Страница 10 из 16
За утерю оружия наказывали?
Конечно. Я потому и просился на передний край, чтобы заменить карабин. Нашел там, мне старшина номер переписал. А в конце войны мы обзавелись немецкими автоматами.
Перед Висло-Одерской операцией вы получили установки на машинах. Какие это машины были?
«Студебеккеры». Они по сравнению с нашими – небо и земля. У нас до этого ЗИЛ-5 были, так у нее проходимость никакая. Ее, чтобы вытащить из грязи, – танк нужен.
Встречается упоминание, что мобильные установки минировали. Это так?
Первое время, когда только появились, да, минировали. В случае чего подрывали. Но у нас этого уже не было.
Садились в машину и ехали. Когда машина готова – брезент собирается, поступает команда – градус такой-то, поворот. Устанавливаешь все это, садишься в кабину и открываешь огонь. Я водителя выгонял, лучше уж одному погибнуть.
Какие-нибудь ЧП с машинами в бригаде были?
Да. Иной раз смотришь – снаряд не пошел. У нас в бригаде так двое погибли. Снаряд не сошел, а пульт не выключили. Ребята подбежали посмотреть, а тут двигатель сработал, они и сгорели. У нас два случая таких было.
Как бригада действовала в Берлине? Это же город, там «катюше» трудно развернуться.
По-разному. И с машин били, а случалось, снаряды просто затаскивали в окна. Закрепляли и били.
Даже без рам?
Да. Без всего. Прикрепляли к снаряду бикфордов шнур и поджигали его.
3 мая ваша бригада получила приказ готовиться к отправке в Японию. Какое ощущение было? Война кончается, а вы снова на войну.
Старались не думать. Заниматься своим делом.
Мы вообще старались не думать, что в любой момент можем погибнуть.
Александр Михайлович, вас призвали в 1942 году. В июле 1942 года был выпущен приказ № 227 «Ни шагу назад». Вы о нем знали?
Нет.
Под Кандалакшей в вашей бригаде погиб замполит. А вообще, на передовой вы часто замполитов видели? Как к ним относились?
Тот, что погиб, он никогда на передовой не был. Начальник штаба к нам приезжал. Огневые осматривал, распределял секторы стрельбы, а замполита мы не видели. Только вот первый раз приехал и погиб.
А другие офицеры, замполиты?
У нас офицеры были как отцы. Ну и побаивались они. Если солдаты тебя невзлюбят, могут ведь и кокнуть незаметно. Так что все офицеры относились к нам уважительно.
А со Смершем сталкивались? У вас же отец был репрессирован, а вы служили в секретной части.
Сталкивался. Мы тогда до Орши дошли, ко мне дневальный прибегает, говорит, вас в Смерш вызывают. Я сразу понял, что он про отца докопался. Пришел, а он мне говорит: «Ну садись, давай чайку. Ну как у тебя». Я отвечаю, что все нормально. И мне: «А у вас родители где?» «Мать в деревне, брат, сестра, а отец в 40-м году умер». «Как умер?» «Не знаю. Мне мать сказала умер». «Нет, он у вас не умер, он арестован». «Не знаю, мне мать сказала, что умер в 40-м году, перед войной». «Давай со мной в контакте работать», ну то есть стукачом. Я думаю – нет. Он мне говорит: «Я тебя пошлю учиться», – а я ни в какую, так и не дал согласия. В Кандалакше он меня вызывает: «Ты не информируешь, я тебя в разведку направлю!» Я говорю: «Пожалуйста. Я с вами в любую разведку пойду». Больше он меня не вызывал, но награды стал зажимать.
Вам награды зажимали, а как вообще награждали?
В первую очередь давали офицерам, нам что останется, чаще всего «За отвагу», «За боевые заслуги». С наградами у нас туго было. Да оно и сейчас так же.
Как вас кормили? В блокадном Ленинграде, понятно, плохо. В лагерях тоже плохо, а когда в гвардейские минометы попали – как кормили?
Когда в Октябрьские казармы попали – вот тут нас кормили! Сам начальник приходил, проверял, чтобы ложка стояла. Приходил и на завтрак, и на обед.
А на фронте как кормили?
Хорошо. На переднем крае не очень, днем-то кухню не доставишь, только ночью. А так хорошо.
А 100 грамм выдавали?
Перед боем.
Как вы на фронте мылись?
Первое время у нас бань не было. Позже уже к нам приезжали армейские бани, машины для прожарки одежды. А в Москве у нас как-то такая прожарка сгорела, и вся одежда в ней. Кто-то, наверное, спички в кармане забыл. А летом – если была река, в реке мылись.
Женщины в бригаде были?
Были, санитарки.
А какое было отношение к ним, были ли на фронте романы?
Были. У нас, солдат, не было, а офицеры – другое дело. Но потом пошел разврат, неприятности, и комбриг отправил их.
На фронте вы деньги видели?
Нет. У нас был оклад 15–20 рублей, мы на оборонный займ подписывались. Табак нам выдавали. На фронте деньги куда девать? А после войны служил в Германии – там оклад хороший был, сто с лишним рублей. Кроме того, за награды платили. Я деньги на книжку клал.
В Германии платили в рублях или в марках?
В марках, а потом обменивали.
Ваша бригада прошла Польшу и Германию. Какое было отношение к местному населению и как местное население относилось к вам?
Первое время все боялись. Идешь, смотришь – они в переулке собираются, подходишь к ним, а они уходят и не найдешь их. А потом стали приходить на кухню, есть.
А в Польше как местное население относилось?
Там хуже, там бандеры. Там очень опасно было.
Мародерство было?
Было. Но у нас поменьше. У нас очень строгий приказ был: за мародерство – расстрел на месте. Но трофеи брали. Мы в Германии первое время своей кухней не питались. Только трофеями. У немцев в подвалах банки с едой, дашь немцу покушать, не отравлено ли, а потом сами ели.
В Германии было разрешено отсылать домой посылки. Вы их посылали?
Да. Я две посылки своему дяде отослал.
Достаточно долгое время вы воевали под командованием Жукова. Как вы его оцениваете?
Если бы не Жуков – нам победы не видать. Он строгий был, наказывал, но он нас очень жалел и берег. Мы все гордились, что у Жукова воевали.
Интервью А. Драбкин
Лит. обработка Н. Аничкин
Хорев Михаил Гаврилович
Я родился 10 января 1921 года во Владимирской области, вблизи древнего города Муром. Учился в начальной школе в деревне, а в средней школе уже в самом Муроме, в школе номер 5.
Окончив 8 классов, я поехал в Москву и поступил в техникум, но проучился всего два года. В 1938 году молодежь призывали идти в артиллерию, авиацию. Я готовился в авиацию, даже несколько раз прыгал с вышки, а вот с самолета прыгнуть не удалось, хотя я к этому готовился. Но к нам в техникум как-то приехал артиллерист, которому удалось убедить меня поступать в Рязанское артиллерийское училище. Осенью 1940 года я, по первому разряду, окончил училище и был направлен в 360-й полк резерва Верховного командования. Мы с моим другом Володей Рогозиным попали в первую учебную батарею. Что характерно, она была укомплектована лицами, которые имели в свое время отсрочку для обучения, но тут, по приказу министра обороны, для восполнения потерь командного состава, в том числе младшего, были призваны и люди с высшим образованием, так что в батарее 50 % было с высшим образованием, 50 % с законченным средним образованием, даже два кандидата наук было: Шульберг, кандидат наук и доцент астрономии Одесской обсерватории, и Ларин, который был кандидатом исторических наук. Так что мы не только учили их артиллерийскому делу, но и учились у них. Я был групповод по марксистско-ленинской подготовке, а тут такой исторический муж. Так я без разрешения замполита поручал Ларину читать лекции. Он такие подробности рассказывал, о которых я даже не слышал.