Затерянные в океане

А что до мамы, то она хоть бы разочек вздрогнула. В самые опасные минуты мама вела «Пегги Сью» твёрдой рукой. Зато у мамы случались приступы морской болезни, а у нас с папой никогда. Поэтому счёт один – один.

Мы теперь жили впритык, бок о бок, и мало-помалу выяснилось, что родители – это нечто большее, чем просто мама с папой. Папа стал моим другом, товарищем по плаванию. Каждый из нас научился полагаться на другого. А мама… Я и не догадывался, на что она способна. Ну, в смысле я знал, что она дико упёртая, что не остановится, покуда не сделает дело. Но сейчас она без отдыха корпела чуть не круглые сутки над книгами и картами и освоила всё, что только можно. Да, мама была немножечко диктатор, но мы с папой, хоть и делали вид, что сопротивляемся, на самом деле ничуть не возражали. Она капитан. Она поведёт нас в кругосветку. И мы ни на секундочку в ней не сомневались. Мы ею гордились. Она была просто супер. И старпом с юнгой тоже были просто супер, касалось ли дело брашпиля[4], штурвала или консервированной фасоли на камбузе.

Итак, 10 сентября 1987 года – я знаю точную дату, потому что прямо сейчас, когда я пишу, передо мной лежит открытый судовой журнал, – все укромные уголки и закутки на яхте заполнились запасами и провиантом, а мы приготовились поднять парус и устремиться навстречу нашему великому приключению. Наша одиссея началась.

Бабушка стояла на пристани, и на глазах у неё блестели слёзы. Перед самым отплытием она даже порывалась отправиться с нами. Очень уж ей хотелось побывать в Австралии и поглядеть на коал в дикой природе. А ещё проводить нас пришли друзья, Билл-Прилипала тоже явился, и Эдди Доддс с папой. Когда мы отдали швартовы, Эдди кинул мне футбольный мяч.

– На счастье! – крикнул он. И я увидел, что Эдди размашисто написал на мяче своё имя, будто он звезда Кубка мира.

Стелла Артуа прощально гавкнула людям на пристани, а потом, пока мы шли проливом Те-Солент, облаивала все яхты. Но когда мы оставили позади остров Уайт, она вдруг притихла. Может, она тоже, как и мы, почувствовала, что это взаправду. Это больше не мечта. Мы уходили в кругосветное плавание. И это было по правде, совсем-совсем.

Вода, вода,

кругом вода…

Говорят, что вода покрывает две трети поверхности земного шара. Посреди океана всё примерно так и выглядит. И не только выглядит – ощущается тоже. Морская вода, дождевая вода – и та и другая одинаково мокрые. Я постоянно носил непромокаемую одежду – уж капитан-то пеклась об этом денно и нощно – и всё равно был вечно мокрый насквозь.

И внутри на яхте тоже всё отсырело, даже спальные мешки. Только если выглядывало солнце и волны делались поменьше, мы устраивали «показ мод» – так мы называли большую сушку. Раскладывали на палубе наши одёжки, и «Пегги Сью» превращалась в модный подиум. Сухая одежда стала для нас настоящей роскошью, и мы знали, что роскошь эта всегда ненадолго.

Вы наверняка решили, что троим людям в море особенно и заняться нечем. Так и маются они бездельем – день за днём, неделю за неделей. А вот и нет. До самого заката у нас ни минутки свободной не было. Я трудился как заведённый: возился с парусами, с брашпилем, закреплял, отдавал, вставал к штурвалу, когда наступала моя очередь (это было моё самое любимое), и помогал папе с его бесконечным ремонтом всего на свете. Папе частенько требовалась ещё одна пара рук, чтобы подержать и закрепить что-то, пока он сверлит, колотит, привинчивает или пилит. И вдобавок я орудовал шваброй, кипятил чай, мыл и вытирал посуду. Это мне не очень-то нравилось. Вообще не нравилось, если по-честному. Но уж скучать мне точно не приходилось.

Из всей команды скучать дозволялось только Стелле Артуа. И она скучала. Лаять ей было не на что, и штормовые дни она проводила в каюте, свернувшись калачиком на моей койке. А когда небо прояснялось и море успокаивалось, она вставала на носу и высматривала всё, что не было водой. Если в море хоть что-то показывалось, Стелла мигом это замечала. Иногда нас сопровождали морские свиньи[5], катаясь вверх и вниз по волнам, иногда дельфинья семейка плыла с нами бок о бок, да так близко, что их потрогать можно было. Киты, акулы, даже черепахи – мы всех их навидались. Мама вечно их кидалась снимать – на фотоаппарат и на видеокамеру, а мы с папой воевали из-за бинокля. А в Стелле при виде морских обитателей сразу включалась пастушья собака. Увидит дельфинов или акул – и давай лаем сгонять их в стадо.

Стелла в каком-то смысле была не подарочек – мокрой псиной от неё несло за милю, – но при этом мы ни разу не пожалели, что взяли её с собой. Она была нашим великим утешителем. Случались дни, когда море нас крутило и швыряло со всей мочи, и мама тогда чуть не умирала от морской болезни, делалась белее мела. И она спускалась вниз, а Стелла ложилась к ней на колени, и так они сидели вдвоем, прижавшись друг к дружке. А иногда меня до смерти пугали высоченные волны и вой ветра – я тогда прятался у себя на койке, крепко обнимал Стеллу и зарывался носом ей в шею. И в такие вот минуты – не то чтобы такие уж частые, просто я помню их очень уж ясно – я старался держать под рукой мяч, подаренный Эдди.

Этот мяч был у меня вроде талисмана, амулета на счастье. Может, он и правда приносил удачу. В конце концов шторм утихомиривался и оказывалось, что мы уцелели, мы всё ещё живы и всё ещё плывём.

Я очень надеялся, что мама с папой позабыли о моей учёбе. Поначалу так и казалось. Но вот мы одолели несколько штормов, пообвыклись в плавании, и тут-то они меня усадили и сообщили неутешительные новости: хочешь не хочешь, а пора за книжки. И мама на этот счёт была твёрже алмаза.

Я сунулся было к папе за поддержкой, но без толку. Папа пожал плечами и произнёс:

– Мама – капитан.

И этим всё было сказано. Дома мама была просто мама, и я мог с ней запросто поспорить. Но какие споры с капитаном «Пегги Сью»?

Это был их заговор. Они втихомолку между собой составили для меня школьную программу. И отныне мне предстояло штудировать книжки по математике – папа сказал, что, если я застряну, он мне поможет. По географии и истории мне полагалось узнавать и записывать всё обо всех странах, где мы побывали и побываем за время кругосветки. По природоведению и рисованию я должен был записывать и зарисовывать все растения, всех птиц и разных других созданий, что встречались на нашем пути.

У мамы ещё был пунктик насчёт навигации.

– Билл-Прилипала научил меня всему, а я научу тебя, – сказала она. – Да, в школьной программе этого нет, ну и что? Никогда не знаешь заранее, может, это всё тебе очень даже пригодится.

И она научила меня обращаться с секстантом, снимать показания с компаса, прокладывать курс по карте. Моей обязанностью стало вносить в судовой журнал долготу и широту – каждое утро и каждый вечер как штык.

Раньше я, кажется, звёзд вообще не замечал. А теперь, во время ночных вахт, пока мама с папой спали, только звёзды скрашивали моё одиночество. Я смотрел на них и воображал, что мы последние люди на земле. Только мы, тёмное море вокруг нас, да миллионы звёзд над головой.

Как раз в ночные вахты я и приноровился делать «домашку» по английскому. Мне выдали мой собственный судовой журнал и сказали: пиши, мол, там что хочешь, нам можешь не показывать, главное, чтобы хоть раз в несколько недель там появлялась запись. Это будет вроде как мой личный дневник нашего путешествия.

В школе писать у меня не особо получалось – вечно я не мог придумать, с чего начать и чем закончить. Но здесь, на «Пегги Сью», я просто открывал свой журнал и писал. У меня всегда находилось о чём рассказать – много всего на самом деле. В этом-то вся штука. Я именно что рассказывал. То есть говорил, а не писал. Рассказ шёл из головы и через пальцы, через ручку вдруг оказывался на бумаге. И сейчас, когда минуло много лет, я читаю этот журнал и словно слышу свой голос.

4

Брашпиль – это механизм, с помощью которого поднимается якорь.

5

Морские свиньи – это такие морские млекопитающие, ближайшие родственники дельфинов, очень похожие на них с виду.