удачным исходом юности ее дочери, которая к тому же была менее красива, чем младшая Агриппина. Так, устроив пока еще холостых своих сыновей (они работали в ведущих компаниях Москвы) и старшую дочь, все заботы Алексины Тимофеевны свелись теперь к устройству благополучной судьбы двадцатидвухлетней Груши. Под «благополучной судьбой» женщины Алексина Тимофеевна всегда понимала удачный брак, потому как считала, что судьба женщины – ее муж. Счастье же мужчины, по мнению Дербиной, состояло в достижении успеха в выбранной им профессии. К тридцати годам оба ее сына занимали ведущие должности в крупных столичных компаниях, поэтому на данном этапе Алексина Тимофеевна считала их вполне устроившимися в этой жизни, допуская теперь возможность их женитьбы на достойных и, несомненно, благовоспитанных девушках из хороших, полных семей.
Несмотря на всю благополучность семьи Дербиных, стремление матери и отца воспитать в детях чувство собственного достоинства, основанное, однако, на сравнении своего успеха с успехом другого, а также несмотря на все их усилия взрастить в их душах гордость и жадность познания, которые помогли бы им стать людьми, сильными духом и мыслью, с Марфой до ее удачного замужества случился все-таки небольшой конфуз.
Самая тихая и робкая из всех детей, Марфа представлялась матери замкнутой и нерешительной, и эти качества дочери Алексине Тимофеевне казались катастрофически опасными как для Марфы, так и для нее самой, не допускавшей возможности неустроенности хотя бы одного своего ребенка. Марфа никогда не проявляла ни упрямства, ни стремления превосходства над другими, а просто молчаливо и трудолюбиво выполняла все возложенные на нее властной рукой матери обязательства, чем часто раздражала Алексину Тимофеевну, уважавшую в людях силу духа, основанную на умении отстаивать свою точку зрения и как можно реже идти на компромисс, не подкрепленный исчерпывающими и основательными аргументами. И когда однажды Марфа проявила долгожданную и в то же время неуместную решительность, то Алексина Тимофеевна впервые почувствовала, как теряет контроль как над самою собой, так и над ситуацией, которая неожиданно совершенно выбила ее из привычного, устроенного распорядка жизни.
Случилось это неожиданное и так всколыхнувшее все семейство Дербиных событие в две тысячи десятом году. Марфе как раз исполнилось двадцать три года. Быстро приближалось время выпускных государственных экзаменов и защита диплома, однако на повестке дня были вовсе не многочисленные разговоры о скором окончании университета старшей из дочерей. Говорили большей частью о ее безрассудной и неприличной связи с неким Юрой Мелюхиным.
Когда Марфа, однажды вернувшись из университета, на удивление живая и сияющая, мельком упомянула о том, что в их потоке появился новый студент, приехавший учиться в Москву из какого-то маленького сибирского городка, никто из членов семьи на это известие не обратил совершенно никакого внимания. Обыкновенная, ничем не примечательная, пустая новость, которая для Марфы в то время была едва ли не самой значимой за всю ее жизнь.
Впервые в ее бессодержательной душе зародилось что-то предметное, форменное, многогранное. Жизнь ее вдруг в мгновение перестала быть только разделением на полезные и бесполезные вещи, перестала быть дробью, а стала целостной частью неразделимого мира.
Марфа все чаще говорила о Мелюхине, сама не замечая этого. Он представлялся ей самым чудесным, красивым, остроумным молодым человеком из всех, кого она знала. Алексина Тимофеевна поначалу даже была довольна тем, что дочь стала проявлять повышенный интерес к своему внешнему виду, хотя до этого одевалась машинально, пусть и со вкусом, привитым ей матерью. Дербина не видела ничего дурного в том, что у дочери наконец появился стимул к тому, чтобы почувствовать себя женщиной, красивой и желанной. Но Марфа, вопреки домыслам матери, не чувствовала себя ни красивой, ни тем более желанной. Статный Мелюхин едва ли обращал внимание на незатейливо сложенную Марфу, которая ничем не выделялась из общей массы девушек факультета. Они подружились, однако Мелюхин, коммуникабельный, харизматичный молодой человек, едва ли имел какие-либо намерения относительно Марфы – они хорошо общались, и только. Тогда Марфа решилась на шаг, который совершенно противоречил всему тому, чему учила ее мать, – Марфа решила признаться Мелюхину в любви.
Она написала письмо, сочтя его истинным и трогательным жестом любящего, пылкого сердца. В письме своем она в красках описала все одолевающие ее чувства и почему-то просила за них у Мелюхина прощения, хотя смутно понимала, что извиняться ей не в чем и ничего постыдного в ее любви нет. Марфа исписала несколько черновиков, прежде чем получилось полное и удовлетворившее ее письмо.
Незапечатанный конверт с письмом на следующий же день был вручен Мелюхину лично в руки – несмотря на свою сдержанность, Марфа отличалась смелостью – с просьбой прочитать письмо в одиночестве. Вернувшись в тот день домой, Марфа была встречена гневным и ошеломленным взглядом матери, нашедшей в столе дочери черновики ее любовного признания. С того дня Марфа зареклась никогда не оставлять после себя вещественных доказательств какого-либо из своих действий, чтобы никому не давать возможности в дальнейшем манипулировать собой.
Мать трясла исписанными листами у самого лица Марфы, которое в первое мгновение приняло выражение испуга и обиды, а потом сделалось совершенно бесстрастным, и гневно кричала что-то о нравственности, гордости и пошлости. Быть может, если бы Мелюхин принадлежал полной, обеспеченной семье, Алексина Тимофеевна иначе бы отреагировала на действие дочери. Но Юра Мелюхин, к еще большему ужасу Алексины Тимофеевны, был не только из неполной семьи, воспитанный одною разведенной матерью, но еще и из семьи несостоятельной и, как выражалась Алексина Тимофеевна, «необразованной», потому как Юра был первым, кто получал в роду Мелюхиных высшее образование, руководствуясь исключительно своими знаниями и способностями, а не помощью связей своего отца или наставлениями маменьки. Таким образом, к вечеру того дня Алексина Тимофеевна слегла с головной болью и расстроенными нервами, совершенно обескураженная и оскорбленная проявленным дочерью несообразным своеволием.