Иная. Песня Хаоса

Теперь же вокруг постели сновали две суетливые тени, двигались по горнице, проверяли то печь, то поправляли травы. Тусклая лучина отбрасывала длинные блики, оставляя лица в густом полумраке.

Показалось даже, что Хаос все-таки забрал из мира живых. Потом один из силуэтов приблизился, оказавшись немолодой высокой женщиной, худой и жилистой, словно лошадь. Впечатление дополняло вытянутое лицо с длинным носом. Высушенную обветренную кожу густо покрывали морщины, расползались от глаз, теснились у истончившихся губ. Из-под красного убора выглядывали седые прядки. Женщина была старше матери Коти и даже старше первой жены отчима. При этом она не растеряла живости, тут же бойко подскакивая и начиная разговор:

— О, очнулась! Здоровьица, девица! Давай знакомиться, горе ты наше новое. Я — Ауда, старшая жена Игора. А это у нас… да подойти ж ты! — Она махнула второй тени. — Это у нас Вея, младшая жена. Может, и средней станет скоро. Но если ты сына родишь Игору, будешь ты средней. Но я-то старшей останусь, — она принялась без устали трещать, самодовольно вскидывая голову: — Мы с ним как? Две жизни — одна судьба. Хотя какие жизни, такая и судьба.

Вея подошла неуверенным шагами. Она разительно отличалась от старшей жены: полноватая, с круглым лицом и вечно опущенными бесцветными глазами. Она выглядела подавленно, но держалась спокойно. По возрасту она, наверное, оказалась ровесницей матери. Ох, мать, мама, матушка! К кому отдала? Кому проиграл отчим? Впрочем, Ауда и Вея дурного пока не делали.

— Кто же тебя так? — спросила неуверенно Вея, будто еще не догадываясь.

— Лихие люди, — выдохнула Котя. Голос застревал в горле хрипом, снова приходил кашель.

— Пей-пей, — с участием сказала Вея, поднося к растрескавшимся губам плошку с ароматным питьем. Котя вспомнила вкус, этим отваром отпаивали две недели, далекие и страшные. Теперь же борьба за свою жизнь лишь продолжалась, уже не с хворью сражаться приходилось. Кто-то ее врачевал, утешал раны, полученные в лесу, лечил кашель. Но для чего? Для чего вокруг нее суетились две жены? Котя почувствовала себя поросенком или курочкой на убой, с ними тоже обращались почти ласково перед тем, как умертвить.

— Очнулась она! Можешь посмотреть! — крикнула кому-то Ауда, выглядывая из двери просторной теплой горницы. Ее темно-зеленый сарафан висел, как на палке, и развевался, словно на соломенном чучеле. Таких еще жгли по весне во славу Барьера.

— Да на что тут смотреть, старая? — послышался скрипучий недовольный голос, но, кажется, его обладатель не злился по-настоящему, больше подшучивал над своей старшей женой.

«Игор», — обреченно поняла Котя, замирая на своем ложе и невольно натягивая одеяло из ткани и шкуры под самый подбородок.

И вскоре в горницу быстро вошел мужчина в красном кафтане и сафьяновых сапогах. Нет, не мужчина — старик. Такой же, как первая жена, точно не муж ее, а брат-близнец — тощий, длинный, с лошадиным лицом. Обветренную кожу вспаханного морщинами и небольшими шрамами лица на щеках покрывала редкая седая бороденка; спину согнули годы, плечи опустились. Но ярко горели мутноватые серые глаза, они метались, точно быстрые стрелы, как у коршуна. Игор улыбнулся, и оправдалось его прозвище «Щелезубый» — между желтыми передними зубами и правда чернела щель, через которую он постоянно присвистывал и прицокивал.

— Ну вот! — недовольно отозвался он, ударяя себя по коленям. — Я ждал брачного ложа, а она только хворь нам принесла. Какой же это возврат долга?

— Но ехала она с твоими людьми, — тут же решительно осадила его Ауда. — Твои же хваленые наемники из Аларгата охраняли! Не уберегли, видать. Чудом жива осталась да непопорченная.

— Это мы еще узнаем, — поморщился Игор, свистнув через щель. — Скоро узнаем. Вы-то, две старухи, ни на что не годитесь. А я еще сыновей прижить хочу.

Он довольно подбоченился, вскидывая голову и отбрасывая со лба завидно густые седые космы. Возраст его определить не удалось, зато весь его образ сопровождала тень плутовства и лихих дел. Он не пытался прикинуться благородным князем или торговым гостем, а в дорогом кафтане щеголял точно в насмешку над честными людьми.

— Ну что тут смотреть? Ладно, врачуйте дальше ее. Как поправится, пир и устроим. Заодно гостей побольше соберется, — махнул он рукой и у порога спросил: — Как ее зовут-то?

— Да, как тебя звать-то? — обратилась Ауда, повторяя верной тенью каждое слово.

— Да-да, как зовут? Ты-то нам не сказала, — второй тенью добавила Вея.

— Ко… — но горло сдавил кашель, Котя набрала побольше воздуха и просипела: — Юлкотена.

— Родичи из-за Круглого Моря были, стало быть, — кивнул Игор, сощурившись. — Ага… Ладно, Тенка, говорят, южная кровь сильная. На тебе и проверим!

Ее все-таки отныне обозвали Тенкой, но не хотелось, чтобы этот человек трепал ее привычное знакомое имя. Котя, почти как кошка. В доме отчима ее будто и сравнивали с неразумными тварями, а теперь ей нравилось свое имя: оно напоминало прозвища созданий Хаоса, роднило чем-то с Вен Ауром. Была бы она кошкой или лучше рысью, так и осталась бы с ним в лесу. И не взяла бы ее под добрым мехом никакая стужа.

Тенка — небрежное обращение, противное, как и весь Игор Щелезубый. Он скрылся за дверью горницы, донеслись его шаги на лестнице. Очевидно, они находились на втором или третьем этаже.

— Как же, приживет он, — со скрытой злобой проскрипела Ауда. — Ох, взял ведь нас тоже молодыми. Сначала меня, потом ее, а теперь старухами обзывает. А мы еще бабы в соку.

Она самодовольно подбоченилась, а Вея прижала руки к груди и забормотала:

— И все требовал-требовал от нас чего-то. А у самого от дурман-травы детей-то не может быть, небось.

Котя лежала на подушках, вдыхала успокаивающие ароматы. Она обдумывала, что ей теперь делать. Жены не выглядели ее врагами, но и союзники из них не выходили. Ауда явно помнила, как по молодости они понимали друг друга с Игором с полуслова. Они до сих пор перекидывались тайными взглядами и шуточками. Понимала-то в чем? В беззаконных делах, не иначе. А Вея выглядела сломленной, опустошенной. Такой предстояло сделаться и Коте, превратиться в Тенку. Тень… И чем это лучше? Разрушающие убивают, от их прикосновений даже создания Хаоса рассыпаются пеплом. Но что делать, когда при жизни обрекают умереть? Исчезнуть… Котя сдерживала слезы, сжимала зубы. Вновь сковывал бессильный гнев, но оставалось только впиваться зазубренными ногтями в исцарапанное бревно стены.

— Добрые женщины, можно ли мне куда-то уйти? Зачем я ему? — взмолилась Котя без особой надежды.

— Зачем? Ты слышала: будет пробовать в последний раз, — пожала плечами Ауда.

— А вот сбежать даже не думай, — проговорила Вея, шепнув на ухо, когда Ауда отошла к печи. — Он ведь тоже разбойник, а не купец, и напали на тебя не просто так — это лихие люди Однорукого были, у них с нашим муженьком давний спор вышел, — она возвысила голос. — Но кто-то их подрал, ты говоришь?

— Да. Медведь, — не моргнув, соврала Котя.

— А тебя как не тронул? — заинтересовалась Ауда.

— Да я в снег упала и лежала, как мертвая.

— И что же, один медведь всех-всех лиходеев разорвал? С оружием? — недоверчиво нахмурилась старшая жена.

— Да. Но я не знаю… Наверное, я лишилась чувств. Я не видела.

Рассказывать про Вен Аура показалось страшным проступком, предательством его доверия. А то еще снарядили бы отряд наемников-охотников, излазили бы леса да гати, нашли бы чудесного зверя и изрубили. Котя ужаснулась своим измышлениям.

— Ох, и натерпелась ты страху, — выдохнула Вея.

— Выздоравливай, — воодушевленно хлопнула ее по руке Ауда. — Нам свадьбу еще готовить.

— А если сбежишь, так на твою деревню набегут люди Игора, разорят твою избу, заберут то, что посчитают уплатой долга, — продолжила Вея.

«Мне что такая свадьба, что разбойники. Все едино», — с горечью думала Котя. Вскоре она вновь погрузилась в сон, силы еще не вернулись к ней. Зато больше не мучили страшные видения, лицо больше не горело, руки и ноги не мерзли. Хворь отступила, ушла обратно к Разрушающим, как цепная собака, и не получила кость.