Страница 44 из 57
На отмели никого не было. Вода на перекатах журчала глухо, поваленное дерево выглядело совсем искореженным и несчастным. Щербины и следы гнили, словно глаза старика, глядели на него с грустью и укором. Сегодня день перелома, подумалось Соджи. И даже приближавшиеся уверенные шаги сейчас не удивили - так обычно ходит самый лучший и желанный род посланцев смерти.
Всего трое. Но одного из них Соджи узнал, даже не особо приглядываясь - по ленивым преувеличенно медленным движениям, казавшимся развязными, по манере глядеть чуть исподлобья, приводняв плечо и повернувшись к противнику в три четверти, по круглому добродушному лицу, которое не вязалось со всем тем неуловимым запахом опасности, который витал вокруг этого человека. Сейчас человек был в простом платье и хаори без гербов, но голова выглядела несколько странно. Приглядевшись, Соджи понял, что волосы подстижены коротко, на европейский манер. Новые времена, усмехнулся он про себя.
- Рад видеть вас, Шинохара-сан. - Прозвучало это, пожалуй, слишком церемонно, двое спутников Шинохары остановились и переглянулись. Слишком топорщатся, слишком крепко сжимают рукояти мечей, слишком напряжены, отметил про себя Соджи.
- Добрый день и вам, Окита-сан, - ответил, немного помедлив, круглолицый. Имя прозвучало, отметая все сомнения в случайности или неслучайности встречи - Шинохара Ясуношин был самым верным и преданным последователем Ито Кашитаро. - Я пришел получить долг. За Абура-но Коджи.
Он не спеша обнажил меч, и двое его спутников сделали то же самое. Соджи чуть сдвинул вперед меч в ножнах, но тут на него накатилась дурнота и пришлось пережидать. Заметил ли Шинохара? Хорошо, если бы принял за обычную неторопливость.
- Среди тех, кто встретили вас как-то раз в Каварамачи, мне быть не случилось, - отчего-то и Шинохара решил потянуть время. Его маленькие медвежьи глазки внимательно следили за Соджи.
…После боя у Абура-но Коджи на него устроили засаду. Пятеро хитокири, один гаже другого – выступили из тени, когда он возвращался из патруля и немного отстал от товарищей. И где их только таких нашли, нарочно, что ли, подобрали – у одного нос как у монаха Дзэнти, длиннющий. Когда Окита, уйдя от выпада, полоснул его наотмашь, убийца не заорал, а издал что-то среднее между рычанием и хрюканьем. Двое других, сухие и поджарые, напоминали злобных псов – они с воем разлетелись в разные стороны, один с отрубленной рукой, второй с лицом, рассеченным наискось.
Пришлось немного повозиться только с последним – тонкий и скользкий как вьюн, он два раза уходил от меча Окиты, но потом начал горячиться, открылся и получил удар, вспоровший шейную жилу. Он завертелся на месте, выпустив в лунное ночное небо фонтан крови.
Не стоило труда добивать того, с отрубленной рукой. Но Окита уже вошел в раж, поэтому в два прыжка нагнал наемника и всадил меч ему в спину.
Какой был красивый бой…
- Их было пятеро, если я правильно помню, - улыбнулся Соджи, обнажая меч. - Мне было не скучно.
- Когда убивали Ито-сэнсэя, возвращавшегося после дружеского… - Шинохара сделал паузу, - вечера у гоподина Кондо, он, помнится, тоже был один. У французов есть хорошая поговорка… - он произнес что-то на чужом языке и добавил: - “на войне как на войне”.
- Хорошая поговорка, - Соджи поудобнее перехватил меч, осторожно нащупывая ногами круглые речные голыши. Одним движением освободился от гэта, в таби меньше риска оскользнуться на этих камнях. Хотя шансов у него сейчас немного - Шинохара и в лучшие времена был ему вполне достойным противником.
Выбрав момент, Соджи кинулся на того, что был справа от Шинохары. Поближе к поваленному дереву, его торчащие корни можно использовать как прикрытие со спины. Противник, попытавшись достать его ударом сверху, открылся, и Соджи в глубоком выпаде молниеносно протянул его лезвием поперек туловища; потом, не теряя ни мгновения, повернулся на месте и оказался как раз у корней. Прислонился к ним спиной, ощущая, что ноги снова становятся ватными.
- Это и есть ваш знаменитый Кикуичимонджи? - спросил Шинохара - спокойно, словно они беседовали за чашечкой сакэ.
- Кому как не вам знать, что дело не всегда зависит от меча, - Соджи постарался, чтобы голос не прерывался. Дыхание сбилось, он чувствовал, что на второй подобный выпад его может попросту не хватить.
- Ито-сэнсэй погиб ночью, от удара в спину, один против троих или четверых, - медленно ответил Шинохара. Опустил меч и выпрямился. - Но я не стану поступать так же. Нам следует отложить наш разговор до того, как вы поправитесь…
Спутник Шинохары, словно не поняв или не желая следовать примеру предводителя, взял меч наизготовку. Дыши, дыши, скомандовал себе Соджи, стараясь не упускать ни единого его движения. Сознание предательски мутилось, и ворвавшийся грохот, гулко раскатившийся над рекой, сперва показался звучавшим лишь в его ушах. Но заозиравшийся Шинохара, окровавленная рука второго его спутника, крик боли и звон выпавшего из его руки меча были реальными. И еще более реальным был звонкий голос, крикнувший “Пошли прочь, собачьи ублюдки! Тут шесть зарядов, мне хватит на всех!”
Дыхание восстановилось и пелена перед глазами снова сложилась в каменистую отмель, реку и заросли, и возвышавшиеся над ними деревья. И в девушку в темной накидке поверх чего-то пестрого, замершую шагах в десяти от них. Она вытянула обе руки с зажатым в них… как же он назывался? “Ре-во-ру-ве-ру”, по складам произнес кто-то в сознании Соджи…
- …Это был, наверное, очень меткий выстрел, - горячий чай с присланными доктором вчера травами наконец вернул ему способность дышать. Обратный путь до флигеля через заросли занял довольно долгое время - уже начало смеркаться, потрескивая, горела свеча в напольном светильнике. Ирен ничего не ответила, она сидела поодаль, низко наклонив голову. Потрескивал светильник - негромко, но настойчиво. Она стреляла, чтобы защитить тебя; ну же, это твой шанс, снова сказал кто-то в его сознании. Скажи, что тебе очень жаль, что ты просишь простить за свою грубость, за то, что…
- Я не смогла… - с неожиданной злостью проговорила Ирен. Тихо постукивала палочка, которой она размешивала лекарство в чашке. - Хотела в него, прямо - и не смогла. Решила в сторону, а случайно получилось в руку… Не смогла…
- Когда начинаешь убивать - остановиться трудно. А женщине оно и вовсе ни к чему.
Он замолчал - не то, все не то. Сейчас, сейчас она встанет и уйдет. Снова уйдет. И на берег она сегодня пришла случайно…
- Я заходила… тебя не было… потом вспомнила, муж рассказывал… про отмель и поваленное дерево… - Не может сообразить, как бы половчее уйти, подумал Соджи, вот и мужа вспомнила.
- Соджи…
- Да. Тебе… - “тебе пора, уже вечер”, хотел сказать он, но Ирен вдруг подняла на него глаза и сбросила с плеч накидку. На ней был тот самый комон, что и в ту ночь, в Праздник Темноты.
- Не прогоняй меня! - умоляющий шепот. - Пожалуйста…
Как неожиданно… Женщина, которую не хочется отпускать. Женщина, на которую не имеешь права. Ее руки ложатся на плечи легко и беспощадно как судьба. От судьбы бегут только трусы, те, кто смел, бегут к ней. А глаза ее меняют цвет - сейчас они мерцают золотыми горячими искорками, и греют, и согревают, отдают свое тепло вечерней прохладе.
Меняют цвет, словно цветы под луной… словно цветы под луной…
И от мерцания становится жарко, вечерний темный воздух в комнате съеживается, а круг света от светильника растет… растет, забирая в себя и ее, выскользнувшую из платья, будто из собственной кожи, и его самого, словно оставившего вместе с одеждой болезнь. Тело потеряло вес, оно легко и послушно; они сейчас как две молодые ветви, гибкие и сильные, способные стряхнуть тяжкий мокрый снег. Ее руки мягко и властно заставляют лечь, а волосы, мягкие и душистые, касаются щеки, щекочут плечо. Она парит над ним, как сильная юная птица, и забирает его всего, без остатка, даря себя - так же без остатка. И в то же время она так беззащитна и хрупка, что Соджи впервые чувствует себя тем самым защитником, каким никогда не ощущал ни с одной из дев веселья, даже самой искусной. С ними он был мальчишкой, не первым и не последним. Одним из. Даже с Юу, дочерью киотского врача, он был тем, до которого снизошли. Волчонок, до которого снизошли ласковые руки девушки из хорошей семьи.