Страница 25 из 28
Они двигались с нечеловеческой быстротой, перед взором Лины мелькали, как в калейдоскопе черные чешуйчатые кольца, серая рубах, ало-багряная пасть змея и золотистые волосы Свейна. Жар шел от змея, палящий, изнуряющий жар невидимого пламени. Жар отбирал силы. Жар грозил погубить. Жар…
Слава кинулся на помощь, но страшный удар огромного хвоста отбросил его в сторону. Лину словно ударило изнутри - она сорвалась с места, оттолкнул Зару, и бросилась влево. К другому источнику. К тому, в котором потемнел амулет Свейна. Мертвому ручью.
Зачерпнуть нечем, она содрала с себя флиску и швырнула ее скпокойную воду, а потом вытащила тяжелую, роняющую свинцово-тусклые капли набравшую воды ткань и так же быстро кинулась к сражающимся. Жар из пасти змея опалил Лину, заставил на мгновение замедлить… Нет, она не остановится! Она когда-то в школе отлично играла в гандбол…
Тяжелая мокрая кофта полетела в чудовище, будто диск из рук могучего дискобола. Лина сама не ожидала от себя такого мощного и точного швырка - ее флиска залепила глаза твари, которая замерла, словно окаменела. А Свейн, едва живой, исцарапанный, обожженный выполз из-под тяжелого тулова.
- Добей его! - крикнула Лина. - Добей, оно нас убьет!
Парень отрешенно покачал головой, но сделал шаг к змею и поднял меч.
Мгновение, будто нагретая жвачка - Лине показалось, она видит, как нити времени вытягиваются, лениво и не торопясь. Почему он медлит? Что ему это чудовище? Он переступил через себя, чтобы выйти сражаться - а ведь трусом Свейна не назовешь. Лина сморгнула - ей показалось, что чудовище как-то съежилось, уменьшилось в размере, сжалось в собственной шкуре. А вместо напоминающей динозавра головы и зубастой пасти она увидела человеческое лицо. И вдруг неведомая тварь предстала в совсем ином облике - до половины это по-прежнему был змей, тугие сильные кольца в темной блестящей чешуе и сверкающая зловеще-алым стрела на кончике хвоста, но вторая, верхняя половина стала человеческой. Черные длинные волосы, ярко-изумрудные, словно светящиеся изнутри глаза и прекрасное молодое лицо. Нечеловеческой красоты, подумала было Лина, но тут же подумала, что это создание и не было человеком.
Черты Свейна исказились, словно его пронзила сильная боль, он опустил было меч, но тут же сделал шаг, вплотную подойдя к еще не оправившемуся от оцепенения человеко-змею. Старик засмеялся
- Братец!
Женский голос, мелодичный как песня, но громкий, полный, как звук колокола, ударил над ними. Лина обернулась и увидела приближающееся темное нечто, несшееся метрах в десяти над землей, повыше холмов. Приблизившись, темное пятно оказалось огромной пятнистой саламандрой, размером не меньше мотоцикла, на которой верхом восседала девушка с разметавшимися по ветру волосами цвета лунного диска.
Верховая саламандра приземлилась, тяжело хлопнувшись брюхом на мох рядом со стариком, по лицу которого Лина сразу поняла - ему сейчас очень захотелось оказаться где-то подальше, но он по каким-то причинам не мог этого сделать и очень от этого страдал.
- Что же ты наделала, сестрица… - у человека-змея оказался вполне человеческий голос, мелодичный и полнозвучный. - Только брать привыкла, только получать. Витязь Арслан мертв, по твоей вине! А твой…
Но девушка не слушала. Она спрыгнула со спины саламандры и легко побежала к ним. Мимо человека-змея, прямо к Свейну. Но тот отступил на шаг назад и отвел глаза. Его рука с мечом бессильно повисла, словно ее перебили в локте. И девушка тоже замерла, не добежав шага. И лицо ее, еще мгновение назад бывшее светлым, светящимся радостью, погасло и превратилось в скорбную маску. Лина заметила, что лицом девушка была очень схожа с человеко-змеем - только черты ее были нежнее и в то же время четче, взрослее, определеннее. Так бывают схожи старшая сестра и младший брат. Они близнецы, проговорил все тот же голос в ее сознании, и Лина испуганно оглянулась - ей показалось, что она сама сказала это вслух.
- Я должен набрать воды, живой и мертвой, - продолжал человек-змей. - А чтоб набрать воды, ты сама знаешь…
- Жертва, - тихо продолжила девушка, не сводя глаз со Свейна. Лина взяла Зару за руку, Слава, который успел прийти в себя после удара, прихрамывая, подошел к ним.
- Никаких жертв, - сказал он. Но его будто не слышали.
- Тот, кто ближе всех стоит к источнику, должен стать жертвой. Но ведь ты видел, братец, - сказала девушка, - что сперва ближе к источнику стоял тот, который сейчас сбежал.
- Твой взор остер, сестрица, - усмехнулся зеленоглазый. - Но потом ближе к источнику оказалась вот эта… черноволосая… - и он показал взглядом на Зару, которая испуганно вскрикнула.
- Мой взор не знает препятствий и расстояний в этом мире. Как и твой взор, брат мой, - ответила девушка. - И ты не хуже меня видел, что ту, которую ты собрался принести в жертву, толкнули. Толкнули, чтобы она оказалсь ближе.
- И как, сестрица, это может что-либо изменить?
- Неужели ты забыл, братец? - в голосе девушки Лине послышалось злобное шипение. - Не может быть жертвой тот, кто НЕ СВОЕЙ ВОЛЕЙ пришел. Толкнули ее, не сама она к роднику подошла. Значит, не своей волей.
Старик, о котором все забыли, мерзко захихикал.
- Он уже далеко. Он сделал свое, он уже далеко.
Лина поняла, что старик говорил о Мадсе. Источник, мертвый источник, испить из которого их так настойчиво звал именно Мадс, шашни с Зарой, странное ощущение, что он знает больше, чем говорит. Кто вообще был этот Мадс, чужак, случайно затесавшийся в их группу, или человек, действовавший по четкому плану? Мадс вдруг показался Лине не просто героем, сдувшимся на серьезных испытаниях, а фигурой зловещей и злокозненной.
***
Я проиграла золото твоих волос ветру,
синеву твоих глаз – солнцу,
а дождь забрал у бури мои поцелуи
(“Песня к берегам ночи”
Doll Electrique Psychedelics)
В смарагдовых глазах брата - отражение ее взгляда. Полного любви и отчаяния.
- Что же ты наделала, сестрица…
Судьба им обоим полюбить обычных людей. Судьба - оказаться для тех людей не-парою. Слишком хитрыми, слишком гордыми, слишком… нелюдью. Судьба им обоим оказаться слишком слабыми и трусливыми. Судьба…
И Свейн, ее Свейн, ее златовласый воин - отчего отводит он глаза, отчего вина в его взгляде, тяжкая как мертвые воды? Или разлюбил он, или передумал брать за себя “ведьмовское отродье”?..
Ничто не укроется в этом мире от ее взгляда - ничто, подвластное взгляду. Но когда сбираются туманные клубы, когда мелкими мурашами выползают из-под камней, из мхов и обретают вид сонмища призраков, это и для нее нежданно. Клубится живая тьма, щерится когтями, зубами, остриями мечей и копий; визжит, вопит. Тьма, воинство неупокоенных душ. Теснит эта тьма людей, загоняет как дикое зверье на княжьей охоте.
- На холм!
Это кричит он. Его теснит безголовый гигант с огромной секирой, и страшно видеть, как обретает твердость секира, схлестываясь с его мечом. Он и эти две девки, которых он так защищал, и недомерок, отважно бросившийся на ее брата - все они сбились на круглом холме с двумя камнями, поставленным один на другой. Поющими камнями, что сейчас стонут, как раненые звери. Та девка, что повыше, стриженая, прислоняется к камням. Странная девка. Сильная.
Их теснят, и рука с мечом, рука ее воина уже ослабела, он перебрасывает меч в левую и продолжает рубиться, и разлетаются ошметки бесплотной плоти от его ударов. Она знает, что это значит - но все же она медлит. Не двигается с места.
- Что же ты встала, сестрица? Отчего не поможешь им?
Уже готовы взлететь руки Ойны, готовы остановить неупокоенное войско, когда темнеет кругом, хохочет тьма, грохочет смехом злобным, как горным обвалом. Темнеет, как перед грозою. И слабый свет здешний меркнет, когда появляется Наяна, бабка ее строгая.
- Передумала, дуреха? - хохочет бабка, заливается, и смех ее молодой хлещет пощечинами.
- Спроси его, - рука Наяны-Владычицы останавливает неупокоенных, они замирают, как псы на шворке. - Спроси - согласен ли он уйти сейчас с тобой? Один. Согласен ли?