Страница 3 из 8
Позже привязанность к имени переросла в отношение к его носителям.
Именем определялась моя изначальная расположенность к людям, среди которых были
уфимский поэт Юрий Андрианов (чьи имя и фамилию получил герой одного из моих последних и, пожалуй, самых глубоких произведений – повести «Пчела-плотник»);
уфимский журналист Юрий Федорович Дерфель (http://www.proza.ru/2018/06/30/610).
Сокурсники по Литинституту:
петербуржец драматург Юра Ломовцев;
украинец прозаик Юра Обжелян.
Разумеется, Юрия Иосифовича Визбора я люблю прежде всего за стихи, но имя играет в этой любви роль не последнюю.
Даже Лермонтов не был бы мне так дорог, не будь он Михаилом Юрьевичем…
И что уж говорить о моем московском дяде Юре – мощном харизматике, при каждой встрече знакомившем меня со своей новой женой.
* * *
Имени «Евгения» повезло куда меньше, хотя оно мне тоже нравится.
Среди моих женщин была всего одна Евгения. Да и то, будучи существом как бы женского пола, по своей ориентации она имела род скорее мужской, хотя отношения между нами все-таки достигли той степени, которая является изначальной целью в отношениях мужчины и женщины…
Я, кажется, запутался в словах – но знающий поймет все, что я хотел сказать, а незнающему поберегу невинность.
Но тем не менее именем Евгения как главного, аутогенного и автобиографичного, героя освещены два моих любимых романа: «Хрустальная сосна» (http://www.proza.ru/2003/10/21-171 ) и «Der Kamerad» (http://www.proza.ru/2008/10/10/476 ) – причем в «Сосне» фигурирует еще и девочка – тёзка главного героя, сыгравшая важнейшую роль в разрешении его судьбы…
Но это не имеет никакого отношения к Литературному институту.
* * *
Равно как не имеет к нему отношения и моя имманентная привязанность к Жене Козловской (http://www.proza.ru/avtor/eviniya ) – уфимской писательнице, прозаику и поэту.
С которой нас объединяет прежде всего общая любовь к птицам как сущности окружающего мира.
Правда, с Женечкой связан эпизод юмористический.
* * *
Жена моя, прозаик и поэт, находится в курсе всех литературных дел и контактов.
Она знает, что на сайте проза.ру я общаюсь и с землячкой Женей Козловской и с самарским прозаиком Женей Жироуховым (http://www.proza.ru/avtor/89083868016 ), в миру квалифицированным адвокатом.
Когда я делал рестайлинг ХХХ-романа «Приемщица» (http://www.proza.ru/2008/07/25/202 ), то углублял образ одной из центральных героинь, лесбиянки Саши с печальным уголовным опытом и хотел прописать диалоги, не делая слишком грубых ошибок. И, естественно, обратился к юристу Жироухову.
– Кто тебе там пишет так много?
– спросила жена, видя, как внимательно я читаю комментарий.
– Женя помогает мне сделать юридически безупречными две главы в романе.
– А почему?
– Так она же в тюрьме сидела, – спокойно ответил я.
– А за что она сидела?
– Человека убила.
- Твоя Женя убила человека?! – изумилась жена.
«…Ну спасибо, Вить!»
– с чувством написала мне Женечка Козловская после того, как я поведал ей эту историю в стиле чисто английской комедии.
«Да, Вить, запутаешься с этими Женями»,
– философски ответил Женя Жироухов.
– «У меня вот жена – Женя…»
* * *
Знавал я трех Галин; всего трех.
Первая Галька была сокурсницей моей 1-й жены и отличалась тем, что при большой очереди в буфете (а из буфетов матмех факультета она всегда выбирала тот, где скапливалось больше всего народа) никогда не пыталась пристать к кому-то из знакомых.
А лишь просила взять ей чего-нибудь попить и поесть – тихо и ненавязчиво, не вклиниваясь в ряды и не вызывая бешенства.
Секрет ее скромности заключался в том, что ни за кофе, ни за пирожные, купленные добрыми друзьями, денег она никогда не отдавала. Все поедаемое Галькой за чужой счет стоило в общем копейки, да и на стипендию в те годы никто не жил. Но тем не менее перманентное нахлебничество без всяких на то оснований быстро надоедало и эта девушка постоянно искала новых приятелей. Платить за еду сама она не хотела принципиально.
Подружку будущей жены я раскусил достаточно быстро и перестал ее кормить, в буфете пропуская вперед себя (как полагается делать человеку с хорошими манерами). Она прекрасно понимала стиль своего поведения, моя разгадка ее хитростей была принята, и мы остались друзьями. Однажды я даже чинил ей (как всегда, бесплатно) оправу очков: в те годы оптика еще составляла проблемы.
Эта Галька была не более женственной, чем плюшевый мишка, и за женщину я ее никогда не принимал.
Вторая Галина возникла в постленинградские времена: она была моей партнершей в ансамбле бального танца одного из домов культуры Уфы, где я подвизался в конец 80-х годов; о ней я не помню вообще ничего.
Зато третью – Галю Ж. – я принимал за женщину… скажем так, слишком сильно.
Мы познакомились уже в начале нынешнего века.
Она была моложе меня на 22 (или даже 24) года, работала менеджером в филиале московской транспортной компании, которым я руководил, и всегда носила брюки, хотя обладала парой ног изумительной красоты.
Последняя Галя оказалась для моей жизни сакраментальной.
Встретившись с нею через 15 лет – посидев с нею двадцать минут в машине на передних сиденьях – я через час попал в ДТП, сделавшее меня инвалидом.
Впрочем, все то гораздо изящнее описано в уже упомянутой «Пчеле-плотнике».
* * *
Были у меня Маргарита, Розалия, 3 Лилии (одна очень сильно нравилась мне в школе), Ландыш, Фиалида (с ударением на последнюю «А») и Гульшат (что означает «цветок радости»)
Знал я Вилену, Владлену и двух настоящих СталИн.
Альбину, Назиру, Земфиру и Раушанию.
Эльвиру, Эльмиру и Гульнару.
А также Гульназ и Гульфию.
(Не говоря уж об Альфире и Гульфире.)
И даже Венеру.
(Причем не одну; это заимствованное имя распространено среди татар и башкир.
Есть даже мужской вариант: «Венер»; одного из моих студентов уменьшительно звали «Веник».)
Предыдущее имя сначала набрал с ошибкой, поменяв местами буквы «Р» и «Н» – так вот, Верену я тоже знал.
А еще имелись Штеффи, Марион, Сабина, Коринна, Корнелия и даже Кармен; все были немками.
Но немками не были татарка Ильза и башкирка Эльза.
(Или это Ильза была башкиркой, а Эльза – татаркой…)
Одна Оксана была украинкой, вторая – татаркой.
Одна Раиса – татаркой, вторая – кореянкой.
И ясное дело, что Лаура и Симона были голландками, Андреа – еще одной немкой (все Андреи были геи), а Хелена – еще одной полькой.