Страница 9 из 30
Спустившись в подвал, он прошел по длинному коридору, свернул налево и остановился перед дверью с табличкой "Начальник отдела снабжения Чуев Юрий Александрович". За дверью слышались голоса. Костя два раза стукнул в дверь костяшками пальцев. Голоса затихли, их сменил легкий звон бутылок и шуршание газеты. Послышались шаги. Замок щелкнул. Дверь открыл Чуев.
- Здрасте, - сказал Зубков.
- Привет. Заходи.
Костя прошел в кабинет начальника отдела снабжения. Дядя Юра закрыл за ним дверь. За столом сидели еще двое - Картошкин и Лобачевский. Оба они были журналистами, ветеранами "Новостей дня". Первый специализировался на экономической тематике, второй - на социальной.
- Присаживайся, - сказал Чуев, показывая на стул.
Костя взял стул за спинку и пододвинул его к столу. Картошкин достал закуску, завернутую в газету, Лобачевский - полупустую бутылку вина и три стакана. Дядя Юра достал из шкафчика четвертый стакан, поставил его на стол и сел в свое любимое кожаное кресло на крутящейся ноге. Картошкин развернул газету, Лобачевский разлил остатки вина по стаканам. На закуску были нарезанные толстыми ломтями сыр и тоненькими ломтиками суджук.
- И по какому поводу? - спросил Костя.
- Без повода, - ответил Лобачевский.
- Мы, Константин, когда собираемся втроем, чаще пьем для души, добавил Картошкин.
- Алексеич на выходные к сестре в Грузию летал, - сказал Чуев. - Привез гостинчик, по паре бутылочек "Киндзмараули".
- Ну, господа...- сказал Картошкин, подняв стакан с вином. - Чтобы все у нас было и за это нам ничего не было.
Выпили. Закусили.
- Так вот, - дожевывая сыр, продолжил прерванный разговор Лобачевский. - Человек по природе своей не является самим собой. То есть независимой, самостоятельной единицей. Он часть. Вселенной. Общества. Часть массы. Но в подсознании он осознает себя этой единицей. Он нуждается в сказках, посредством которых эта единица становится частью чего-то. Пусть даже это "что-то" существует лишь в вымысле. Телешоу - одна из таких сказок.
- Не могу с тобой до конца согласиться, Николай Алексеевич, - ответил Картошкин, медленно пережевывая суджук. - Человек - животное, но на очень высокой стадии развития... Согласен. То, что телевидение забивает мозги выдуманными и пустыми моральными ценностями... Согласен. Но нельзя грести все под одну гребенку. Человечеству нужна мечта. Она как надежда.
Если нет надежды, жизнь теряет смысл. А то, что кто-то распорядился телевидением или вообще идеей сказки по своему усмотрению... Так это он мразь, а не сказочник, который придумал сказку. Убийство посредством бытового молотка или кухонного ножа происходит достаточно часто. Но никому и в голову не пришло продавать их по специальному разрешению. А то, что человек становится частью какого-то сообщества... еще первобытные люди объединялись, когда собирались охотиться на мамонта.
- Да, - сказал Лобачевский. - Согласен. Но! Тогда люди объединялись, чтобы добыть пищу, которую поодиночке не могли добыть. То есть объединение для действия. Сейчас же все происходит, как говорят в геометрии, от обратного. Объединение для бездействия.
Картошкин и Чуев переглянулись. Зубков с интересом слушал разговор и при этом не забывал наслаждаться вином.
- Ты что-нибудь понял? - спросил Картошкин.
- Смутно, - ответил Чуев. - Алексеич... а попроще?
- Хорошо, - сказал Лобачевский, открывая новую бутылку. - Попробуем с самого начала. Группа, а в нашем случае общество, может помочь человеку осознать себя равным среди подобных. Оно может дать слабому человеку мужество и достоинство, к чему слабый и стремится, объединяясь с такими же слабыми. Чтобы удержать общество в однажды определенной форме, на сцене появляются дары. Ну, скажем, в виде социальной помощи. Человек, принимая дары, очень быстро начинает воспринимать их как должное и при затруднении перестает добиваться чего-либо сам. Он требует, совершенно не задумываясь, что государство состоит из таких же, как он сам, граждан, которые так же, как и он, требуют и ничего не отдают. Из этого логично вытекает самый банальный социализм. Государство выступает рабовладельцем, по своему усмотрению раздающим блага, а гражданин - рабом, потребляющим их. Теперь тебе понятно? - спросил Лобачевский Картошкина.
- Нет истины, пока нет людей, готовых ее принять, - ответил Чуев. - Был у меня в юности приятель Мишка Абакумов. Так вот, он любил повторять: жилабыла девочка, сама виноватая.
- Каждый человек имеет то правительство, которое он заслуживает, монотонно процитировал Картошкин.
- Именно, - подтвердил Чуев. - Вспомни, что мы сделали в молодости, когда нам все это надоело. Я не вижу причины, оправдывающей бездействие сегодняшнего общества. То есть ее нет. А раз так, значит, общество это все устраивает. А раз его все устраивает...
Чуев замолчал в поиске более подходящего выражения. По его лицу было видно, что он знал, что сказать, но это вдруг вылетело у него из головы.
- Если ты женщина, сиди и грызи кость, - сказал Костя и отправил в рот ломтик сыра.
Дядя Юра посмотрел на него.
- Что?.. - спросил Костя, перестав жевать, и чуть улыбнулся. - Старая чукотская поговорка.
- Да, - сказал Чуев, оставив надежду вспомнить свою мысль. - Суть именно та. Хочешь что-то изменить, так хотя бы попробуй. А если ты даже и не пытаешься, наверное, тебя все устраивает.
А я не собираюсь делать кого бы то ни было счастливым насильно. И вам не советую.
Сказав это, Чуев поднял стакан, приветствуя собеседников, и сделал глоток.
Все сделали то же самое.
В дверь постучали. Лобачевский протянул руку к бутылке, Картошкин начал сворачивать газету с закуской.
- Это я, Моисей, - послышалось из-за двери.
Все угадали голос Михалыча и вернули все на прежнее место. Чуев поднялся со стула и быстро пошел к двери. Михалыч работал в газете плотником, слесарем, электриком, но для хороших людей оказывал еще одну маленькую, но очень важную услугу.
- Ну как? - спросил Чуев, выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь.
- Держи, - ответил Михалыч.
- Сколько?
- Пока как всегда. В следующий раз на треть дороже.