Майя

Все проснулись от глухих ударов сотрясающих маленький домик и, кто в чём был, выскочили в сад. Светало, слышен был рокот самолётов, бомбы рвались где-то на западной окраине города, кажется в районе Киевской кинофабрики.

«Боже мой, что это, война? «-вскрикнула плачущая Ида. »Бабуля, что ты, это наверняка какие-то учения или манёвры»- успокаивала Иду Майя. Марк и Эмма, переглянувшись бросились назад в дом к радиоприёмнику , но он молчал. Люди в тревоге стояли на балконах, выглядывали в окна, ходили по улице не находя объяснения случившемуся. Полыхал ангар с самолётами на военном аэродроме в Жулянах, дымил вокзал. Бомбы падали на станцию «Киев-Волынский», на военную конную часть, расквартированную в районе Сенного рынка, на Подоле, одна из бомб упав, попала в Лукьяновскую тюрьму, дымно горел литейный завод «Большевик», который изготовлял заготовки для боеприпасов и работал в три смены без выходных. Позже стало известно, что бомбили аэродром завода №43 находящегося на улице Гарматной рядом с «Большевиком», но бомба попала в цех литейного, где работали люди, погибла вся ночная смена и есть раненные. Молтарновские заволновались ещё больше, ведь на «Большевике» работал Барух Шпильман и они всем составом пошли к ним домой. Рыдающая Этель, заламывая руки, ходила по комнате повторяя одну и ту же фразу: « Его убили, его больше нет!» Дора плакала в три ручья. Изя метался между ними, пытаясь их как-то успокоить. Теперь к этому скорбному хору присоединились пришедшие женщины. Когда первый шок прошёл, Марк попросил Изю включить радиоприёмник, но он по-прежнему молчал. Мужчины, выйдя на балкон покурить, стали обсуждать случившееся, оба понимали серьёзность положения и сходились на предположении о нападении, сомневались по-поводу того, кто бы это мог быть, неужели Германия, но ведь с ней подписан пакт Молотова-Риббентропа о ненападении, молчание со стороны властей лишь усиливало всеобщую тревогу.

В дверь позвонили, это была Манечка Гроссман, не найдя Молтарновских дома и услыхав, что произошло на «Большевике», она надеялась застать их у Шпильманов. Маня пришла со скорбным известием - Мирьям Коган скончалась. Бедняжка, словно ждала приезда Григория, чтобы попрощаться с любимым и вверить ему сыновей. Под утро она тихонько отошла. Когда начали бомбить, весь дом, словно почувствовавший опасность муравейник, взбудоражено забегал, замельтишился, не вполне понимая происходящее. Испуганная Ребекка, заглянув к Мирьям, нашла её недышащей. Наверное мало было горя в этом доме, теперь оно стало вдвое тяжелей. В зависшей тягостной тишине, раздавались лишь повторяющиеся всхлипывания безутешной Этель. Накапав ей валерьянки, Марк и Изя по второму разу вышли покурить.

Наконец, в двенадцать часов дня и 15 минут, из проснувшегося к жизни громкоговорителя, стали передавать выступление Молотова, подтвердившего в своей речи предположение киевлян о нападении и началу войны с Германией, теперь притихла и Этель. Грозное сообщение глубоко поразило всех. Оно не уменьшило боль и горечь утраты, оставивших их Баруха и Мирьям, но выступая на первый план, в одночасье изменило обычное течение дней. Столь недобрая весть, вызывая реальную угрозу для жизни родных и близких, расстроила все планы на будущее, посеяв тревогу за судьбу всей страны.

Оставив, несколько успокоившихся Этель и Дору, Молтарновские пошли к Розенталям. У трамвайной остановки стояли в ожидании две женщины, встревоженно обсуждая последние события. Одна рассказывала другой услышанную историю об испанских детях, живущих в детском доме, которых привезли в Киев в 1937 году из охваченной гражданской войной Испании. Когда начали падать первые бомбы, персонал детского дома страшно растерялся, не зная, что делать, а ребята уже знали и стали рыть во дворе окопы. Эта новая злоба дня страшила и давила неизвестностью.

Илья и Майя молча сидели на скамейке под растущей во дворе акацией. Где найти слова утешения для мальчика потерявшего мать? Майя, сидя рядом с ним, слышала, как кричало его, переполненное болью сердце. Она взяла его руку и прижав к своей щеке, ласково сказала:» Илюша, твоя мама не оставила тебя, она просто, перестав страдать, поселилась в твоей душе и навсегда останется в твоей памяти, в твоих поступках, во взгляде твоих глаз, она всегда будет радоваться твоим успехам и сопереживать твоим горестям, она твой ангел-хранитель».

-Чуда не случилось, но ты права, она больше не страдает. Папа забирает нас всех в Москву- перебил её Илья.

-Да, я слышала- и тихо заплакала. Обнявшись, они плакали оба.

22 июня, самая короткая в году ночь, сразу изменила слишком многое. Счастливое детство уступило место военному отрочеству, личное горе и страх разлуки отступали перед пониманием всеобщей беды и нависшей над всеми опасности.

Баруха и Мирьям хоронили в понедельник на еврейском кладбище. Пришло много людей, друзей, знакомых, товарищей по работе. Когда опускали гроб с Барухом, еле успели удержать бросившуюся за ним Этель. Обе могилы устлали венками с траурными лентами и цветами. Все разошлись, у могил остались самые близкие . Дедушка Айзек пригласил раввина и он прочёл над усопшими поминальную молитву «кадиш».

В этот же день была объявлена всеобщая мобилизация, ей подлежали военнообязанные с 1905 – 1918 г. рождения. После обеда, не успев прийти в себя от похорон, все провожали на фронт Мишу, Гришу и Изю. У Доры, повиснувшей на его плече, не осталось слёз, она выплакала их на могиле отца. Яков, расставаясь с сыновьями, потерял свою способность шутить. Бася с Хасей не выпускали мальчиков из своих объятий. Оглянувшись, Майя заметила среди собравшихся Степана, он расставался с Петром. Многих парней переполнял дух патриотизма и они рвались на фронт, боялись, что война за две – три недели кончится и они не успеют показать фрицам их место. Военный оркестр всех переполошил, заиграв громко бравурный марш. Вскоре зычная команда: «По вагонам!« поставила всё на свои места, призывники погрузились в эшелон и он медленно тронулся в путь. Толпа провожающих двинулась по перрону, маша на прощанье руками, с зависшим над всеми криком :

«Вернитесь живыми!» Кто-то плакал, кто-то крестил на дорожку шепча: « Храни и сохрани вас Господи!»

Столичная пресса заговорила о войне 24 июня. Сообщалось, что Красная армия громит врага и он несёт тяжёлые потери. В газетном некрологе киевляне приносили соболезнование семьям 25 погибшим от первой бомбёжки и желали скорейшего выздоровления 76 раненым. Город не пал духом, он продолжал жить своей обычной жизнью работали все предприятия, кинотеатры, опера, рестораны, а Розентали собирались в дорогу. Упаковав в два больших тюка постельные и зимние вещи, посуду в ящик, а всё остальное в пару чемоданов, они стояли в ожидании поезда на Москву, прощаясь с друзьями. Поцеловав Майю в щёчку, Илья передал ей конверт :» Откроешь его дома, я буду писать». Майя с полными глазами слёз смогла лишь сказать в ответ:

»Я уже по тебе скучаю.»

Поезд увозил от неё Илюшу и её маленькое сердце трепетало, разрываясь от горя, кто знает, когда они теперь смогут увидеться?! Последний вагон вильнув, скрылся с глаз, а она уже чувствовала непреодолимое желание бежать к почтовому ящику. Раскрыв дома конверт, девушка нашла в нём посвящённые ей стихи:

Моей Майе.