Путь эйнхерия

- Я готов остаться на земле и быть предоставленным своей судьбе, - ответил Бьерн, помедлив. – Что заслужу я, Вальхаллу или холодную обитель Хель, – то ведомо лишь норнам. А если я своим решением прогневал Тора, то, верно, могу рассчитывать на твою помощь, Бог огня?

От хохота, которым разразился Локи, казалось, задрожали воды Пропонтиды.

- Ты всерьез просишь о помощи меня? Меня?! Нет, Бьерн Олафссон, я люблю оставлять в дураках богов и людей, но дуракам я не помогаю. Если ты настолько глуп, что променял вечность в чертогах Одноглазого на земную девчонку – я тебе не помощник. И знай, что Всеотец и твой покровитель Тор проиграли, благодаря тебе, спор со мной – им это придется очень не по нраву.

Бьерн ощутил, как внутри все стало пусто, так же пусто, как в третий день Фирисвеллира, когда стало очевидно, что конунг Эйрик берет верх.

- Что ж, пусть будет, что будет. Никто не знает судьбы. А быть в немилости у Всеотца мне не привыкать – мой дядя обрек ему наше войско.

Последние слова он произносил уже в пустоту – Локи словно растворился в воздухе. Стоявший неподалеку Стефан слышал только голос Бьерна и думал, что тот читает молитву на своем языке. Внезапно варанг сорвался с места и быстрым шагом направился в Город. Сперва Стефан следовал шагах в десяти позади Бьерна, не выпуская его из виду, но когда варанг свернул в переулок, комит понял, что тот направляется в самую небезопасную часть города, в трущобы. Варанг шел так скоро, что Стефан едва за ним поспевал. На маленькой улочке, круто уходящей в гору, все чаще попадались пьяные забулдыги и гулящие девки, изредка на ком-то из бредущих на нетвердых ногах прохожих мелькала одежда получше – такие простофили часто оказывались добычей мелких воришек и другого трущобного сброда.

Комит вдруг сообразил, что Бьерн направляется к той самой харчевне, где он сам, Стефан, едва не стал жертвой сладострастия императорского брата. В полном недоумении Стефан продолжал следовать за варангом.

У самых дверей харчевни Бьерн резко остановился и повернулся назад. Стефан, подошедший слишком близко, не успел укрыться – варанг заметил его. В свете тускло мерцающего фонаря у входа в харчевню лицо Бьерна было почти страшным – резкие темные тени залегли у глаз и под скулами, а глаза были расширены как у безумного.

- Что тебе нужно?

- Ты будешь искать ее?

По взгляду, брошенному на него варангом, Стефан понял, что Бьерн вполне способен сейчас убить его на месте. Но терять было нечего: если Эмунд что-то знал о похищении и сказал сыну, то Бьерн сейчас – единственный, кто может помочь найти Феодору.

- Что тебе до того? – глухо переспросил варанг, и Стефану показалось, что на него смотрит не человек, а дикий зверь.

- Я буду с тобой. Мы ведь оба были ее телохранителями…

Стефан не договорил – Бьерн сгреб его за грудки и приподнял в воздух. Глаза варанга метали молнии, и Стефан сразу вспомнил рассказ отца Никона о северных воинах, одержимых духом бешеного медведя.

- Я воевал, - прорычал Бьерн. – А ты… ты был там!

- Не был! – прохрипел Стефан и почувствовал, что хватка ослабла. – Августу сопровождал только Эмунд и стража, посланная кесарем.

Бьерн оскалился – на улыбку это было совсем не похоже.

- Уходи! – бросил он, отпуская Стефана.

- Я не уйду, - Стефан прислонился к грязной стене харчевни и потер шею. Он хотел сказать еще что-то, но в это время послышались шаги нескольких пар ног, оживленные голоса.

Один из этих голосов Стефан сразу узнал. «Ты не можешь отказать своему кесарю», - говорил ему этот голос в кошмарах. Стефан почувствовал как ноги его прирастают к земле, но в это время Бьерн схватил его за рукав и уволок за угол, туда, куда не добивал свет. Они услышали, как открывалась дверь харчевни, как угодливый голос хозяина приглашал высокородного господина пожаловать. Бьерн приподнялся на носках и заглянул в узкое окошко трактира.

- Все же боги не совсем оставили меня, - пробормотал он на северном наречии. Стефан не понял его слов, но охотничий азарт, который он услышал в голосе варанга, был более чем понятен.

- Уходи! За такое казнят на ипподроме! – прошептал Бьерн.

- К дьяволу ипподром! – ответил Стефан, прикрывая полой плаща голову и лицо.

- Он сидит в торце стола, - повторяя движение комита, проговорил Бьерн.

***

«Теперь, сыночек, дух твой будет спокоен» - Милита Гузуниат привычно встала на колени и обратилась лицом к иконе священномученика Феодора Тирона, с которой не расставалась со дня смерти сына. Икону она возила с собой, когда отправлялась в редкие паломнические путешествия. И конечно она взяла ее с собой теперь. Горит, горит сейчас ее вилла, горит адским пламенем – но еще ярче горит в груди старой Милиты мрачное пламя совершаемой мести.

Пал ее сын, кроткий и тихий Феодор, жертвой страсти к беспутной Зое. В лихую годину решила мать пустить в ход свои связи и влияние при дворе Василья Македонянина – шепнули в уши императора, как можно избавить его сына Льва от пагубной любви к Зое, дочери Стилиана Заутца. Выдать посоветовали Зою за человека невидного, ко двору не слишком близкого и к почестям не стремившегося. Так вот и была Зоя обвенчана с ее, Милиты, Феодором.

Тешилась Милита над невесткой, которая, вступив в ее дом, была печальна, не поднимала глаз и чахла день ото дня. Феодор, как ни любил жену, а матери прекословить не смел ни в чем. Натешилась бы вволю, если б не отдал Богу душу Василий-император. А наследник, Лев, едва на престол вступив, взял чужую мужнюю жену в Священный дворец. А потом и дочь Анна у них родилась, у блудодеев невенчанных.

Худел, чернел лицом с тех пор Феодор, хоть и пожаловал ему новый император чины и богатства. Худел, чернел, пока не умер. Съела его тоска по Зое, съела изнутри. И надо же было Феодору умереть почти в одно время с первой женой Льва, набожной Феофано. Тут уж люди зашептались, что неспроста так вышло, не своей смертью умерли муж будущей императрицы и супруга нового императора. Зою обвиняли в злоумышлении – дескать, околдовала она императора, отравила жену его и своего мужа на тот свет спровадила.

Так это было или нет – злоба в душе Милиты этого не ведала и знать не желала. Зоя была ее врагом, даже если была чиста ото всех людских подозрений. Правда, императрицей Зоя недолго на свете зажилась – свечкой сгорела, оставив дочь сиротой и венчанной стеммой августой. Другая бы радовалась смерти вражины, но не Милита – черная злоба ее искала выхода. Злоба была терпелива как затаившаяся под камнем змея, поджидавшая удобного времени для смертельного броска. И это время пришло – если уж мать укрылась на том свете от мести, за нее ответчицей будет дочь.

========== 14. Невольники ==========

Еще никогда кесарь Ромейской империи Александр не сожалел столь сильно о том, что взял с собой всего троих телохранителей. Да что там – они и телохранителями-то по-хорошему не были, особенно Марин. Хорошенький нежный Марин был сейчас прижат в полутемном углу грязного трактира, его большие глаза стали еще больше от страха – в грудь ему уперся кончик меча. Остальные двое его сопровождающих валяются на грязном полу, поливая его своей кровью. А сам кесарь даже не успел обнажить меч, как получил удар по голове и очнулся уже со связанными руками и ртом, заткнутым какой-то грязной тряпкой.

- Вяжи и щенка тоже, - хрипло бросил один из напавших тому, который прижал Марина. В полутьме, в пляшущих огнях пары светильников лиц напавших не разглядеть, тем более, что головы их прикрыты полами плащей. Заметно только, что один из них выше и крепче, а второй одет более щеголевато.

Точно в ответ на слишком пристальный взгляд один из разбойников, связав Марина, зашел за спину кесарю – и на глаза императорского брата легла повязка. А рот его освободили. Это не грабители, запоздало понял кесарь – хмель окончательно выветрился, и он осознал, что эти люди прекрасно видели его пурпурные сапоги и сознательно напали на него именно как на кесаря ромеев.