Страница 11 из 11
Таким образом, в период с конца 1970-х до начала 1990-х годов оформились несколько направлений исследований внутри социологии научного знания. Одним из первых эмпирическое изучение научного дискурса предпринял британский социолог науки М. Малкей [8]. Ему удалось показать роль языка и конверсации19 при установлении согласия между учеными. Так называемая «сильная программа социологии знания» (Д. Блур, Б. Барнс, Д. Маккензи, Э. Пикеринг) [1], начавшаяся в университете Эдинбурга как критика классической социологии науки и обновление подходов социологии знания к анализу не только социальных, но и естественных наук и математики, состояла в требовании изучать научное знание беспристрастно, обнаруживая одни и те же симметричные причинные объяснения как для успехов науки, так и для ее неудач. Такой подход был оправдан анализом социальных, политических, экономических и культурных факторов, проникающих в институт науки не только как внешнее давление, но и как внутренняя логика развития научного сообщества. Другие исследования больше концентрировались на идее этнографического эмпирического погружения в процесс создания научного факта. Эти попытки получили самоназвание «лабораторные исследования» (Б. Латур, С. Вулгар, К. Кнорр-Цетина) и состояли в микроанализе научной коммуникации внутри локальной научной группы или организации, приводящей к изготовлению нового научного знания как смене модальности от простого наблюдения до «научного факта». Методология и результаты таких исследований являлись конструктивистскими, что в узком смысле означало признание роли ученых в создании «научного факта», а в широком смысле могло приводить к выводам об искусственном характере самого научного знания, его полной зависимости от условий места и времени возникновения. Релятивистскими исследованиями внутри социологии научного знания принято считать работы Г. Коллинза и Т. Пинча середины 1970-х годов, в которых показывалась роль научных споров в управлении «экспериментальным регрессом» и в «интерпретативной гибкости» научных исследований. Эти условия изучения научного знания считались подходящими для рефлексивного анализа подлинной конкурентной и социальной сути процесса развития научного знания, протекающего не столько через преемственность и социальную трансмиссию внутри науки, сколько через борьбу, конфликт и достигаемые соглашения между оппонентами.
Исследования науки и технологий 1970–1980-х годов основаны на таком подходе, внутри которого выделяется множество теорий и методологических «школ» [8, 11], что говорит о его внутренней неоднородности. С другой стороны, авторы таких работ, как «Знание и социальное представление» Д. Блура [1], «Жизнь лаборатории» Б. Латура и С. Вулгара [21], «Производство знания» К. Кнорр-Цетины [19], держались в тесной связи друг с другом как интеллектуально, так и организационно. Несмотря на внутренние дискуссии и взаимную критику, СТС смогло довольно быстро выработать некую общность языка описаний и методологических принципов, которые и сейчас являются критериями идентификации любой научно-социологической работы как принадлежащей к СТС. Период развития СТС с начала 1970-х и до конца 1980-х годов можно назвать «классическим» периодом, поскольку в это время СТС не только возникла, но и обрела «классиков», пройдя стадию академического и общественного признания.
По мере работы над текстами интервью20 с «классиками» СТС фиксируемый респондентами внешний культурный фон, окружавший процесс становления СТС в 1970-х годах и одновременно являвшийся интеллектуальной атмосферой и суммой институциональных возможностей, начинает играть роль важнейшей детерминанты в объяснении искомого феномена. А сам феномен состоит в том, что СТС, являясь тематическим продолжением социологии Р. Мертона, манифестировала полный и решительный отказ не только от предыдущей традиции в социологии науки, но и от ее базовых оснований – методологии науки К. Поппера, И. Лакатоса и Л. Лаудана.
Для понимания природы этого протестного и в чем-то революционного отказа мы обратимся к анализу собственной интеллектуальной истории в духе «тезиса Формана»21, при котором «Zeitgeist» последовательно обретает материальные ощутимые формы, институциональные механизмы, становится действующим лицом.
Рассмотрим «дух времени» для основных мест зарождения СТС: Британии начала 1970-х годов и Соединенных Штатов начала 1980-х годов. Политические настроения и процессы играли важную роль при формировании повестки дня в социальных науках после Второй мировой войны, их методологии и направления исследований, хотя и оставались внешним фоном по отношению к институту науки. Так, либеральные политические настроения в Европе и США, оформленные вокруг нескольких массовых политических кампаний, распространились еще в 50-е годы XX в. В Британии в конце 1950-х – начале 1960-х годов Бертран Рассел, будучи уже прославленным британским философом, логиком и общественным деятелем, инициировал и возглавил Кампанию за ядерное разоружение (Campaign for nuclear disarmament). Кампания в период с 1958 по 1963 г. вовлекла несколько сотен тысяч человек: в марше 1959 г. принимало участие 60 тыс. человек, а в маршах 1961 и 1962 гг. – уже по 150 тыс. человек. Ядро этой кампании составляли ученые, преимущественно физики, а также математики, представители других естественных наук и небольшая часть социальных ученых. Многие из тех, кто был у истоков СТС в Британии, сидели вместе на Трафальгарской площади в рамках протестных манифестаций или были членами Общества за социальную ответственность науки (Society for the social responsibility of science), которое принадлежало к левому политическому лагерю. Взаимодействие левых политических настроений и науки того времени показано в работе П. Гросса и Н. Левитта [16]. Однако применительно к СТС следует отметить, что речь идет не о «левой» повестке дня в исследованиях науки, к чему призывали, например, члены американской организации «Наука для народа» (Science for the people), а об общем протестном настроении внутри университетской академической жизни, когда гражданская позиция вплетается в университетскую карьеру. Следует также отметить причины слабого участия профессиональных социологов старшего и зрелого поколения в политических протестах того времени. Так, в Британии к 1960-м годам социология как академическая дисциплина была очень слаба и плохо институционально развита. Британская социологическая ассоциация появилась только в 1951 г., социология имела шаткие и маргинальные позиции в большинстве консервативных престижных университетов. Численный состав социологов был небольшим, а их тематические притязания – так незначительны, что ограничивались в основном локальными исследованиями классовых отношений, чтобы не быть большими марксистами, чем сам К. Маркс.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
19
Термин «конверсация» является принятой в социолингвистике и этнометодологии калькой с английского conversation (разговор, беседа) для обозначения приверженности исследователя традиции конверсационного анализа (conversational analysis) – подхода, разработанного Х. Саксом для анализа разговоров, которые происходят в естественной ситуации. – Прим. авт.
20
Для работы над этой темой в период с 2010 по 2013 г. нами была проведена серия биографических интервью с основными авторами ключевых и программных текстов в области СТС − Дэвидом Блуром, Карен Кнорр-Цетиной, Гарри Коллинзом, Майклом Линчем, Эндрю Пикерингом, Солом Рестиво, а также с экспертами, которые имеют обоснованное мнение включенного наблюдателя: Томом Гьерином, Серджио Сисмондо, Хариет Цукерман, Мишелем Дюбуа, Ивом Жангра. Задаваемые им вопросы касались условий возникновения СТС, факторов, сопровождающих этот процесс, интеллектуальных влияний и внутренних смыслов использования ими тех или иных теоретических и методологических инструментов. Каждый респондент вынужден был в основном описывать тексты и внутренние мотивы других, но иногда и свой собственный вклад в развитие СТС, а также уделять большое значение историческим деталям и фактам, помогающим получить более адекватную и верифицированную интерпретацию основных идей этого направления социальных наук в контексте времени. – Прим. авт.
21
Назван так в честь американского историка науки П. Формана, который в 1971 г. в своей работе «Веймарская культура, причинность и квантовая теория: адаптация немецких физиков и математиков к агрессивной среде» о развитии физики в период Веймарской республики в Германии после Первой мировой войны показал механизм влияния «духа времени» на становление научного физического знания через готовность интеллектуальной элиты принять ту или иную идею, проходящую через фильтры культурной и социально-психологической совместимости. – Прим. авт.