Инквизитор

– Ясно, – сказал коннетабль.

– Ясно, – сказал один из людей коннетабля.

– Ну, тогда с Богом, – произнес Ярослав Волков и толкнул дверь в харчевню.

В харчевне было на удивление светло и тепло. В очаге горели дрова, абсолютно голая, простоволосая женщина, большой деревянной ложкой перемешивала что-то в большом котле на огне.

– Ой, – сказала она и присела на корточки, чтобы скрыть наготу.

Солдат осмотрелся, еще одна голая женщина лежала на полу между лавкой и столом. Над ней, за столом, сидел длинноволосый дезертир. Он был бос, и свои босые ноги поставил прямо на женщину. Еще один дезертир лежал на лавке у стены, а двое других уже стояли посреди харчевни. Один здоровенный детина так же был бос, и кроме штанов на нем был дубленый тулуп обшитый синим атласом, вещь была дорогая, но детине явно не по размеру. Он на нем едва бы застегнулся. Детина, словно хворостиной поигрывал вполне себе увесистой секирой. На втором была дорогая, двойной кожи подкольчужная рубаха, добрые сапоги, и он сжимал копье. На его левой руке у мизинца и безымянного пальца не хватало фаланг. У того, что сидел за столом, через всю левую часть лицо шел шрам, а у здоровяка не было половины левого уха. Тот, что лежал на лавке, встал, потянулся, взял не спеша копье, и тоже вышел на середину

«Да, – подумал солдат, – народец резаный-рубленый, как бы коннетабль с его людьми не сбежали, глядя на них» – и произнес:

– Здравы будьте, братья-солдаты.

– И тебе, брат-солдат, здравым быть. – Отвечал тот, кто был в кожаной рубахе с заметным южным акценттом.

– Вдоволь ли у вас хлеба, братья-солдаты? – Спросил Волков.

– Горек хлеб солдатский, – заговорил тот, что встал с лавки, у него была рассечена верхняя губа, и не было зуба, он пришепетывал. – Из крови и грязи хлеб солдатский и его у нас вдоволь.

Он тоже говорил с акцентом. У солдата сомнений не было, это были ламбрийские наёмники.

На этом церемониальная часть была закончена, и тот, что был в кожаной рубахе, спросил:

– А что это вы так долго под дождем стояли? Стеснялись зайти, а, брат-солдат?

– Не хотели вас тревожить, брат-солдат.

– А что за люди с тобой, брат-солдат? – В каждом слове ламбрийца помимо акцента слышалась едкая насмешка. – Один, кажется, балаганный арлекин и два церковных попрошайки. Зачем ты их сюда привел?

Сидевший за столом лохмач весело заржал, двое других ламбрийцев тоже засмеялись.

– Нет, брат-солдат, это люди барона, – ответил Волков. Он окончательно убедился, что шанс победить этих людей в бою у них не было. Не смотря на то, что они без доспехов, не смотря на то, что они чуть пьяны, они зарежут всех за минуту.

«Сначала коннетабля, который стоит, разинув рот и выпучив глаза, он и мечем взмахнуть не успеет. Затем один займется мной, а остальные быстренько зарежут двух деревенских вояк, а потом всё… Мне конец, – думал Волков, – надо отсюда убираться».

Подтверждая его мысли, щербатый зашел справа, с той стороны, где нет щита, и встал в трех шагах.

– А-а, так это люди барона, – произнес ламбриец в кожаной рубахе. – Что-то мало у барона людишек.

– Так это не все, – ответил Волков.

– Ах, не все? А ты, брат-солдат, случайно не коннетабль?

– Нет, коннетабль он, – кивнул Волков на мальчишку. – Знаете, братья-солдаты, мы, пожалуй, пойдем.

– Куда же вы? – Засмеялся ламбрией в коже.

– А как же бабы? Мы же хотели забрать у них баб. – Произнёс коннетабль.

– Бабы? – Переспросил Волков и прошептал тихо. – Черт с ними, с бабами. Самим бы живыми уйти.

И тут он услышал звук, который не мог перепутать ни с чем. Чик-чик-чик-щ-щ-ёлк. Он не видел, что делал за столом лохматый ламбриец, но он прекрасно знал. И он ему крикнул:

– Брат-солдат, а не арбалет ли ты там натягиваешь?

– А хоть и арбалет, – задорно ответил лохматый из-за стола.

– А зачем тебе, брат-солдат, арбалет?

– А зачем ты, брат-солдат, вошел сюда с обнаженным мечом? – Сразу спросил лохматый арбалетчик.

– Мы уже уходим, – ответил Волков.

– Да уже нет, теперь то обождите, – ответил кожаный сухо и коверкая слова.

– Успокойтесь, братья-солдаты, – произнес Волков. – Давайте разойдемся без крови. – Он оглядел ламбрийцев: ни тени улыбок, и хмеля как не бывало. Сосредоточенные, готовые. Волков понимал, что сейчас может все начаться, и сказал: – Оружие у всех острое. И один только Бог знает, кто выйдет отсюда живым.

– Мы тоже знаем. – Ответил ему здоровяк в тулупе на совсем плохом языке.

– Так кто из вас коннетабль? – Снова спросил кожаный.

– Я коннетабль, – ответил мальчишка храбро, – и мы пришли забрать наших женщин.

– Так, значит, это ты? – Кожаный был как будто удовлетворён.

И тут лохматый, что сидел за столом, тихо свистнул. Сразу после этого ламбриец в кожаной рубахе ударил древком копья в пол. И всё началось, завертелось, без слов и предупреждений. Тонко тенькнула тетива арбалета, болт глухо звякнул о шлем и вошел в него почти до оперенья. Волков даже не успел подумать, в кого попало, а мальчишка коннетабль, выронив меч, сложился и упал на колени, а потом ткнулся лицом в пол.

– Режем! – Рявкнул кожаный и двинулся на Волкова.

Все всегда складывается не так, как планировалось. Ну, почти всегда. Солдат вроде и приготовился к тому, что может произойти, но оказался совсем не готов. И вот, мальчишка коннетабль мертвый на полу, а щербатый ламбриец наносит удар справа, как раз туда, где нет щита. На секунду, на долю секунду растерялся Волоков и думал только о том, выдержит ли кираса такой удар. И только когда закричал стражник барона, тот, что стоял за его спиной, он понял, что удар предназначался не ему. А дальше… Ну, а дальше все пошло как обычно. Сами собой включились рефлексы, выработанные годами бесконечных схваток, сражений и битв. И тут было все просто: тебя колют копьем – руби руки.

Щербатый не успел вытащить копье из оседающего стражника барона, когда Волков без замаха быстрым секущим ударом разрубил ему левую руку. Он бы ее отрубил, не будь у щербатого под рубахой красивых наручей из кожи, украшенных бронзовыми накладками.

– А-а, – заорал щербатый, оставив копье и трупе стражника. Он отпрыгнул, схватил правой рукой почти отрубленную левую и повалился на пол, заливая его кровью. Теперь предводитель ламбрийцев, тот, что был в дорогой кожаной рубахе, стоял перед Волковым. Это был сильный опытный мужчина, проживший большую часть своей жизни на войне. Он умело сжимал копье и готов был нанести удар.

У того, кто вышел со щитом и мечом против копья, всегда будет возникать вопрос: куда копейщик нанесет удар в пах или в лицо? Холодные и спокойные глаза ламбрийца не выражали ничего кроме сосредоточенности и внимания. Он не спешил. Не наносил удары. А куда ему было спешить? Секунды идут, тетива арбалета натягивается, нужно просто подождать, пока щелкнет фиксатор, пока на ложе ляжет болт. Он это понимал, и Волков это понимал. Поэтому Волков сделал шаг и выпад. Ламбриец легко парировал и тут же нанес удар. Волков просто кишками почувствовал, что удар придется в пах. Так и вышло. Волков щитом отвел удар, и наконечник копья звякнул о поножи. А меч солдата рассек воздух очень близко от лица и плеча копейщика. Снова пауза. Снова напряженное внимание обоих. Секунда. Две. Три. И вдруг отчетливо слышимый щелчок. Тетива натянута. Болт уложен на ложе. Арбалетчик снова свистнул.

«Значит, свистом он сообщает о своей готовности, а кожаный сейчас даст добро на выстрел».

И тут же ламбриец в кожаной рубахе ударил копьем в пол. Волков сразу отпрянул назад. Он слышал, как тенькнула тетива, отправляя снаряд в его сторону. Он ждал, что снаряд мелькнет мимо него… и тут же получил сильный удар копья в лицо. Этот удар убил бы его на повал, разломил бы челюсть, прошел бы через горло и рассек бы позвоночник сразу под черепом, если бы не горжет, прикрывающий горло и нижнюю часть лица. Горжет выдержал удар, и наконечник копья звякнул, скользнув в сторону.