Страница 14 из 57
(1) - “предупрежден значит вооружен”
(2) - мусульмане и евреи, принявшие крещение
========== Глава 4, в которой решаются семейные вопросы, происходят неожиданные встречи и предупреждают о псах ==========
Если у тебя, терпеливый слушатель мой, имеется семья, то ты прекрасно понимаешь, сколь бывают обеспокоены родичи делами друг друга. Настолько, что эта обеспокоенность может стать навязчивой и докучливой, как назойливое жужжание мухи в душный летний день. И вопросы, которые любопытствующие родственники задают тебе можно сравнить с невыносимо отвратительным прикосновением мушиных лапок к и без того страдающей от духоты коже. Что за мерзость! Что за докука!
Так или же примерно так думал Стефано, молодой отпрыск семьи Арнольфини, единственный сын своего отца и единственный же его наследник, выслушивая очередную порцию родительских ворчаний и поучений. Да, сеньор Лаццаро Арнольфини имел все основания быть недовольным своим сыном. Не только тем, что в столь опасное и неспокойное время сын занят опытами в механике, стараясь подражать своему кумиру Леонардо да Винчи - Арнольфини стискивал кулаки при упоминании этого прохвоста Леонардо, который служил всем, кто платил, и прямо-таки зачаровал его сына. И не только тем был недоволен Лаццаро Арнольфини, что сын, по его мнению, слишком потакал жене, дочери князя Никколо (и где сейчас этот Никколо? Потерял и город, и титул, и, говорят, голову тоже). Но больше всего сеньор Арнольфини был недоволен нежеланием сына участвовать в политике, сложной и прихотливой, не менее сложной тут, у Пиренейских отрогов, нежели в Италии.
- Не хочешь помогать - так хоть не мешай! - стукнул кулаком по столу Лаццаро. - Сколь раз просил я тебя поехать с женой в Памплону на один из королевских праздников? Но нет, тебе вечно некогда. Или поехал бы к его сиятельству графу де Бомону, во Вьяну. Добро, я и без тебя выбрал нам сторону, решил, что союз с Бомоном и через него с королем Фердинандом более полезен нашей семье, нежели иметь дело с королем Наварры. Но я вправе ожидать от тебя хотя бы совета и поддержки, черт меня подери!
- Вы всегда, батюшка, упрекаете меня в том, что мои опыты могут заинтересовать святую инквизицию, - со скучающим видом сказал Стефано. - А сами поминаете нечистого. Не ровен час, кто услышит.
- Замолчи! - Лаццаро поднялся из-за стола. - Я устал от твоего беспутства и глупости. Я устал от того, что всеми делами нашего благополучия вынужден заниматься сам, и не вижу ни малейшей помощи от тебя. Я так надеялся, что ты исправился; когда ты столь блестяще освободил свою будущую супругу из лап разбойников, я с гордостью говорил “Мой сын - настоящий рыцарь!” - и что теперь? Жена твоя не пропускает ни одного конюшенного мальчишки, ни одного рабочего с наших виноградников! А ты? Сам ты не способен сделать мне даже внука-бастарда, раз уж в невестки мне досталась яловая корова.
- Отец, я не позволю позорить имя моей супруги… - побледнев от гнева, повысил голос Стефано.
- Не волнуйся так, дорогой сын, - зловещим полушепотом протянул Лаццаро. - Я решил позаботиться о том, чтобы наш род не канул в небытие. Сам, как всегда. Как видишь, обо всем я вынужден заботиться сам. А посему… - Арнольфини вышел на середину комнаты, - посему я решил укрепить наши дружеские связи с его сиятельством графом де Бомоном, женившись на его воспитаннице. И я надеюсь, у твоего отца, несмотря на его годы, достанет сил состряпать тебе пару братиков и сестричек. Лучше, пожалуй, братиков.
И можешь не сомневаться, досточтимый слушатель, эти слова сейчас же были донесены до сеньоры Агнесс. Нет, не Стефано, ее супругом - у сеньоры Агнесс всюду имелись собственные глаза и уши. Уж так она привыкла, такой порядок и завела сразу, как семья Арнольфини перебралась из своего замка в Пьомбино сюда, в Наварру.
Вряд ли кто-то узнал бы в ней теперь, спустя почти шесть лет, ту юную девушку, что, полная юного пыла, ехала к своему жениху. Нет, она не утратила своей прелести и умения очаровать. Но во взгляде ее появилось непроходящее беспокойство, странным образом уродующее красивое личико Агнесс Арнольфини.
Умение приспосабливаться, умение выживать, некогда спасшее ей жизнь, превратилось у нее в навязчивую идею. Агнесс стремилась знать обо всем и все предусмотреть. Именно ее осведомленность, которую она выдавала за женское предчуствие, побудила старого Арнольфини оглядеться вокруг, увидеть, что тучи неотвратимо сгущаются, и начать подготавливать пути для отступления - прочь из Италии, прочь от Пьомбино, куда всего через две недели после их отъезда вошли войска герцога Валентино.
Но в чужой стране все осложнилось. Ее супруг Стефано, которого Агнесс подговаривала добиться отделения от отца и уехать вместе с нею во Францию, наотрез отказался бросить старого Лаццаро. После счастливого возвращения Агнесс, после весьма скромной свадьбы - куда только делся тот храбрец, который готов был пожертвовать ради нее жизнью? Стефано с откровенным удовольствием вернулся к своим ученым занятиям и обращал на супругу внимания не более, чем того требовали приличия. И тут, на границе Наварры и Леона, он продолжил быть тем же погруженным в себя ученым, даже и не думая превращаться в храброго и галантного рыцаря. Возможно, думала Агнесс, его отношение переменил бы ребенок. Их ребенок…
Сразу после свадьбы Агнесс поняла, что беременна и что ребенок, конечно же, не от Стефано. С присущим ей самообладанием она скрыла это обстоятельство от мужа, отыскала в Пьомбино стрегу(1), которая дала ей какое-то горькое снадобье, велев выпить его перед горячей ванной.
Последние следы наемника Мартина, думала Агнесс, терпеливо перенося скручивающие ее внутренности спазмы. Молоденькой служанке она внушила, что кровавые ошметки - просто следствие месячного очищения, которое всегда проходит у нее очень тяжело. Теперь все будет хорошо, шептала Агнесс, дрожа в ознобе, сжавшись в комок под самым теплым одеялом, какое нашлось. Теперь все будет хорошо, говорила она через год, когда пришла долгожданная беременность. Она, Агнесс, ощущала себя сильной, гордой и свободной как никогда. Она, которая сумела выжить в плену у наемников, сумела из мечтательного юноши-ученого сделать безжалостного воина, сумела стравить двоих самцов, которые готовы были зубами перервать друг другу глотки за нее - она выкрутилась и теперь. Сама, без чьей-либо помощи.
Радость продолжалась меньше года - их со Стефано новорожденный ребенок не прожил и недели. И больше Агнесс не беременела. Не помогали ни снадобья стреги, ни молитвы, в пользу которых Агнесс так до конца и не поверила, ни паломничество в Бари к мощам Николая-Чудотворца. Она изводила Стефано, затем, разочаровавшись в его мужской силе, меняла одного любовника за другим - но все напрасно. Из-под ее ног словно вышибли надежную почву и оставили на зыбком болоте. И в чужой стране, с мужем, который растерял все амбиции, и свекром, который до недавнего времени вел игру на две стороны, не в силах выбрать между Бомоном и испанцами и Аграмоном и французами - к Агнесс вернулся все те страхи, которые, как ей казалось, давно ушли. Ночами ей снилось, что в замок врываются отряды наемников, вытаскивают ее из постели, грубо насилуют и уволакивают куда-то. И снова надо напрягать все силы и всю хитрость, чтобы выжить среди распаленных кровью и похотью самцов. Иногда Агнесс казалось, что она сходит с ума.
И вот теперь свекор решил жениться. Нетрудно вообразить, досточтимый слушатель, сколь беспомощной Агнесс почувствовала себя, узнав об этом - если в их дела вмешаются влиятельные родственники новоиспеченной жены, если у Лаццаро появится сын и наследник, им со Стефано может прийтись очень скверно.
Появление Стефано, сообщавшего, что отец желает, чтоб они вместе с ним встретили посланников графа де Бомона, вывело ее из мрачной задумчивости. Врага надо встречать лицом к лицу, подумала Агнесс.
В большом зале их ожидал Лаццаро Арнольфини, разодевшийся в камзол зеленоватого рытого бархата и набросивший поверх парчевый шамарр, подбитый мехом. Агнесс бросила взгляд на Стефано, который не особо следил за своим гардеробом - рядом с расфуфыренным папашей ее муж выглядел бедным родственником.